Алена Егорова
Убийство по графику

Ступень, еще ступень. Пахло теплой, влажной землей. Кожу холодило. Нина поняла, что туннель каменный. Тихой поступи вторило эхо. Спускаясь куда-то вниз, в неведомое, в то, что Нина так долго ждала, о чем мечтала. И вот сегодня тот день, когда Мать сказала: «Ты готова».

«Мать», так все называли ее в общине. Возможно, никто не знал, как зовут ее в миру, какое у нее имя, данное ей при рождении. Но это никому было не интересно, главное, она есть. Видно, что в молодости она была красавицей, хотя она и сейчас была красивой. Красива, величава и изыскана, с доброй и кроткой улыбкой. Но все же, когда она кем-то в общине была недовольна, смотрела так, что бежали мурашки по телу, а где-то в груди становилось тяжело и сковывало тело. Не стоило расстраивать Мать, об этом знали все. Никто не мог выдержать ее пламенного взгляда, никто. А так… «Если бы не она, что бы с нами было», – думали все в общине. Думая так, никто не смел даже осудить за то, как она наказывала провинившихся, или, не дай бог, выгоняла с позором. А уходить никто не хотел. Так думала и Нина. Спускаясь по лестнице, она опиралась на рядом идущую девушку. Глаза ей укрыли. Страха не было потому, что вокруг были те, кто стали ей семьей, ее радостью. Мать и Нине помогла. Брошенную, беременную, никому не нужную, забрала к себе. Ненужную «c пузом» ни дома, ни любимому. На работе, узнав о беременности, быстренько избавились от нее, повесив недостачу. Нине пришлось выбирать, либо искать деньги на покрытие, а денег не было, либо тихо уйти с работы без расчета. Со съемной квартиры пришлось съехать. Так она осталась на улице. Родственников в городе не было, а в родительский дом возвращаться не хотелось. Она пыталась найти денег на аборт. Говорят, «друзья познаются в беде», вдруг обнаружилось, что настоящих друзей у нее не оказалось. Девушка обустроила себе угол в подвале, у теплых труб. Что будет дальше, не думала, какая-то пустота осталась в груди, а в мозгу завывало безумие. В переходе метро Нина просила милостыню, чтобы прокормиться и не умереть с голоду. А есть хотелось. Под сердцем растущее дитя требовало свое. Как она его ненавидела! Ей казалось, что в утробе прижился паразит, сосущий изнутри. И именно он виноват во всех несчастьях. Если бы не он, любимый был бы с ней. Она как любящая женщина Митю, конечно, оправдывала. Студент. На ноги не встал еще. Зачем ему ребенок? А ведь недавно казалось, что жизнь налаживается. Нина, как окончила школу, устроилась на работу и уже с первой зарплаты сняла скромную комнату в коммуналке. Да, это были не хоромы, но она с радостью переехала из отчего дома. Как приятно было осознавать, что она живет отдельно. Что не мелькают перед глазами пьяные, распухшие от запоя лица родителей, в квартире не стоит стойкий аромат мочи, а из туалета не несет свежей блевотиной. Она устроилась в продуктовый ларек, где из подполы продавали паленую водку. Ночью палёнку разливали по бутылкам, а днем сбывали. Об этом узнали родители и, естественно, повадились за барматухой. Чинно и важно, насколько могут сделать алкаши, пьяные еще со вчерашнего родители подходили к ларьку и помпезно требовали с Нины бутылку. В стороне стояла группа таких же пропитых друзей и терпеливо ждали, когда ее родителям на халяву в руки выдадут желанное пойло. Те брали свое и вальяжно, пьяной походкой уходили с добычей. Друзья-алкоголики смотрели на них как на блатных, крутились около них и лебезили, как шакалы, надеясь, чтобы те смиловались и отлили из бутылки глоток. Нине больно и противно на это было смотреть. Не раз в голову лезла шальная мысль, ей хотелось в очередную бутылку добавить стрихнина, но рука не поднималась. Да, она не могла уважать своих родителей, но и не смогла с ними так поступить. Даже ненавидя их за свое уродливое детство. Когда появился Митя, Нина впервые влюбилась. Голова шла кругом, она жила как в сказке.

«Сказка. Да, сказка, рассказанная самой себе», – горько хмыкнув, подумала она. Любила и ничего не замечала. И только сейчас поняла и осознала, что была нелюбима, просто была удобна. Вкусная еда, чистая постель. Хорошо ходить сытым и обласканным. Она никогда не задумывалась, почему Митя не знакомил ее ни с друзьями, ни с родителями. Он никогда не интересовался ее делами, а если возникала проблема, то Митя умудрялся уходить от разговора, оставляя Нину наедине со своими трудностями. Любовь, к сожалению, чаще слепа. Молодая, счастливая от любви Ниночка, любой неблаговидный поступок и невнимание Мити оправдывала, веря, что ее мужчина лучший, но просто так получилось. Уже в общине, размышляя о прошлом, Нина осознавала, что не хватало ей женской мудрости. Не все так было плохо. Она сильно нравилась парню из соседнего подъезда, Сашке. Хороший парень, спокойный, работящий. Пытался ухаживать за ней, но Нина воротила нос, она не могла, у нее ведь любовь. Была бы чуточку мудрее, выбрала бы Сашку. А со временем, может, и полюбила бы, отчего не полюбить хорошего мужика.

«Дура, слепая дура», – думала про себя Нина. Убитую отчаянием, голодную и грязную, Мать увела ее из перехода в общину. Теперь все позади, все по-другому. Такой дружбы и сплоченности, как в общине, она нигде не встречала. Все были ласковы с ней. Столько внимания и заботы свалилось на нее, того, что не хватало ей в детстве, делало ее тут счастливой. Ее окружали женщины, которые от жизни тоже получили горький опыт, но они нашли в себе силы жить. Общее было все – дома, быт, радость, горе и тайна. Тайна, которую Нине не открывали.

«Рано тебе», – говорила Мать. Вся община уходила куда-то в подземелье. Сколько Нина ни расспрашивала, все уходили от разговора.

«Молились мы», – сухо говорили сестры.

Но она понимала, что когда-нибудь придет время и тайна откроется, она будет вместе с сестрами во всем. Нина стала спокойнее. Жизнь в общине увела ее от той, другой жизни, полной горя. Живот рос и в нем шевелился ребенок. Ребенок, который не был уже для нее паразитом, она полюбила его. В общине Нину уважали. Поглаживая большой живот, говорили, что она сейчас, как Праматерь, несет новый неродившийся мир в себе. Что носить плод – это честь для женщины и беременная женщина – это земная копия Великой Богини, Праматери нашей. Начало всех начал. И Нине нравилось это. Пришло время и на свет появился ее сынок. Нина смотрела на этот нежный, маленький комочек и много плакала. Плакала от стыда, вспоминая свою ненависть к нему. И просила, просила прощения у собственного сына, и клялась, что он будет самым счастливым ребенком на всем белом свете. В общине праздновали это событие, все сестры радовались, улыбалась Нине и Мать. На момент, когда малыш только родился, Нине показалось, что Мать недовольно поджала губы, но нет, улыбнулась и положила родившееся дитя, на живот Нины. «Показалось», – с облегчением подумала она. Ей так хотелось, чтобы Мать была довольна.

Ступень, еще ступень.

«Как долго идем», – подумала Нина, но тайна приближалась. Где-то там были слышны напевы. Голоса красиво и мелодично напевали молитву. Слов еще было не разобрать, но запах масел и благовоний уже щекотал нос. Ступени еще не закончились, и Нина с сестрой спускались дальше. «Скоро я все узнаю, я пойму, как быть счастливой в этом мире и, так же как сестры, буду прятать в улыбке эту тайну от новичков, что еще не готовы принять этот дар. А я, Нина, уже готова. Я пришла в гармонию с собой, знаю, что такое высшая форма духовной любви и поняла, что вместе – это сила, и поэтому меня, Нину, ведут по этим ступенькам навстречу Великой тайне. Ведут, потому что я выросла и готова».

И она верила, что совсем скоро ее жизнь и жизнь ее сына коренным образом изменится и они больше никогда-никогда не познают горя.

Ступень, еще ступень. И вот наконец-то Нину за руки ведут по каменному полу. Красивые, женские голоса ласкали слух. Ей к губам что-то поднесли, она поняла, что надо пить. Это было теплое, пахучее пряностями вино. Тепло от вина пробежало по телу. В помещении возносились молитвы, ароматы благовоний заполнили все вокруг, все это било в мозг, пульсировало в висках и уносило в какое-то неизвестное ей пространство. И вот сняли повязку с глаз. Она увидела большое каменное, арочное помещение. Везде стояло много вазонов с букетами цветов и блюдами из фруктов. Все это выглядело потрясающе красиво.

«Очевидно, цветы означают цветение женственности, а фрукты – плодородие. Женское начало», – подумала Нина.

