Глава 17
Сеньор Диего Иньигес еще раз выслушал предложение. Щедрое предложение, что и говорить. Однако в предложении явно имелся какой-то подвох, и осознание данного факта мешало сеньору Иньигес сразу согласиться. Но сумма… может и не подвох вовсе, а просто жуткий португальский акцент собеседника мешает принять предложенное всей душой? Очень может быть, но тем не менее он все же спросил:
— И зачем вам это? Вы же не американец.
— Честно говоря, я люблю американцев не меньше чем вы, а может быть и больше. И лично мне будет очень приятно, когда гринго узнают, что больше тут они не одиноки — увидев в заливе Коров трубы наших… крейсеров. А как вы и сами знаете, поблизости просто нет других подходящих мест, ведь большому крейсеру нужны глубины на рейде не меньше футов тридцати. Так что это — одна из самых главных причин моего предложения.
— Но они могут с сами туда прийти на броненосцах…
— В бухту частного яхт-клуба? Я их не буду приглашать. А корабли моего… приятеля и потребуются, чтобы всякая шваль не заваливалась ко мне без приглашения.
— А есть ещё причины? Мне идея о военно-морском… о яхт-клубе понятна, но ведь вы говорите, что покупаете ее сами, на свои деньги, и ваш… приятель ее вам оплачивать не собирается.
— Конечно есть. Именно поэтому я и хочу, чтобы вы поучаствовали в моем деле. У нас в стране, как я говорил, продуктов не хватает. Сахара — много, сами делаем, из свёклы — а вот бананы совсем не растут. Поэтому мне нужны как раз не сахарные плантации, а банановые. Здесь бананы дешёвые, а там будут гораздо дороже…
— Они же испортятся по дороге!
— Сеньор Диего, вот тут-то вы мне и нужны, вся ваша семья и все ваши друзья. Бананы нужно чистить и сушить. Получается, конечно, не так вкусно как свежие, но хранятся долго. Но чтобы их чистить и сушить, нужно много крестьян…
— Тут крестьян много…
— … и нужно, чтобы ими кто-то управлял, причем этот кто-то должен уметь управлять именно местными крестьянами. Ну а кроме бананов мне нужно кофе, еще может быть попробую гевею начать выращивать…
— Вот теперь я понял — улыбнулся, наконец, Диего Иньигеса. — И теперь я смогу все правильно объяснить. Я согласен, и, думаю, всех остальных тоже легко уговорю. Когда нужно подписывать бумаги?
Местные власти приняли нас как родных. Ну еще бы, ведь две "лишних" строчки в "Вашингтон Пост" в заметке о встрече Рузвельта с промышленниками и небольшая фотография, где улыбающийся я пожимаю вице-президенту руку, обошлись мне в пять сотен долларов. Слова "а так же известный русский автомобильный магнат Волков, с которым мистер Рузвельт имел долгую дружескую беседу о развитии автопромышленности в США" на континенте были, естественно, расценены как реклама. Но эта же газета, продемонстрированная на Кубе, дала мне плюс пятьсот очков к уважению: пока тут была именно американская оккупационная администрация. А Рузвельт лично на Кубе воевал и многие чины в администрации были с ним хорошо знакомы.
Правда сами кубинцы "освободителям от Испанской тирании" были не очень рады. Когда американцев через два года начнут просто убивать на улицах, вопрос о присоединении острова к США закроется полностью — а пока хозяин снятой для отдыха виллы под Гаваной, узнав, что мы не американцы, с ходу предложил снизить месячную аренду на четверть. Со ста долларов до семидесяти пяти.
Камилла была просто в восторге от океана. Почти целыми днями она торчала на берегу крошечного залива, то купаясь, то наслаждаясь свежеприготовленными (и свежепойманными) рыбами, кальмарами, прочей морской и сухопутной вкуснятиной, запивая все соком сахарного тростника. Местные идальго тоже от Камиллы были в восторге — хотя, вероятно, в основном от её "революционного" купальника. Очень, на мой взгляд, консервативного и даже не раздельного.