Во главе храма располагалась большая каменная плита. Сестры стояли вкруг помещения, две сестры стояли по бокам от нее. В почти плоских, железных щитах, расположенных в круг храма, пылало пламя. Языки пламени бросали блики на стены и потолок, рисуя невероятные живые картины. Где-то внутри, снизу вверх, поднималось непонятное и такое древнее чувство. Чувство свободы и единения с природой. Нине хотелось потянуться и, запрокинув голову, победно крикнуть. Хотелось танцевать. Дико танцевать, отчаянно, как, возможно, танцевали предки вокруг ритуального костра. Кружиться и нежно гладить свое тело и восхищаться своей женской красотой. Верить в то, что ты Богиня. Что ты – это чары дикие, необузданные, истинно природные. Нет, соития не хотелось, но зарождалось чувство восхищения своей сексуальностью, чувства власти над мужчиной. Чувствовать его завороженный взгляд, ощущать его стучащее, нетерпеливое желание обладать тобой. И все это порождало ее, Нинино, тело, такое живое, упругое и молодое тело. Она чувствовала, как в ней просыпалось желание. Дыхание вдруг участилось и стало глубже. Мурашки по коже приятно щекотали и будили то, что было внизу, то, что становилось теплым и влажным…. Нет, не то, что имеет биологическое название, унижающее женщину. Это было Врата Рая, врата во Вселенную. И если Вселенная пожелает соития, то боготвори раб, что твоя Богиня снизошла до тебя. Чувствуя все это, Нина осознавала, что излечивается от своей боли, от своих унижений, что выпали ей в жизни, она чувствовала частичку своей божественности. Нина стояла перед алтарем и в такт молитве ритмично раскачивалась и извивалась. Платья с сестер поползли вниз, Нина с радостью освободилась от платья тоже. Ни комплексов, ни стыда – ничего этого не было. Она в какой-то момент вдруг увидела и приняла то, что она красива и шикарна. Она подобие Праматери с чарующей красотой природы, такая желанная каждой клеточкой мужского тела. Она вулкан, горячая, дерзкая с пожирающей душу страстью. Молитва резко умолкла. Из ниши вышла фигура в длинном белом одеянии. Длинные вьющиеся волосы закрывали лицо. Фигура прошла за каменную плиту. Плащ был скинут и волосы убраны. Нина увидела Мать. Она стояла обнаженная и горделивая, на ней лишь были надеты серебряные диадема и пояс в виде змеи, державшей в пасти яблоко. Нина наблюдала, ей было интересно, что будет дальше. Она внимательно рассмотрела Мать.

«Да, – подумала Нина, – следует Матери отдать должное, в свои годы она выглядит просто потрясающе».

Но вот Мать обратила свой взор на Нину. Этот взгляд показывал ее превосходство перед ней. Нина вдруг поняла, что иерархия тут четко определена. И, наконец, Мать заговорила с ней:

– Послушница, пришло время вернуться в лоно Праматери нашей. Она ждет тебя. Но знай, обратной дороги нет. Ты готова идти и не оборачиваться?

Нина как безвольная кивнула, голова не работала, просто хотелось продолжения и все. Мать продолжала:

– Мы все дочери нашей прародительницы. Самой первой женщины на Земле. Мы дочери Божественной Лилит, приветствуем тебя!

Женщины громко и весело заулюлюкали, приветствуя Нину, новую сестру. Мать резко выбросила руку вперёд, давая понять, что она не закончила и требует тишины.

– Богини, которая владела сердцем Адама, а не была его нищим кусочком ребра! Лилит, которую предали и оклеветали и отдали первенство безмозглой и безмолвной дурочке Еве!

Нина далее не слушала смысла. Она внимательно присматривалась к людям, что находились вместе с ней в храме. Лицо Матери было искажено злобой. Она словно безумная, яростно сверкая глазами и крючась, старалась как можно больше привнести яда в свои слова. Нина поразилась тому, как она могла в себе совместить две разное личности. Она не понимала, как все это время в Матери пряталась ее кипучая ненависть. Сердце Нины чаще застучало, какой-то внутренний маячок давал понять ей, что она пожалеет обо всем. Но нет, Нина вдруг осознала, что уже жалеет. Ей страшно стало от того, что будет дальше. Нина не понимала, что происходит, что изменилось, но чувствовала опасность от происходящего. Она вдруг увидела в Матери злобного и чужого ей человека. В людях, что были в помещении, она отказывалась признать своих сестер. Нина сделала шаг назад, ей хотелось уйти, но сестры, стоящие рядом, не пустили ее и дали понять, что уйти нельзя. Мать злорадно ухмыльнулась и покачала головой, показывая, что отступления, увы, нет.

– Милая, ты все поймешь со временем. Просто прими свою судьбу, и тебе станет легче. Праматерь любит тебя и всегда любила, хоть ты и не знала о ней. Мы хотим показать Богине самое дорогое, что у тебя есть.

Мать на момент отвернулась от Нины, чтобы повернуться к той, что подошла к ней сзади. Медленно поворачиваясь обратно к алтарю, Мать умиленно улыбалась малышу на руках. Нину пронзило осознание. «Сын, мой любимый сын!» – пронеслось молнией в голове. Что-то не так! Что-то сердце бьется сильно и беспокойно. Никак нежное умиление малышом сестер и Матери не внушало покоя Нине. Какой-то шальной блеск в глазах, пусть беззлобный, но сумасшедший наводил в душе Нины страх за малыша. Нина пыталась вырваться, но сестры ее сильно и крепко держали за руки. Мать удивленно вскинула бровь.

– Милая, ты что? Ему не будет плохо. Это честь для него быть представленным Праматери. Посмотри, как он спокоен и счастлив.

Малыш, ее сын, лежал на алтаре, весело гукал. Хлопая глазками, смотрел чистым, детским, наивным взглядом вокруг. И вот он увидел свою маму. Малыш заулыбался, задрыгал ручками и ножками, зачмокал губами, давая маме понять, что прошло много времени и он хочет кушать. Малыш был счастлив, в детских глазах мерцали веселые звездочки. Нина смотрела на сына с любовью. Но вдруг что-то брызнуло ей на лицо. Нина заморгала глазами, обтерла лицо о плечо и нашла взглядом сына. На застывшем лице в расширенных глазах малыша успели отразиться только испуг и боль. Его личико бледнело. Нина почувствовала, как расширяются ее глаза, рот искривился в крике, которого нет. Она увидела кинжал в груди сына. Очень быстро взгляд малыша угасал, из него уходила жизнь. Нина почувствовала морозный холод, потом жар и снова холод, боль в мозгу и мгновенность происходящего на несколько секунд оставило Нину в подвешенном состоянии пустоты и шока от увиденного, ещё не в полном осознании, что сына она потеряла навсегда. Она не верила глазам, ей хотелось освободить руки и рвать, рвать свои глаза, тем самым отрицая очевидное. Тяжело стало дышать, на секунду показалось, что она забыла, как это делается. Казалось, реальность рвала ее внутреннее душевное пространство. Она куда-то падала. Пропало чувство реальности. Мозг тупел, в груди жгло, а душа кричала:

«Ну не бывает так!! Не бывает!! Нельзя два раза умереть!! Предательство, опять предательство! Это сон, сон! Я проснусь, я сейчас проснусь!»

Нина неистово изогнулась, и с силой и с особым остервенением принялась кусать до крови свои руки, где смогла достать. Кусала и кусала, ей казалось, что она вот-вот от боли проснется, страшный сон отступит, и она вновь окажется в своей нынешней счастливой жизни. Но пробуждение не приходило. И с каждой секундой сознание Нины понимало ужас происходящего. Казалось, ее разум покидал мозг, тело ослабло. И вот в тот самый момент, когда понимание полностью поглотило ее мозг, изнутри, из самых глубин ее души, вырвался крик. Крик убитой горем матери, крик, леденящий душу и сводящий с ума сознание. Нина кричала, кричала долго, как ей казалось, вечно. Она ненавидела себя, слезы лились ручьем, сквозь их пелену Нина видела мертвого сына, истекающего кровью, а камень монотонно и безразлично впитывал и впитывал красную жидкость. Жадно пил, желая выпить все до капли. Явь это или игра ее уже больного разума, Нина не знала. Ей было уже все равно. Она труп, живой труп, она умерла вместе со своим ребенком. Пусто. Темно. Нина падала, падала куда-то в пропасть.

Ноябрь. Легкий заморозок. Земля покрылась тонким слоем белого снега. Первый, такой чистый. Мария смотрела в окно, настроение было приподнятое. Наконец-то ушла слякоть, стал светлым и не таким печальным вид из окна. Все хорошо. Закончен переезд. Уют в квартире постепенно приобретал очертания. Ей несказанно повезло с мужем. И родители у Сергея замечательные. Когда Маша с ними познакомилась, её хорошо приняли. Сына они воспитали сильным и надежным человеком. Маша понимала это и ценила. Очень не хотелось быть похожей на некоторых ее сотрудниц, которые за чашечкой кофе, распаляясь праведным гневом, сетуют на козни свекрови и вечно где-то пропадающего, неблагодарного мужа.

«Где-то, – хмыкнула Маша про себя, – смешно. Да работают наши мужики. Вон мой тоже пропадает. Вышла замуж за следователя, сама виновата, знала, за кого шла. И пошла с радостью. Такого, как мой Серега, еще поискать надо».

Маша не знала, за что ей обижаться на жизнь, может, она счастливая такая родилась? Потом нахмурилась, вспоминая детдом. И, прокручивая свою жизнь в детдоме, пыталась найти, на что можно обидеться, но не нашла. Было все хорошо. Сплоченный, дружный коллектив, заботливые и нежадные на ласку воспитатели. Тряхнула черными локонами и, понимая, что действительно на жизнь обижаться ей не на что, закуталась в мягкий, махровый халат. Нет, однозначно, она ни о чем не жалела. Семью и родителей она приобрела, когда вышла замуж. Родители мужа – приятные в общении люди, они всегда поддерживали и оберегали молодых. Мама Сережи называла Машу доченькой, а Маша Антонину Ивановну – мама. Они и сейчас пошли навстречу молодой семье. Родители переехали в Машину однокомнатную, а им с Сережей уступили свою двушку.

– Не пора ли подумать о пополнении? – с улыбкой сказала Антонина Ивановна. – Но ребёночку ведь комната отдельная нужна. Ну как вы ютиться в однушке-то будете? Так и внуков от вас не дождешься. Так что готовьтесь к переезду, и точка. Мы с мужем так решили».

Резкий звук дверного звонка вырвал Машу из ее воспоминаний.

«Странно, я никого не жду. Хотя…» – улыбаясь самой себе, она, кажется, догадывалась, кто это мог быть, и, одновременно открывая дверь и увидев подругу на пороге, вслух громко и радостно сказала: – Нюююшка!»

Ее Нюша, добрая и милая подруга еще с детдома. Как давно они вместе, она уже и не помнила. И они до сих пор дружили, и ничто не омрачало их дружбу. Нюшу звали Надежда. Так вышло, что еще в детстве задорную и чуть курносую девочку Маша ласково называла Нюшкой. Надя не обижалась. Лишь иногда бухтела хмуро: «Почему Нюшка-то! Звучит как Хрюшка!» В принципе, с годами характер у нее не изменился, такой же был защитный и добрый, как раньше. Только курносенькая Надя со временем сформировалась в довольно симпатичную и привлекательную молодую женщину. Чуть взбаламученную, любознательную и вечно ищущую и всегда причем находившую приключения на свой сексапильный зад особу.

– Машутка, я по делу. По очень серьезному.

Маша улыбнулась, «серьезно» у Нюши не получалось. Их вообще невозможно представить вместе! Нюша и «серьезно». Это нонсенс. Они не были парой.

– Мне тут сон такой приснился!!! – затараторила Надя.

– Нюш, ну ты снова? – Маша не верила во всю эту «тарабарщину», для нее это было не понятно и за гранью разумного объяснения. Но у Нюши все было по-другому. У нее объяснение было на все. Ее интерес к сновидениям, фэншуй и экстрасенсорике был неискореним. Спорить с ней было бесполезно. Хотя у Нюши и вправду некоторые вещи непонятные получались, про таких говорят «накаркала». Может, и в самом деле у Нюшки была хорошая интуиция. Подруги прошли на кухню.

– Ну ладно, давай говори, что хотела, – сказала с улыбкой Маша, понимая, что подруге надо выговориться.

– Мария, – протянула Надя, – у меня будет какое-то нехорошее и опасное событие. И, как пишут в сонниках, я просто обязана свой сон рассказать близкому человеку, чтобы плохие силы его уменьшились и со мной ничего не произошло.

– Нюш, я еще один способ знаю, – улыбаясь, сказала Мария.

– Какой? – Нюша со всей своей, которая у нее имелась, серьезностью посмотрела на подругу.

– Да нос свой любопытный не суй куда не попадя, и все норм будет.

Нюшка насупилась.

– Маш, я ведь как к близкому человеку пришла, это ведь серьезно все. Страшный сон. Очень. Я испугалась. Знаешь, как я радовалась, когда осознала, что это сон был, когда проснулась!

– Да я, милая, как нельзя прям, серьезно. Я тебе ведь тоже дельный совет дала. Давай чайку налью, а может, и покушаешь? Я вон только приготовила, булочек напекла. Скоро Сережка с работы прийти должен.

– Скоро? – хмыкнула Нюша. Но Маша не обиделась, она знала, что Нюшка беззлобно сказала и знала, что Нюша, как и сама Мария, понимает, рабочий день у следователя не нормирован или, вернее, нормирован только на бумаге.

– Ну, будем надеяться. Как бы ни было, а мужику приготовить надо и ждать ко времени. А вдруг сегодня ему улыбнется удача и в шесть он будет дома, – Маша улыбнулась и потянулась за керамическим заварным чайником.

– Ну да, ты тут права, подруга. Судьба у нас бабья такая. Мужиков своих ждать, – философски выдавила крылатую мысль Надя. Получилось у нее настолько важно, что Маша чуть не выронила любимую керамику.

– Мужиков своих! – передразнила Надю Мария. – Нюш, когда ж ты своего уже найдешь и остепенишься?

– Ой не говори, подруга, не нашла пока. Да кто же выдержит мою динамичность и магнетизм? – шутя ответила Надя, приосанившись и выпятив деланно грудь вперед.

– М-да, это верно. Мужику дома спокойствие нужно, а ты у меня как попрыгунчик, – сказала Мария и ласково погладила золотую гриву подруги.

– Это я просто личность разносторонняя, – улыбнулась Надюха, ткнув пальцем в небо.

– Это точно, ты у меня классная, правда. Найдется твой принц на белом коне. Увидит твою доброту и заберет тебя с собой.

– Ты правда так думаешь, Маш? Поскорее бы. Вон тебе, подруга, с мужиком как повезло. И любит, и заботится. Вот где мне такого найти? – с грустью спросила она.

– Да ходит, Надюха, где-то. Тебя, наверное, ищет. Ну ладно, паникер, рассказывай давай свой сон. Я – сплошное ухо.

И две подруги уютно расположились за столом с кружкой душистого чая и вкусными свежеиспеченными булочками на блюде. Надя схватила булочку и, откусив кусочек, помычала, закатив глаза:

– Хозяйка, Машка, из тебя просто идеальная! Обалденные булочки!

– Спасибо, – улыбнулась Маша, – ты ешь-ешь.

– Так, рассказываю сон. Короче. Сон мой повторялся три дня подряд. И каждый следующий день был как продолжение предыдущего. В первый день снится мне, а по ощущениям, я вроде не сплю, как будто взаправду все. Я не сплю, лежу в кровати, пытаюсь уснуть. В комнате темно. Вдруг в дальнем углу открывается дверь в потолке, как если бы у меня там чердак был. Спускается из этой черноты в комнату лестница. И по ней идет, глядя на меня, огромная кошка. А может, даже пантера. Черная вся. Вроде зверь. Да и не совсем зверь. Тело, морда, оскал звериный, а глаза-то человечьи! Взгляд жуткий, тяжелый какой-то. В них смешана злоба смертельная, ненависть, жажда крови какая-то. Мне стало страшно. Я понимаю, смерти моей хочет. Мягкими, когтистыми лапами она сделала два шага, и я проснулась. Вся мокрая и, знаешь, счастливая, что сон это был. На вторую ночь все то же. Только зверь на две третьи лестницы ко мне спустился. Знаешь, что интересно? Рассказывать в принципе нечего, но в чувствах столько переживаний, мне казалось, сон длился вечность. И кошка идет медленно-медленно. Остекленевшими, злыми глазами смотрит прямо в мою душу, и я чувствую, она смакует и верит в свою победу. Смотри, у меня и сейчас мурашки по коже!» – и Надя протянула к Марии руки, показывая свои мураши.

– Третья ночь вообще жуткая была, воистину! Все то же самое, но она прыгает на меня, больно царапает и зубами пытается достать до горла. Ужас как мы боролись. На смерть боролись! Я понимала, если я ей чуть уступлю, все, я умру! И я рвала ее на части. Что я только не вспоминала, и молитвы, и мантры, и заговоры всякие. Я вся в крови, оцарапанная, в бешенстве рвала зверя на куски. Цеплялась, вырывая шерсть клоками. Выдавливала глаза! Я была такой отчаянной от страха и боли. Мне хотелось, чтобы все закончилось. Я смогла порвать ее на кусочки. Но не тут-то было. Вроде я чувствовала или знала, что она не погибла. Я понимала, как вместо ее физического тела со мной борется черная бездна и сам ад дышит мне в лицо. Я осознала, что не осилю ее сама. И истошно закричала. Мама! Я проснулась вся в поту и обессиленная.

– Жуть какая. Слушать-то не по себе как-то. Нюш, ты такая у меня эмоциональная. Странный сон. Но, думаю, бояться тебе нечего. Из сна ведь понятно, что ты победишь свои неприятности и помогут тебе. Не переживай, подруга. Успокойся, а то вон глаза как блюдца, да бледная вся.

На Надю и в самом деле было больно смотреть. Она действительно боялась. А зная ее веру во всякую тарабарщину, невозможно было даже предположить, какие мысли у нее могли на этот счет родиться. В Нюшкиной голове могло быть всякое. Жаль подругу. Мария решила разрядить хмурые мысли и переключить ее в позитив.

– Послушай, не хотела никому говорить, но тебе решила. У меня три недели уже.

Надя похлопала глазами, не понимая, о чем речь. Но через несколько секунд ее мозг переключился от мрачных мыслей, и догадка осветила ее лицо. И Маша вновь лицезрела перед собой взбалмошный и искренне радующийся лик подруги.

– Аааааааа. Класс! А Серега в курсе?