Я тоже почти все время расслаблялся на пляже, лишь время от времени наведываясь в Гавану — что было очень просто, так как пароходик привез и с полдюжины "Мустангов". Поначалу без особого успеха наведываясь, но вот двенадцатого мне повезло: американцы на Кубе работали "по уставу" и запрошенную мною информацию нашли. Не всю, но главное я узнал. Поэтому в тот же вечер "Византия", несмотря на протесты моей жены, отправилась дальше — и утром четырнадцатого вошла на рейд крошечного городишки с очень "говорящим" названием Хибара. Конечно, в городе были и вполне достойные здания (целых два, если считать церковь), но в основном название облику соответствовало.
Повезло, что в Хибаре был довольно развитый порт — отсюда в Америку отправлялся чуть ли не весь сахар, выращиваемый в провинции — и выгрузка на причал очередного "Мустанга" заняла всего час с небольшим. А еще через два часа мы приехали в столицу провинции — город Ольгин.
Ольгин (на самом деле 'Ольгъуин, с ударением на последний слог, но Камиллу было не переубедить) был действительно городом — с красивыми каменными домами, церквями, мощеными улицами. И, как положено было в испанских колониях, население было очень занято — сиестой. Вообще-то сиеста, насколько я знал, длилась с полудня до четырех вечера, но в Ольгине часов не наблюдали — не было тут городских часов — и народ сиестировал чуть ли не внепрерывную. Но с другой стороны — а чем ещё заниматься этим идальгам в городе, где не было ни одной фабрики? Профессия землевладельца не предполагает активной на этой земле физической работы — на это крестьяне есть — а других повседневных занятий, кроме пития рома и курения сигар, в городе не было.
Население Ольгина было само по себе интересным. В городе жили почти все землевладельцы провинции и их слуги, ну и по окраинам города было несколько (причём очень немного) бедняцких лачуг. Землевладельцы же жили тут вовсе не из-за тяги общения с себе подобными: жить в поместьях стало очень небезопасно. Конечно, у каждого была персональная банда (то есть "личная охрана"), но после войны и персональные бандитос полной защиты не гарантировали.
А еще одной причиной "кучкования" местного землевладельческого элемента была возможность "поговорить о политике" — один из наиболее универсальных способов развеять скуку. Правда, кубинцы в этих разговорах очень сильно отличались, скажем, от "кухонной интеллигенции" моего прошедшего будущего, поскольку все эти (ну, почти все) идальго "политику" делали своими руками — причем сжимающими всякие огнестрельные и колюще-рубящие изделия. Во время войны за независимость большинство из них возглавляли собственные отряды "борцунов", лично объясняя испанцам, насколько те неправы. И ненависть к испанцам сплачивала этот народ.
Но теперь война закончилась, и появилась ещё одна, может быть, даже более веская причина для единения: ненависть уже к американцам. Которые "помогли" эту независимость от Испании приобрести, в результате чего теперь Кубой правила оккупационная администрация Соединенных Штатов. Вообще-то кубинцам было бы, может быть, и плевать на формат администрации, но вот её действия…
Старший брат лучшей подруги матери в молодости несколько лет провел на Кубе, и рассказывал очень интересные вещи. Например, что на Кубе вообще нет расизма. Хотя чёрных там живет больше восьмидесяти процентов, правят страной белые — и из-за этого "снаружи" кажется, что именно белые на острове и являются большинством. Нет смешанных браков — вообще нет. Белые, мулаты и черные там живут вместе — и в то же время совершенно отдельно: все инженеры, врачи, старшие офицеры в армии начальники — только белые. Мулаты — на средних и низших начальственных должностях, в армии — младший комсостав, то есть сержанты всякие, старшины, а в той же медицине — медсестры и фельдшера. Ну а черные — рабочие, солдаты в армии… И никто, вообще никто не хочет "занять чужую должность". Такое положение дел вбито в подсознание с детства, и всем, сколь ни странно, нравится.
Но это он рассказывал про Кубу социалистическую, а тут до социализма было ой как далеко! Именно такое "разделение обязанностей" я на Кубе и увидел: белые — знать, мулаты — их слуги, а чёрные — крестьяне. И даже про войну с испанцами они говорили, что "погибло полторы тысячи человек, пять тысяч слуг и почти двести тысяч крестьян". Население же "Острова Свободы" сейчас составляло "полтораста тысяч человек и миллион триста тысяч крестьян".
Против испанцев были настроены именно белые, и настроены очень решительно — из-за цен на сахар и табак. Куба была страной, производившей именно эти два продукта, и всего лет двадцать назад полностью снабжавшей США сахаром. Но Испании не хватало денег (как, впрочем, и всем) — и метрополия тупо повысила вывозные пошлины на сахар. Сахар подешевел (на острове), а у покупателей подорожал, и в Америку хлынул уже более дешёвый свекловичный сахар из Германии. Кубинским сахарозаводчикам стало грустно, и началась эта война…
Но после "победы" — силами американской армии — тростниковые плантации американцы начали массово скупать, причём используя весьма грязные приемы. Кроме разве что десятка крупнейших магнатов, кубинские сахаропромышленники стали разоряться — и, понятное дело, "помощников в победе" очень народ невзлюбил. Еще бы взлюбить: число инхенио — так назывались комплексы из плантаций и сахарных заводов — за время оккупации сократилось втрое, с четырехсот пятидесяти до ста шестидесяти. Пока ещё до нападений на американцев дело не дошло, но народ к этому уже начал готовиться.
Меня, впрочем, это не интересовало. Сахар пусть другие делают: даже если отечественного не хватит, немецкий дешевле, да и возить его ближе. Однако кроме сахара на Кубе было ещё довольно много вкусных вещей, и, чтобы их заполучить, мне пришлось поработать языком. А Камилле — головой и руками.
Первым делом я разыскал некоего Диего Иньигеса — именно на него указали американцы в ответ на мою просьбу. Диего был владельцем довольно большого участка побережью я Заливе Коров, а я как раз хотел его приобрести. Ведь климат на Кубе хороший, в море можно купаться даже зимой — неплохое место для отдыха получается. А заодно можно и банановую плантацию устроить, ведь не хлебом одним жив человек…
Американцев Диего не любил не только по "производственным", но и по семейным обстоятельствам: он был искренне убеждён, что янки специально убили его дядю — известного генерала, который, собственно и обеспечил высадку американцев на Кубе во время войны. Вот только обеспечил он это, как считал племянник, по наивности: когда испанцы убрались с острова, дядю оккупанты просто не пустили в город Сантьяго-де Куба, решив, что им в городе кубинская армия ни к чему. Когда же дядя отправился в США договариваться насчет той независимости, за которую все и воевали, он почему-то быстро помер — от простуды. Утром простудился, а к обеду его не стало…
Будучи прямым потомком легендарного короля басков Иньиго Аристы, Диего мечтал о страшной мести за оскорбление. Но, не будучи идиотом, понимал, что янки его в случае чего просто уничтожат и не заметят даже, что он мстил. Семья его по кубинским меркам была весьма зажиточна, но всех капиталов хватило бы на вооружение максимум роты "мстителей". В сорока милях от его поместий, в Гуантанамо, у американцев квартировали три полка…
Когда я пришел к нему с предложением о продаже земли, он лишь усмехнулся:
— Зачем мне это? Чтобы получить возможность вооружить не роту, а полк? И, осознавая эту возможность, плакать о том, что нужно три дивизии?