– Да, конечно. Родителям пока не говорим. Вот приживется и чуток позже, когда врач подтвердит, скажем.

– Так, а что ты, глупая, у гинеколога не была еще?

– Нет, я по тесту. Но чувствую, что «железно». Да пойду я! – прикрикнула Маша, видя в глазах подруги упрек, – записалась уже на завтра. Так, а смысл раньше идти, ты же знаешь, как они считают.

Время шло, подруги проболтали еще пару часов. Разговор прервал мобильный Маши, звонил Сергей, она дала это понять подруге и вышла в комнату на разговор. Когда вернулась, то застала Надю в коридоре, та собиралась уходить.

– Ладно, Машунь, пошла я, дела ждут. А ты давай мужа встречай в полной готовности, – улыбнулась лукаво она.

Мария метнулась на кухню и подала подруге пакет с булочками.

– Это гостинец, с мамой чаю попьете.

В школьные годы Надю удочерили. Она попала в хорошую семью.

– Странно, надо же, мама не звонила еще, – глядя в телефон, сказала вслух Надя, хохотнув.

Это было удивительно, мама Наде досталась беспокойная и очень заботливая, а когда Нади не было дома, то звонила аж каждые час-полтора. В общем, самая обыкновенная, беспокойная, настоящая мама.

– От меня привет большой маме твоей.

– Ну конечно, Маш, обязательно передам. Спасибо. – Надя чмокнула подругу в щечку и вышла.

Мария не закрыла сразу дверь, а проводила подругу взглядом, пока та бодро шла по коридору и не скрылась за углом, повернув на лестницу. Какая-то тревога в душе за Нюшу после рассказанного ею сна.

– М-да, беременность, видимо, делает меня эмоциональной. Все хорошо, тревоги вон! – подумала Мария. Она еще раз окинула взглядом квартиру. – Вроде все, что хотела, сделала. Ничего не забыла, – и довольная плюхнулась на тахту. Кутаясь в мягкий плед, взяла в руки книгу и ушла в чтение. Сколько за чтением пролетело времени, Мария не посмотрела. Она вскочила с тахты, как только в двери звонко защелкал замок.

– Серега! – обрадовалась Маша и рванула в коридор. Повиснув на шее у мужа и громко чмокая его в глаза, щеки, губы, она крепко обняла его.

– Ух ты, как меня встречают-то, – заигрывая, Сергей прижал молодую жену покрепче. – И чем-то вкусненьким из кухни пахнет, – Сергей деланно пошевелил носом. – Чем мужа кормим сегодня?

– Борщ, макароны с мясом, булочки, – шутливо отрапортовала Маша.

– Ну все, мою руки и за стол.

– А переодеваться не будешь? – спросила Маша, но она уже знала ответ.

Сергей спрятал взгляд, делал вид, что занят ботинками, ему не хотелось отвечать на этот вопрос. Он еще раз посмотрел в глаза жене, прочитал в них понимание, но неловкость не ушла. Он знал, что Маша допоздна оставалась одна. Они никуда не ходят, а семейные вечера у них бывают редко. Чаще он приходит поздно, а жена уже спит, свернувшись калачиком на диване, перед телевизором в ожидании его. Сергей тихо шел на кухню, ужинал и потом переносил жену в кровать. Она просыпалась, ласково что-то мурлыкала ему сквозь сон, и они в обнимку засыпали. Сколько сослуживцев уже в разводе. Не каждая способна выдержать жизнь со следователем. Работы куча, день не нормирован, зарплата все это не компенсирует. Быстро помыв руки, Сергей плюхнулся на мягкий пуфик за кухонным столом. Схватил приготовленную Машей ложку и шутя застучал ею по столу, коверкая голос проговорил:

– Жрать, жрать давай!

Маша хлопотала, раскидывая варево по тарелкам. Сережа смотрел на жену с любовью, ему приятно было осознавать, что им хорошо вместе. Так хорошо бежать домой, что дома ждет его она. Ему очень хотелось, чтобы совместного отдыха у них было больше. И не раз Сергей ловил себя на мысли, что он боится, того, что Маша не выдержит жизни с ним и уйдет когда-нибудь от него, но гнал их прочь. Он знал, что сделал бы: отпустил ее. Потому что любит и хочет, чтобы она была счастлива. Мария расставила перед мужем полные тарелки. Сергей приступил к активному уничтожению съестного.

– А ты чего со мной не поешь?

– Да Нюша заходила, мы перекусили немного с ней, я не голодна. Ешь давай, вкусно?

– Угу, – не поднимая глаз, отреагировал на вопрос Сергей.

«Боже мой, голодный-то какой», – подумала Маша и улыбалась, глядя на своего мужа. Серега лопал, только уши ходуном ходили. А Маша смотрела и думала о том, как сильно его любит, как хорошо, что они вместе. Он не мог не чувствовать ее взгляда и иногда, поднимая глаза, смущенно улыбался. Маша вспомнила их первую встречу, тот первый взгляд. Что-то внутри встрепенулось, задело какие-то внутренние струны в душе, и началось. Да, она любила его. И даже представить не могла, как было бы, если б его не было рядом. Она каким-то чутьем понимала, что они вместе будут до конца жизни. И по-другому быть не могло.

– Все, – с чувством выполненного долга Сергей отодвинул пустые тарелки. – Пасиба, все было очень вкусно. Полежать бы, – лениво промурлыкал Сергей.

– Так пойдем поваляемся, у тебя время есть?

– Ну, – глядя на часы, Сергей прикидывал, – минут сорок будет.

Они, обнявшись, ушли в спальню, но поспать не получилось. Как-то незаметно отдых перешел в бурный секс, спонтанный и яркий. Близость – то сокровенное. Нет, не тел, а нечто большее. Они были счастливы, естественны в своих желаниях. Оба понимали, как им хорошо вместе. Вдруг резкий звонок телефона разрезал интимную пелену и вернул пару в реальность. Мужчина поднял трубку.

– Да, конечно. Я уже в пути, – ответил он звонившему, – я уже опаздываю, – взглянул Сергей на циферблат. Он быстро стал натягивать на себя вещи, одновременно целуя Марию. Она не хотела отпускать его. – Ну вот, тоже мне, поспал.

– Вы недовольны? – лукаво улыбнулась Маша.

– О нет, почаще бы, – целуя, сказал муж.

– Ну тогда дома почаще быть надо, – ответила Маша и тиснула шутливо мужа за нос.

Пара посмеялась. Сергей собрался и направился в коридор. Пока он одевался, Маша собрала мужу перекусить на работу.

– На, держи, – сказала, протягивая пакет, – с ребятами пожуете домашнего. Даже не знаю. Спрашивать ли тебя, когда вернешься?

Сергей улыбнулся.

– Уже спросила. Не знаю, Маш, не знаю, – потом нахмурился, стал серьезен. В его глазах Маша увидела беспокойство. – Знаешь милая, Оборотень вернулся. Ты бы вечерами поосторожней на улице. А еще лучше, не ходила бы ты одна. Если что надо, мне скажи. Найду время, вырвусь, вместе сходим, сделаем. Или с Надей вдвоем дела делайте. Не ходи одна, прошу. По-моему, он снова на охоту вышел. Сейчас над убийством одним работаем, эксперты еще не подтвердили, но вижу его подчерк. Точно он. По всем признакам тот урод. Ладно, помчал я. Маш, так ты обещаешь?

– Да, конечно, мой рыцарь, – подыграла, смеясь, Маша.

Но Сергей резко и больно одернул жену за локоть и перешел на крик:

– Я не шучу, я вполне серьезен! Что ты кривляешься! Я не хочу когда-нибудь прибыть на твой вызов! Не хочу! Что? Что такого смешного я сказал? – но, увидев испуганные глаза жены, ослабил хватку. – Прости.

– Да, милый, я все поняла, правда, – Маша успокоилась и тихонько чмокнула мужа в колючую щеку, – я поняла. Это ты прости меня, я просто пыталась разрядить обстановку шуткой, возможно, неуместной.

Сергей поцеловал жену в ответ и ушел. Маша помнила те три убийства два года назад. Жуткие. Вся милиция работала над этим делом. Мужа Маша дома видела только набегами. История, конечно, страшная, и вот опять. По коже пробежал неприятный холодок.