— Зачем вооружать? Я вообще противник всяких войн. Американцы все равно скоро поймут, что прямая оккупация невыгодна — с финансовой точки зрения. Они предпочтут, предоставив формальную независимость, посадить президентом полностью зависимого от них человека — но им важно изображать демократию, и лет через пять на острове будут по настоящему свободные выборы. А выиграет их тот, кто сможет не только потратить на них больше денег, но и показать, что может руководить страной. Успешно руководить. Строить эффективную экономику, заводить хороших друзей…
— Мы уже строили эффективную экономику. Спрос на сахар упал, земли истощены — и сейчас Ольгин отправляет сахара вдвое меньше, чем пять лет назад. Половина инхенио вообще брошена, о какой экономике вы говорите? И, раз уж об этом заговорили, зачем вам эта земля? Там же большей частью горы. Я бы понял, если бы вы захотели купить у меня плантации, пусть и бесплодные. А берег залива… Если американцы подумают, что я продал вам его специально, то они меня убьют, как и дядю. Гринго на такое способны — они бы поняли лишь продажу плантаций. Были бы недовольны, но и только.
Горы на Кубе, как я успел заметить, были первозданно-дикими, жизнь вертелась в основном вокруг тростниковых и табачных плантаций.
— Землю можно и восстановить. Вдобавок, Куба богата не только сахаром и табаком, и сейчас самое время обратить внимание на другие богатства.
— У вас есть что предложить?
С реактивами на Кубе было неважно, а в Ольгине даже кислоты крепче уксуса не знали. Но "у нас с собою было": две бутыли с серной кислотой на случай проблем с аккумуляторами. Да и генераторы в "Мустангах" имелись, так что для демонстрации "безграничных возможностей химии" у жены было все необходимое. Вначале она в стеклянной банке "добыла" щелочь из соли и электричества, затем показала нескольким промышленникам, как из багассы — отжимка сахарного тростника — получить целлюлозу. Прикинув, что из тонны этой багассы целлюлозы можно сделать побольше трехсот килограмм, кубинцы задумались, но это было всего лишь начало.
Камилла показала, как из лигнина делать активированный уголь, ну а я рассказал, зачем он нужен. После же того, как мы поделились "технологиями" изготовления спирта из этой самой целлюлозы, интерес публики к наличным деньгам достиг максимума. Ведь из багассы, которая оставалась после того, как половина сжигалась на сахарных заводах, только в провинции можно было получить тысяч пятьдесят тонн спирта в год. А тонна спирта — это очень много долларов, даже по самым низким расценками. Больше двух сотен!
Драгоценный мираж Кисы Воробьянинова показался бы в патио Диего Иньигеса, где мы обсуждали перспективы с приглашенными Диего "солидными людьми", наивными мечтами голодранца. Десятки миллионов долларов валялись кучами около сахароварен, и никто не сообразил за ними нагнуться. Нужно было просто поднять то, что валялось — но на это требовались дензнаки оккупационного режима. Требовалось и ещё кое-что, за деньги практически тут недоступное, но обеспечение этими ресурсами я взял на себя — как и обеспечение акционеров столь нужными денежными знаками. В обмен на никому не нужные горы…
За мной была электростанция, сотня грузовичков ну и еще кое-что по мелочи. За идальгами — гидролизные заводы, инфраструктура и рабочие. За Камиллой — технологии и технологи. И "Sociedad de La Holguín para el procesamiento del bagazo" (Ольгинское общество по переработке багассо) с капиталом в миллион долларов (из которых четыреста тысяч моих, вносимых "натурой" и "ноу-хау") начало работать.
Спирт — это хорошо. Рядом Америка, которая этот спирт выпьет и ещё попросит, так что тут перспективы бизнеса были всем понятны. Но были и другие источники приличного дохода. Например, бананы.
На Кубе бананов выращивалось довольно много. Увы — совсем не тех, к которым я привык в той, самой первой ещё реальности. Здешние бананы по вкусу и по прочности больше напоминали сырую картошку с сахаром, и потреблялись в жареном, печёном или варёном виде. В сушёном — был проведен такой эксперимент — они напоминали именно высохшую мерзлую картошку.
В принципе, и такую есть можно — если сварить, то не отравишься. Однако в этом случае получится именно "продовольственный запас на очень черный день", причем запас довольно скоропортящийся: сахару в них маловато было для "консервации". А высохшие сладкие бананы сами собой консервировались как финики или инжир: в России я такие хотя и не видел, но встречалась реклама, где продукт именовался не иначе как "банановые фиги". Дорогой продукт, потому что пока его никто массово не делал.
Все же большинство кубинских плантаторов "образование" имели в пределах своих сахарных плантаций и вопросы именно "плантаторского" хозяйства были им гораздо более привычны и понятны. Интерес к бананосушильной сфере был даже выше, чем к спиртогонной: довольно немногие понимали, почему спирт выгоднее делать из багассы, а не сразу из тростникового сока. Некоторым (у кого владения были в горах) мне пришлось объяснять выгоды такого производства почти две недели — хорошо ещё, что в объяснениях мне существенно помог Диего. С бананами было проще, но тут проблема была именно в том, что мне был нужен другой сорт. Его тоже выращивали, но очень мало — и для реализации моей затеи требовалось заложить новые плантации. Которые начнут давать продукцию месяцев через четырнадцать, а то и через полтора года.
На "банановый эксперимент" удалось уговорить двух довольно крупных плантаторов и пяток мелких, вместе они пообещали заложить около полутора тысяч гектаров плантаций. По прикидкам, это могло обеспечить урожай по полторы-две тонны сушеных бананов с гектара, всё же почва была истощена тростником не хуже, чем поля в России. Но пока это была лишь "проба пера", а в дальнейшем я надеялся на рост "банановой нивы": продукт питательный и крайне недорогой.
Последней из моих "кубинских компаний" стала "Рыболовецкая компания Хибары", в которой я получил "равную долю" в двадцать процентов. Рыбу в Хибаре (да и вообще на Кубе) и без меня ловили, но только для "внутреннего потребления". В планах же новой компании было строительство консервного завода и даже небольшой собственной верфи. Рыбы потребуется много, гораздо больше, чем нужно для консервов. Земля в провинции действительно была очень истощена, даже тростниковые плантации себя почти уже не окупали. Я же рассказал, что японцы свои поля вообще селёдкой удобряют — так что все рыбные отходы, включая рыбную мелочь, будут не отходами, а ценным удобрением. Конечно, чтобы рыбы было много, её нужно ловить не только у берега — но если на обычный рыбачий баркас поставить нормальный мотор…
Все мои предложения были, в общем-то, понятны — вот только для реализации предложенного требовалось довольно много денег. У моих собеседников их не было — но были у меня. И я предложил им простой обмен: никому не нужные горы за очень нужные сейчас доллары.
— Сеньор Волков, у меня всё же остался вопрос: а зачем вам нужны эти горы?
Даже среди богатых плантаторов встречаются на редкость тупые персонажи. К счастью, отвечать на этот вопрос мне не пришлось: сеньор Иньигес эти занялся сам.
В результате всех переговоров удалось купить очень лакомый кусочек размером в четыре тысячи кабальерий — чуть больше пятидесяти тысяч гектаров. Правда земля была ну совсем под тростник или табак негодная — именно что сплошные горы какие-то…
В Ольгине собрались почти все землевладельцы провинции, и мой участок ранее принадлежал двум десяткам семейств. Теперь эти семейства обогатились на шестьсот с лишним тысяч долларов, а в мою собственность перешел вдобавок ещё и залив Коров, так как в составе "участка" оказался и закрывающий залив остров. Который, вообще-то, был "муниципальной собственностью", но алькальдам тоже хочется кушать не один лишь маис. Сам остров мне вообще был не нужен, но им я подкрепил "легенду" о том, что я покупаю место под русскую военно-морскую базу, чтобы американцам жизнь раем не казалась — причем легенду эту сами же кубинцы для себя и придумали.