После беспокойной ночи и крепкого нагоняя от начальства на утренней планерке Сергей с сослуживцами шли по коридору в свой кабинет молча. Тяжелое молчание. Все понимали, что выложиться надо по максимуму. Время ограниченно. «Оборотень», так прозвали маньяка служители закона, вышел на охоту. Этот урод появлялся раз в два года, оставлял после себя три трупа и бесследно исчезал еще на два года. В отделении нависла какая-то пелена тяжелого молчания. Никто не шутил, ходили хмурые. Чувствовалось, все переживали, были решительны и настроены на кипучую работу. В этом году его ждали и готовились. Каждый помнил, прошло два года. И вот первая жертва. Экспертиза еще не подтвердила, но по отделению пронеслось тихое: «Это он». С ноября по февраль его любимое время. Время Оборотня. Какие-то действия милиция уже предприняла. Усилили патрулирование, усилили контроль за стоящими на учете и освободившимися. Шерстили все известные «малины». На этого Оборотня зуб имели не только служители закона, но и живущая по понятиям братва, яро желала поймать его. Уж больно мешала им эта активная деятельность доблестной милиции. Хлопот от этого много, дела стоят не деланы. Денег братва теряла много, да и их собственному порядку это мешало. Весь этот переполох с приводами на допрос да лишние проверки никому из них не нужны. Они и сами были готовы землю носом рыть, чтобы найти этого ублюдка. Братва проводила тихо, негласно расследование среди своих. Но все без толку. Они милиции давали понять, что таких больных в их рядах не найдено. Посредником между братвой и милицией был адвокат. Он «крышевал» братву от закона. Правда «мелочью» он не занимался, среди братвы у него в клиентах были только очень серьёзные люди. Адвокат неофициально работал с правоохранительными органами, предоставляя любую информацию по интересующим их личностям, которые хоть как-то попадали под подозрение следствия, конечно, умалчивая то, что милиции и не следовало знать, что не касалось данного дела. Уж больно не хотелось преступному миру, чтобы милиция влезла в их дела «по полной». И потому с радостью шли навстречу в деле об Оборотне, помогая чем могли. Вот и снова переполох, братва была взбешена. И поклялись служителям закона, что тоже впрягутся в поиски, и пообещали, если найдут, то сдадут с потрохами закону. Правда, умолчав, что негласно подписали Оборотню смертный приговор. Они же не уточнили, как его сдадут, с потрохами внутри или наружу. «Какая разница, – думали братки, – посадят его на перо на свободе или мы найдём способ сделать это на зоне. Если поймаем, ему все равно не жить».

Когда-то, лет шесть назад, братки своего порешили. То ли случаем удобным воспользовались, убрав неугодного, то ли и вправду сами верили, что это Оборотень. Правда, убедиться в своей ошибке пришлось через пару лет, когда снова Оборотень дал знать о себе. Но о сделанном никто не пожалел, ни братва, ни милиция. Все знали, что убрали отморозка. Братве он тоже порядком поднадоел, так как уважения к их закону не имел, обнаглел совсем, вышел из-под контроля. Ну а милиция утешала себя тем, что на одного отморозка стало меньше. «Собаке – собачья смерть», – думали и те и другие. Таких гнид свет не видывал, человеком тяжело его назвать, безбашенный. В 90-е, конечно, удобно было такого держать, но и у братков терпение невечное. Кличка у него была Перо. Ножом махал с удовольствием и по любому поводу, а то и повода не надо было. Ему все равно кого было резать, на своих и чужих не делил. Субординации не держал, в открытую о себе заявлял, перед обывателями не шифровался – короче, требуемого порядка не соблюдал, в тени быть не хотел. Братве это не нравилось. Когда Перо от «дел» был свободен, а пьянки и девки надоедали, он переключался на обывателя. Любил поиздеваться, попугать, забавлял его их страх перед ним.

Когда его «бумер» подъезжал к ближайшему открытому рынку, он не оставался незамеченным. Бабульки-торгашки, завидев его, мигом разносили новость по рядам. Кто-то быстренько собирался и сваливал. Оставались только либо что посмелее, либо товару так много, что быстро собраться и убежать не получалось. С заднего сиденья через тонированные стекла Перо наблюдал всю эту возню и ржал, его смешила такая реакция на его появление. Рынок буквально ходил ходуном, что щекотало Перу его самолюбие.

– Забегали крысы, – довольно ухмылялся он, – расслабились без меня. Сейчас я им устрою спектакль. Дуры старые, – говорил, выходя из машины.

Башка, как обычно, гудела от очередной попойки. Перо это злило, и свою злость ему хотелось выплеснуть поскорее. Вальяжно, по-хозяйски он ходил по рядам. Рядом топали два телохранителя. На бабок жалко было смотреть – бледные с расширенными глазами от страха. Перо подходил к прилавкам и делал что хотел. Захотел забрать что, забирал. Либо наводил такой беспорядок, будто ищет что-то, весь товар летел по сторонам. Расстроенные бабки только охали и пытались за ним сразу все прибирать, а что улетело с прилавка, подобрать. Что-то уходило и в его карман, хотя ему это не нужно было. В его кармане вещь задерживалась до первой урны. Ну развлекался он так. Нравилось ему, когда его боялись. Все понимали, если заерепенишься, ведь порежет, гад. Не насмерть, так изуродует. Вон Ольга Дмитриевна из молочного павильона стала его по матери выгонять, так этот урод достал свой ножичек и лицо ей исполосовал. Вреда для жизни и зрения не было, но у женщины лицо в шрамах теперь на всю жизнь. И ничего ему не было за это. Конечно, свидетелей не нашлось, боялись все, молчали. Урод – он и есть урод.

«Пусть делает, что хочет. Забирает что хочет. Только перо свое не достает, целее будем», – так думали.

Вот и творил Перо в торговых рядах что хотел. Он и своих не жалел. На рынке долго обсуждалась одна история, как он над своим телохранителем измывался. Как-то отправил Перо одного телохранителя за пирожками. Тот принес, да, видите ли, с капустой. Перо на крик, орал так, что покраснел весь. Униженный парень стоял опустив голову. А Перо орет, слюной брызжет:

– Сука, я тебя просил с мясом, с мясом принеси!! Вот смотри, козел, с каким мясом, ща покажу падла! – и как схватит зубами руку телохранителя. Все затихли. Телохранитель безропотно стоял, только по сильно бледнеющему лицу парня можно было понять, какую боль он сейчас испытывает. Когда с руки парня закапала кровь, бабки тихо заохали, жалея его. Перо отпустил хватку, губы его были в крови. Жуткая картина. Как-то в одной жертве Оборотня, которую показали по телевизору, из братвы кто-то узнал девку, что на днях Перо в машину свою затащил и увез. Тем самым Перо подписал себе приговор. Перо порешили. Порешили тихо и прилюдно. В тот день он так же болтался на рынке. Вдруг почему-то образовалась толпа, возня какая-то, телохранители отвернулись не вовремя, а может, и указание такое было, никто не знает. А когда все так же неожиданно рассосалось, увидели, что Перо валяется на земле. С широко раскрытыми глазами и с заточкой в сердце. Никто к нему не подошел, пока прибыла «Скорая» с милицией, так и лежал. В тишине. Только шепот по рынку: «Собаке – собачья смерть». Тетки, что посмелее, еще и плевались в его сторону. Вот так Пера и не стало.

– Ребят, я в «холодильник», – сказал Сергей, так в отделе называли кабинет патологоанатома, и разминулся с ребятами. Сергей постоял немного, перед тем как открыть дверьми в кабинет, внутри все холодело. Никто не любил туда заходить, но по долгу службы приходилось. Выдохнул и потянул ручку двери на себя.

– Доброго дня не говорю, Саныч.

Саныч оторвал свой взор от бумаг, печально улыбнулся, снял очки и встал навстречу Сергею для приветствия.

– Да уж, какое тут доброе утро. Что за существо такое, человеком назвать сложно.

– Уже осмотрел труп? – спросил Сергей, чувствуя, как к горлу поступает мерзкий комок.

– Да, жертва – женщина лет тридцати. По всем признакам могу утверждать, что это дело рук Оборотня. Его ни с кем не спутаешь. На теле жертвы характерные следы, как и на прошлых жертвах. Тот же подчерк. Глазницы выдавлены. Могу сказать, что точно после наступлении смерти. Живот вспорот. Уродовал уже мертвую. Ну, в общем, как обычно. Себе не изменяет. Да и орудие убийства прежнее.

– Он у него ритуальный, что ли?

– Ну да, видимо. Нож на охотничий похож, крупный. Широкое лезвие, пять сантиметров. Длинна двадцать сантиметров. И разрезы говорят о том, что лезвие неровное, а с зазубринами. Труп осматривать будешь?

– Уволь, нет. Я все равно ничего не понимаю в этом. Саныч, ты по возможности быстрее бумаги по экспертизе подготовь пожалуйста.

– Да-да, конечно, Сереж, уже занимаюсь. Пару часов и все. Подготовлю и занесу сам.

– Спасибо, Саныч, – поблагодарил Сергей и не без удовольствия покинул «холодильник».

У Надежды был выходной, и Мария вытянула из дому подругу погулять. К врачу запись на четыре часа дня, так что у подруг было время немного развеяться. Девчонки послонялись по магазинам, присматривая теплые вещи на зиму, посидели в кафе, даже успели сходить на сеанс в кино. Уже без десяти четыре подруги были у кабинета гинеколога. Когда загорелась над кабинетом лампочка, приглашая следующего на прием, Маша зашла к врачу под Надино «ни пуха ни пера, подруга». Нюша расположилась в кресле и стала ждать. После долгой прогулки она задремала и встрепенулась, просыпаясь от того, что Маша потрепала ее за плечо.

– Эй, соня, – улыбалась Мария.

– Вижу-вижу по вашему сияющему лицу, девушка, что вы не ошиблись.

– Так и есть, четыре недели поставили. По УЗИ все пока норм. Так что можно обрадовать будущих бабушку и дедушку.

– Когда расскажете?

– Ну, думаю, если сегодня Сергей вовремя будет, так сразу и сходим, порадуем, что тянуть-то?

– У меня, кстати, забыла сказать, тоже вечером развлекуха. С девчонками с работы решили в клуб сходить. Так сказать, планируем размять попы, – и Нюша в такт только ей слышимой музыке закрутила попой. – Может, и закадрю какого-нибудь красавца.

– Какого-нибудь Нюш, не надо. Не там ты себе кавалеров ищешь. Взяться за тебя, что ли? Может, собрать на Новый год ребят из Сережкиного отдела. Спрошу его, пусть пригласит неженатых побольше, познакомим тебя. Давай? Там ребята серьезные, не то что твои тряхуны подштаников из клуба.

– Ну, смотри, подруга. Назвалась груздем – полезай в кузов. Давай подбирай мне жениха, – девчонки засмеялись.

На остановке они разошлись. Маша позвонила Сергею, рассказала, что тест подтвердился. Сергей на радостях побожился, что будет дома вовремя, и попросил предупредить родителей, что они придут к ним к семи вечера. Что Маша и сделала. По дороге забежала в магазин, купила все, что нужно для пирога. Время еще было, чтобы испечь.

«Прям горяченьким к столу и привезем», – подумала она и с головой ушла в хлопоты.

Полтора часа пролетели незаметно. Сергей пришел вовремя, как и пообещал. К тому времени пирог уже румянился в духовке. Ужинать не стали, потому как знали, родители стол накроют и обязательно заставят поужинать вместе. К началу восьмого пара уже была на пороге отчего дома. Их ждали к семейному ужину. Радости родителей от неожиданной, но так долго ожидаемой новости не было границ. Только разговоров и было за столом как о предстоящем событии. Кто кого хотел бы, как готовиться к важному событию, кто что купит для малыша. Антонина Ивановна вспоминала, как сама ходила Сережей, потом перекинулись на детство, самого Сережу, вгоняя периодически его в краску от подробностей его развития. Потом добрались и до Маши. Советовали, как ей ходить, что есть, сколько спать, ну и много чего. Закончился семейный совет твердым решением отправить Машу в пригородный дом отдыха для подкрепления сил на свежий воздух, чтобы первый триместр прошел как по маслу. Но Маше уезжать от Сережки не хотелось.

– Я не против. Было бы хорошо побыть тебе на свежем воздухе, зачем в квартире маяться? У меня работы сейчас будет уйма, сама знаешь. Ты одна целыми днями, а у тебя все-таки отпуск. Вот и съезди, отдохни. Не Мальдивы, конечно, но ты хоть обстановку сменишь, а не будешь проводить в ожидании меня одна перед телевизором. А так и для тебя, и ребеночка польза будет. Там питание выверенное, стол витаминный назначат, чистый воздух, не то что в городе. А за меня не переживай, голодный ходить не буду. Вон я у родителей пока поживу.

Родители активно закивали головой и все трое разом посмотрели на Машу выжидающим ответа, но не принимающим отказа взглядом. Маше, припертой к стенке, ничего не оставалось как согласиться. На том и порешили. Антонина Ивановна взяла на себя хлопоты по поиску путевки.

– У меня есть знакомая, – сказала она, – та когда-то работала в доме отдыха, сейчас на пенсии, но связи у нее остались. И она с мужем периодически отдыхает там. Рассказывала, что место хорошее. Там и ремонт сделан достойный, и питание на высоте, есть где погулять. Посетители разного возраста. От молодежи до пенсионеров. Так что, думаю, будет с кем тебе пообщаться.

Музыка закладывала уши. Девчонки веселились. Подогретые алкоголем, динамично двигались в такт музыке, вторили диджею. Вечер в клубе только начинался. Надя, веселая и задорная, флиртовала с парнем, который заприметил ее еще у входа в клуб. Они понравились друг другу. Надя понимала, что знакомство сегодня продлится, уж больно очевиден был интерес мужчины к ней. И она была не против. Он ей понравился. Не наглый, не развязанный, не переходит черту приличия. На легкомысленного не похож, симпатичный. Танцевальная музыка закончилась, на смену пришла медленная мелодия. Толпа постепенно рассасывалась, некоторые пары остались танцевать. Надя с подружками решили сделать перерыв и уже направились к барной стойке, но Надю кто-то схватил за локоть. Она резко обернулась и увидела перед собой того самого симпатягу.

«Ну решился наконец-то», – не без удовольствия подумала Надя.

– Девушка, позвольте вас на танец пригласить? – немного смущённо, но с нежностью спросил молодой человек.

– Позволяю, – кокетливо ответила на приглашение она.

Мужчина, как заметила она, бережно взял ее за талию и увлек в толпу танцующих пар.

– Давайте с вами познакомимся? Меня Андрей зовут. А какое имя у моей очаровательной партнерши?

– Надежда, – томно ответила она и кокетливо посмотрела в ему в глаза, чуть прикусив губу.

Его зелёные глаза прочитали ее тайный призыв, и Надя ощутила теплую волну от его крепкого, сильного, мужского тела. Она почувствовала его силу. Ту, что ищет каждая женщина. Надёжное плечо, бесстрашное будущее, чувство, когда понимаешь рядом защитник.

«Как он приятно пахнет», – подумала она.

– Обнадеживающее, начало знакомства, – заметил Андрей и улыбнулся, глядя ей в глаза в ответ. У Нади внутри что-то щелкнуло, словно пришло какое-то понимание, которое стучится в ее мозг, но сознание его еще не приняло. Надя почувствовала, что искорка вспыхнула между ними. Воздух вокруг них стал каким-то электризованным. «Неужели он?» – мелькнула мысль в Надиной голове.

– Посмотри-посмотрим, – нарочито хмурясь, ответила ему она. И шутливо задрала носик.

– Я с начала вечера на вас смотрю. Надюш, можно на «ты» перейти?

– Ну, конечно, можно. Ты один пришел или с компанией?

– Я да пара друзей-сокурсников. Ваша компания побольше будет, – с улыбкой ответил Андрей.

– С сокурсниками? Ты учишься ещё? Это сколько же тебе лет?

– Двадцать восемь. Я после армии только на пятый год решил поступать. Днем учусь, вечером работаю. Сегодня выходной, вот ребята меня и вытащили в клуб. Я в первый раз тут. Не ходок я по клубам.

– Ну и как тебе первое впечатление?

– Да ничего, весело. Но каждые выходные мне сюда приходить не интересно было бы. Тебе, наверно, скучно со мной? Из меня собеседник, да и танцор, никакой. Хотя я не жалею, что пришел. Вон какую девушку встретил.

– Да я сама тут пару раз в год если появлюсь и то хорошо, некогда. Так что не тушуйся, ты не один такой, – улыбнулась Надя.

– Мне бы хотелось с тобой еще раз увидеться.

– А ты уже уходишь? Да ты чего?! Времени-то посмотри, десять вечера, гулянка еще даже и не началась! Самое интересное с полуночи начинается, а ты уже уходить собрался! – удивилась Надя.

– К сожалению, вызывают нас. Поэтому и решил. Подойду познакомлюсь, попытаю своего счастья. А вдруг не увидимся больше, а ты мне понравилась. Дай мне свой номер телефона. Ну если ты, конечно, согласна встретиться со мной еще раз.

– Жаль, а я-то уже решила, что вместе все и посидим. Хорошо, Андрей, я рада нашему знакомству, я дам тебе свой телефон. А куда тебя вызвали?

– На работу.

– И где ты работаешь?

– В убойном. И учусь на следователя.

– Ну надо же!!!

Надя не смогла удержаться от смеха. Андрей смутился и нахмурился.

– Перестань, Андрюш, не хмурься. Я не над тобой смеюсь. Ты представляешь, у меня подруга замужем за следователем. Только сегодня она решила меня срочно знакомить с ребятами из отдела мужа. Читала мне лекцию о том, что только там есть настоящие и достойные мужчины. И только с такими и нужно знакомиться.

Смущение Андрея прошло, он улыбнулся.

– Правда?

– Да правда-правда.

Танец закончился. Надя записала свой номер телефона Андрею.

– Надюш, я обязательно позвоню. Ты жди. Обязательно, слышишь?

Друзья-сокурсники махали Андрею, призывая поторопиться. Уходя, Андрей несколько раз оборачивался, махал рукой и кричал: «Я позвоню».

Надя с грустью смотрела ему в след и жалела, что Андрей уходил. Ей так хотелось погулять с ним по городу, пообщаться, узнать его больше.

«Ну надо же, познакомилась в клубе со следователем. Может, это судьба?» Надя улыбнулась, как ей казалось, самой себе. Но девчонки все заметили.

– Так, – протянули они хором – Мы все видим.

Что видите? – фыркнула Надя.

– Видим, видим. Ты запала на него. Любовь с первого взгляда? – девчонки лукаво смотрели на нее и улыбались.

– Хохотушки. Вам бы все поподглядывать да поподслушивать, – протараторила скороговоркой Надя. И в шутку, горделиво сев и выпятив деланно грудь, деловито сказала: – Между прочим, серьезный мужчина, не то что некоторые тряхуны штанишные.

Гулянка продолжилась, но для Нади веселье уже было не то. Ее голову не покидали мысли об Андрее. Время шло к полуночи. Ей захотелось домой. Перед уходом она решила посетить уборную. Идя по длинному коридору, на нее кто-то сзади навалился. Закрыл ей рот и, блокируя руки цепкой хваткой, потащил за плюшевый занавес. Начал жестко и сильно мять ее грудь и делать неприличные движения. Быстро отойдя от шока, она начала вырываться и замотала головой, пытаясь высвободить рот от ладони и закричать. Мужик сзади, тяжело пыхтя, нашептывал ей в ухо:

– Ну не кочевряжься, дура. Все вы шлюхи. Не строй из себя недотрогу.

И терся, и терся о Надю. Она с силой ударила каблуком ногу нападавшего. Мужик пронзительно визгнул и ослабил хватку. Надя высвободилась и закричала. Повернувшись к напавшему, она рассмотрела его получше. Противный тип. Слащавое, полное лицо. Бесформенное, оплывшее тело. Её передернуло от брезгливости к происшедшему. Мужик, услышав ее крик, испугался, поросячьи глазки забегали. Сначала он на секунду растерялся. Не ожидал, что Надя настолько громко начнет вопить. Да и нога, видимо, саднила достаточно сильно. Надя хорошенько для этого постаралась. Он быстро взял себя в руки.

Злобно крикнул Наде:

– Дура, шлюха, перебить бы вас всех! – потом резко подался в сторону девушки, замахиваясь, но, видимо, оставил эту идею и быстро похромал как мог к выходу.

Надя поправила платье и выскочила обратно в зал. К ней подбежала охрана. Она показала направление, куда рванул озабоченный мужик. Девчонки заботливо пытались успокоить её, официант принес воды. Прошло немного времени, и Надя, как ей казалось, успокоилась.

– Я домой, девочки, хватит с меня на сегодня.

Но девочки дружно решили идти домой тоже. Вечер был испорчен. Подруга расстроена и напугана, и остаться гулять дальше без нее им казалось циничным. Девушки направились в гардеробную. Надя уже оделась и собиралась уйти, когда к ней подошла охрана клуба:

– Девушка, можно вас попросить пройти с нами? Мы хотели бы составить фоторобот нападавшего.

– А вы и в милицию доложите?

– Да, конечно. Это обязательная процедура.

– Замечательно, надо найти этого озабоченного. Пусть ему эту его – и жестом давая понять, чего именно она имеет в виду, – «охоту» отобьют, слизняк похотливый. Ведите, ребят.

– Мы тебя подождем, Надь, – сказали девочки.

– Не надо, не ждите. Вы не переживайте за неё, мы ее довезем до дома сами, – сказал один из охранников.

Надя чмокнула в щечку каждую подружку и пошла вслед за охраной. Долго фоторобот составлять не пришлось. Она его хорошо запомнила. И уже через час Надежда вышла из клуба. От предложения охраны подвезти ее до дома она отказалась. Она жила недалеко от клуба, да и прогуляться ей хотелось на свежем воздухе. Слишком эмоциональный день у нее был сегодня. Слишком. Надя медленным шагом шла по улице. Погода была замечательная. Легкая прохлада, безветренно, тихо падал пушистый снег. В свете фонарей снег сверкал, на деревья легли белые снежные шапки. Надя смотрела на это великолепие, и ее душа радовалась. Мысли об озабоченном отступили, Надя думала об Андрее. Она почти дошла до дома. Осталось всего-то перейти дорогу, две хрущевки и все. На время Надя оставила свои мысли и все свое внимание переключила на дорогу. Перешла на другую сторону и медленно прогуливалась вдоль витрин, любуясь их красотой. Через полтора месяца Новый год. И магазины, привлекая клиентов призывами о необходимости подготовиться к грядущему празднику, наряжали витрины. Надя любовалась всем этим великолепием света огней, праздничным оформлением. Заглядывая через стекло, Надя увидела, что на прилавках появились елочные украшения, мишура, сувениры в подарочных упаковках. Все это было ярким, праздничным. Она смотрела и, фантазируя, как украсила бы комнаты, выбирала, что купила бы к празднику домой, Надя увлеклась. Но вдруг возникшее беспокойство стало отвлекать ее, тихонько нарастая в душе. Какой-то внутренний маячок предупреждал об опасности.

«Странно», – подумала Надя, она отвлеклась от витрин, посмотрела по сторонам. Вокруг ходили люди, такие же, как и она, отдыхающие. Кто-то торопился домой из гостей, а какой-то мужик «навеселе» рвал глотку душевной песней. Из местного бара лился шансон и дружная болтовня, хохот отдыхающих. Никакой опасности Надя не увидела и опять пошла вдоль витрин, с интересом разглядывая их. Маячок где-то там в груди замаячил еще сильнее.

«Да ничего не пойму!» – возмутилась Надя. Но она верила своей интуиции всегда, поэтому вновь обернулась и более тщательно и детально осмотрелась вокруг. Она пыталась понять причину своего беспокойства. Ничего, ничего не привлекло внимание девушки.

«Может, дома что-то произошло? Может, маме плохо?» – спрашивала она саму себя. И приняла решение поскорее добраться до дома. Она решительно направилась домой. Пройти осталось немного, за углом магазина свернуть на тропинку и добраться до своего подъезда. Тропинка была хорошо освещена и никогда не была безлюдной. Хоть уже и ночь, но бояться, как считала Надя, было нечего, поэтому она смело двинулась к тропе. Но сердце не слушалось, оно сходило с ума, бешено колотилось внутри. Надежда страха не ощущала, но ведь сердце не могло обманывать. Она забеспокоилась, потому что не могла найти причины всему этому. Она снова обернулась, на улице Надя увидела человек десять. В ее сторону шли женщина и мужчина. Опасности или что-то подозрительного не увидела. Но почему так бьется сердце? На всякий случай Надя ускорила шаг. Обернулась, по тропинке за ней шел мужчина. Сердце заколотилось еще сильней, в висках застучало. Надя еще ускорилась, оглянулась, мужчина не отставал. В мозгу застучало еще сильнее, по коже пополз страх. Сначала по ногам, а потом медленно, как змея, пополз, постепенно все тело. Надя резко присела, делая вид, что у нее развязался шнурок на ботильоне, а сама глянула назад. Мужчина стоял, не обгонял ее. Тут она четко осознала, что мужчина преследует ее. Тело от осознания бросило в жар. Она выпрямилась и ускорила шаг, оглянулась, мужчина тоже ускорился. Она еще быстрее шагала, почти бежала, оглянулась, и он бежал. Сомнений быть не могло – ее преследовали.

«Благо я уже на углу своего дома», – успокаивала себя она. Надежда жила на первом этаже хрущевки. Угловая квартира. Окна всех комнат и кухни выходили на тропинку.

«Ничего страшного, сейчас я покричу под окном, и мама меня встретит». Всегда так было. В подъезде часто или воровали, или разбивали лампочку. Двери подъезда были двойные, без стекла, и, когда освещение отсутствовало, на лестнице была кромешная тьма. Тогда Надя звала под окнами маму. Та выглядывала, махала ей рукой и выходила встречать дочь на лестницу с фонариком. Надя подбежала под окна своей квартиры, ни в одном окне не горел свет. Она позвала: «Мама, мама». Но мама почему-то в окно не выглянула. Надежда попыталась еще и еще позвать, все тщетно, никто не выглянул. Она не знала, что ей делать. Самым ужасным было то, что мужчина, преследовавший ее, ждал на тропинке, и Надя знала, что он точно видел, что в окнах свет не загорелся и на зов Нади никто не выглянул. Как назло, ни одного человека вокруг на тот момент не оказалось. Она стояла спиной к нему. Ее позвонки похолодели от ужаса, в мозгу пульсировало: «Что делать? Что делать?» Мысли в голове хаотично скакали, но нужно было что-то решать. Решение пришло само. Бежать под окнами, по периметру дома. Благо этот участок хорошо освещался. Деревьев и кустарников на этом участке не было, а там и до подъезда недалеко. Надя очень надеялась, как бы глупо ни звучала эта мысль за полночь, что во дворе будет кто-нибудь. Если нет, то она может подождать кого-то и не одной зайти в подъезд. Просто стоять тут в ожидании ей было невыносимо. И она рванула. Мчалась, как ей казалась, с немыслимой скоростью. Пробежала одну сторону, повернула за угол, буквально за секунды преодолела расстояние от угла дома до подъезда, прыжком заскочила на крыльцо и вдруг услышала шум. Нервы были натянуты как струны, и для нее этот шорох был как грохот. Нервы не выдержали. Она резко повернулась в сторону шума и увидела, что преследовавший её поскользнулся. Он поднимался с колен. Надя знала почему. На повороте, на углу, лопнул и вздыбился асфальт. Зимой его заносило снегом и покрывало льдом. Кто жил в этом доме, знал об этом, участок удачно обходили, кто-то заботливо иногда посыпал песком. Незнакомец не знал этого и попался на ледяную ловушку. Надя была настолько напугана, что не выдержала и выругалась, грубо нахамив мужику. Она не контролировала себя, настолько он ее напугал. Наконец накричавшись, Надя оторопело замолчала. Некоторое время они смотрели друг на друга в полном молчании. Она была шокирована тем, что мужик никак не отреагировал на ее оскорбления. Он молча встал. Молча, не двигаясь, смотрел на нее. Глаз его она не видела. Мужик был тепло укутан и по минимуму открыт. Огромная меховая шапка закрывала лоб и глаза, а меховой воротник прикрывал нижнюю часть лица. Она рассмотрела только его губы и скулы. Его бледные, тонкие губы даже не шелохнулись, ни одна мышца его лица не шелохнулись, не дернулись в ответ на ее оскорбления. Никакой эмоции, никакой адекватной эмоции, которая просто обязана быть у нормального человека на такие оскорбления! Их молчание, ей казалось, длилось вечно. Вдруг до Надиного уха донесся звук щелчка дверного замка в подъезде. Мозг озарила радостная догадка.

«Счастье! Кто-то выходит из квартиры, теперь он точно не осмелится меня преследовать!»

И Надя буквально влетела в подъезд. Она проскочила мимо электрощитового шкафчика подъезда, рванула на себя вторую дверь и уже поставила ногу на первую ступень лестницы, когда яркий свет ударил ей в глаза. Надя чуть не заплакала, она поняла: «Это мама, моя мамочка, вышла меня встречать, моя любимая мама». Сразу пришло успокоение, она спокойно поднялась по лестнице и зашла домой. Она раздевалась и спрашивала мать:

– Мам, ну почему ты не выглянула в окно? Я такого натерпелась, я так перепугалась.

– Милая, да я фонарик положила куда-то и не запомнила, искала. Пока искала, не успела в окно выглянуть.

Мама почему-то внимательно и хмуро смотрела на дочь.

– Почему ты на меня так смотришь? Что-то не так?

– Милая, ты ничего не заметила? – беспокойно спросила она.

– Нет. Что такое?

– Когда я посветила фонариком, за твоей спиной стоял мужчина. Он быстро от света опустил вниз лицо. Чтобы, видимо, я его не рассмотрела, и скользнул в темноту, под лестницу.

По спине Нади пробежал холодный пот, крупными каплями стекая по позвоночнику, её резко затошнило, желудок свернулся в тугой ком.

– Этого не может быть. Не может! Слишком быстро. Так никак не могло получиться!

У Нади заработала мысль: «Так, на дверях пружины… мужик на углу дома… я слышала хлопок закрывающейся за мной двери, буквально через пару секунд!! Я не слышала шагов!! Господи… не мог так быстро… не мог… так тихо… так быстро… как… кошка!» – резануло мозг. Тут она вспомнила свой ночной кошмар. На нее навалилась слабость. Она медленно, еле волоча ватные ноги, добралась до своей кровати. Какая-то тяжесть упала на все тело. И Надя провалилась куда-то в темноту. Она резко уснула. Мать, глядя на ее реакцию, сняла трубку телефона и позвонила в милицию.

Посиделки затянулись. В семейном кругу так было хорошо, что не хотелось расставаться. Родители предложили молодым заночевать, но те твердо решили скоро выехать домой. У Сергея зазвонил мобильный. За столом разговоры прекратились. Родные с Машей притихли. Сергей слушал и становился мрачнее и мрачнее.

– Да. Я понял, сейчас буду. Адрес, фамилия потерпевшей. Какой-какой?! – на его лице сначала появилось удивление, потом шок. Но он быстро взял себя в руки.

– Срочно нужно ехать. Маш, собирайся быстро.

Мария встала. Но Антонина Ивановна остановила ее.

– Сына, ты поезжай, а за Машу, не переживай, мы сами отвезем ее.

– Хорошо, спасибо.

Сергей быстро оделся и вышел из квартиры.

Когда он подъехал по адресу, машина оперативной группы стояла уже у подъезда. Он спустился в подвал. Ребята поздоровались. Поздоровалась и представитель ЖЭКа.

– Арсений, почему тут осматриваете? – спросил Сергей.

– Мама потерпевшей рассказала, что, после того как она позвонила в милицию, какое-то время она слышала грохот в подвале, как будто ломают что-то, такой шум стоял. А так как преследовавший спрятался под лестницей, когда мать вышла встречать свою дочь, видимо, он спустился сюда и дал выход эмоциям, громил тут все. Бесился, наверно, урод, что ему девчонка не досталась. Злость нужно куда-то выместить? Вот мы и решили, может, найдем что-нибудь. Может, этот гад ниточку какую к себе оставил.

– Что потерпевшая?

– Очухалась, Пашка показания у нее берет. Завтра в отдел ее. Фоторобот составим.

– Нет, сегодня, – решительно отрезал Сергей.

– Не поедет.

– Поедет, обязательно, договорюсь. Это подруга моей жены.

Арсений присвистнул. Сергей обратился к экспертам:

– Иннокентий Павлович, ну что? Есть новости?

– Нет пока, Сереж, он точно заведомо готовился, в перчатках работал. Мы ищем, ищем. Каждый сантиметр проверим. Не мог же он совсем не наследить.

– Да, вы правы. Когда-то и он должен оступиться.

– Оступился то он уже давно, – по-философски заметил Павлович.

– Давайте, родные, давайте. Нам важно определить, Оборотень это или очередной псих. Первый раз живой свидетель. Мы не должны такую возможность упустить.

Сергей повернулся к представителю ЖЭКа:

– Дверь подвала была закрыта? – строго спросил он. – Только не врите, это очень важно для следствия.

Тетка вся затряслась, плача, напуганно проговорила:

– Закрыта, закрыта точно. Вот те крест. Все двери обязательно закрываются. Если что не так, жильцы нам сообщают о взломе, мы сразу, сразу же, – тараторила она так, будто сама себя пыталась в этом же убедить, – сразу чиним дверь и закрываем на замок. Что мне теперь будет? – чуть не плача, охала она.

– Да вам за что? – удивился Сергей. – Если все как положено, то ничего.

– Ребята, – обратился Сергей к экспертам, – ну дайте женщине успокоительного. Человек весь на нервах, белая как полотно стоит. Замок тоже на экспертизу заберите. А вы, – он обратился снова к женщине с ЖЭКа, – успокойтесь, подождите, пока ребята закончат, составите акт, закроете подвал, и свободны. Да, пока тут не прибирайте. Пусть будет пока так, как есть. Вдруг нам понадобиться еще вернуться. Ваших работников предупредите, чтобы сюда пока не ходили, а то лишнего наследят. Мы скажем вам, когда этот подвал нам уже не нужен будет.

Женщина быстро закивала головой.

– Арсений, я наверх, к потерпевшей.

– Хорошо.

Сергей вошел в квартиру, поздоровался с мамой Нади, та пригласила его на кухню. Заплаканная Надя увидела Сергея.

– Сережа, – крикнула она и подалась к нему навстречу, обняла его и зарыдала. – Меня… он… я… – плача, Надя не могла начать говорить.

– Тихо-тихо, Нюш, успокойся.

Но она не могла остановиться.

– Тихо! – прикрикнул он. – Ну-ка, возьми себя в руки, родная, ты нам нужна.

Мама Нади подала дочери очередной стакан воды с валерианой. Надя выпила, села на стул, чуть всхлипывая. Глядя на Сергея красными опухшими глазами от слез, она слушала его.

– Милая, ты сейчас успокоишься, просто попытайся сначала ровно дышать. Дыши.

Надя пыталась выровнять свое дыхание. Сергей подбадривал, она кивала в такт дыханию, старалась контролировать себя и спокойно дышать.

– Успокоилась? – спросил Сергей.

– Вроде да.

– Точно? Мы можем сейчас с тобой поговорить?

Надя положительно кивнула в ответ.

– Сейчас мы с тобой посидим, ты мне расскажешь весь свой день, до мелочей и желательно по часам, до того момента, хорошо?

Надя, видимо, снова вспомнила недавнее событие и всхлипнула.

– Нюша, Нюша, – строго сказал Сергей, – держись, нам надо поговорить.

Надя принялась выравнивать свое дыхание, пытаясь остановить свою вновь нарастающую истерику. Мама Нади захлопотала, налила чаю. Сергей отказался, но она настояла.

– Так надо, для душевности, – тихо сказала она.

Надя отхлебнула несколько раз горячего, душистого чая и вроде стала приходить в эмоциональную стабильность.

– Ну, что, поговорим? – спросил Сергей, она кивнула. – Рассказывай Нюш.

И Нюша начала. Рассказывала все. От утренней прогулки с Машей, вечеринки в клубе и про свой страшный сон. Сергей не перебивал, дал ей выговориться полностью и иногда что-то писал в свой блокнот. Когда Надя закончила свой рассказ, он сказал:

– Надюш, ты должна с нами поехать. Помочь нам. Нужно составить фоторобот преследователя.

– Может, завтра? – возразила её мать.

– Чем быстрее, тем лучше. Мы её сами доставим домой, не переживайте.

– Я поеду, мама. Это очень важно. Я уже в норме.

– Вот и хорошо. Поехали. Паш, иди прогрей машину. Надя, умойся и спускайся, покажешь мне, какой дорогой шла домой. Как убегала от него. Пока ребята тут работают, мы успеем сделать свое и вернуться обратно.

– Да-да, конечно.

Она быстро умыла лицо прохладной водой, чтобы сбить одутловатость и красноту от слез. Быстро оделась и выбежала из квартиры.

На улице Сергей изучал путь преследуемой мужиком Нади. Надя снова и снова, с той же быстротой, как ей казалось, повторяла свой путь, а Сергей пытался ее догнать до того, как закроется дверь на пружине, и оказаться в нужном месте за ее спиной. Удалось ухватить дверь до хлопка с седьмого раза.

– М-да… ну и прыть у него, ловкий, – удивился