Идальги американцев не любили очень. И были бы рады, если бы кто-то пришел и гринго нагадил. И сами бы нагадили — но они прекрасно понимали, что эти гринго гораздо сильнее, и весьма злопамятны — а потому никто не желал быть обвиненным в "антиамериканской деятельности", поскольку чаще всего именно под такие "обвинения" американцы земли у них и отжимали.
Тупик — быть обвиненным в помощи тем, кто против американцев, они не хотят, а сделать чего-то американцам в пику — очень даже непротив. Но — не хотят быть обвиненными.
И тут появляется некто на собственном судне с гербом — и с желанием приобрести кусочек берега под порт. Под яхт-клуб, конечно, ведь испанское слово crusero означает, конечно же, всего лишь "комфортабельная быстроходная яхта для морских круизов", а вовсе не "большой военный корабль с пушками". Никто иначе и думать не мог — ведь человек, рьяно отрицающий свое родство с русским царём, цели имел сугубо мирные, например — сушеные бананы. Что для кубинца было столь же естественно и понятно, как для русского — сушеный березовый сок с мякотью. Да и прочие его идеи столь же безобидны — так почему бы не облапошить наивного иностранца? Местные-то знали, что тут гевея не растет…
Я тоже знал. А еще я знал, что где-то тут в двадцатых годах найдут самые богатые залежи никелевой руды. А пока их не нашли за акр я платил чуть больше четырёх долларов, что чуть ли не в пятеро превышало "предложения" янки, причем предложения за сельхозугодья, а не за горы.
Сделка была зарегистрирована как в местной, кубинской, администрации, так и в американской. Ну сделка и сделка, русский (читай — дикий) князь какой-то себе привычные горные дебри приобрел — с ними, русскими, такое случается. На самом деле и сделок было два десятка — что заставило нас с Камиллой "отдыхать" в Ольгине еще почти месяц.
А Камилла, несмотря на то, что практически каждый день половину времени проводила на пляже (куда "Мустанг" ее довозил меньше чем за час), умудрилась придумать и даже воплотить в реальную установку технологию получения ацетилцеллюлозы из остатков сахарного тростника. Справедливости ради уточним, эта "установка" состояла из нескольких глиняных горшков и производительность ее не превышала полуфунта продукта в сутки — но лиха беда начало. Ведь сейчас ацетилцеллюлозу делали из ваты и была она в результате несколько раз дороже натурального шелка — а тут практически даровые отходы. Ладно, это пусть останется заделом на будущее — как, впрочем, и никелевые рудники. Пока янки правят на острове, высовываться рано — отберут. Пока что хватит нам спирта и активированного угля…
Наняв в Ольгине архитектора, который будет строить "причал для яхт" — очень больших яхт, не для голодранцев каких — в заливе Коров, мы отправились, наконец, домой. Куда и прибыли в середине апреля — правда, все равно пришлось сначала заезжать в столь "любимую" кубинцами Америку. Где, буквально за день до отплытия, удалось провернуть очень интересную сделку.
Мне удалось (хотя и довольно дорого, за двадцать восемь тысяч долларов) выкупить в Чикаго не очень большой по размеру и объему продаж заводик, вместе с патентом на производимую продукцию. Назывался заводик "Компанией автоматических телефонных коммутаторов Строуджера" и продукции продавал тысяч на десять в год: "телефонные барышни" и при американских зарплатах обходились дешевле шаговой станции. Но это — пока, а что будет дальше, я уже знал — и денег (тем более столь скромную сумму) на покупку не пожалел.
А пока снова пришлось заниматься делами. Причем дел было много.
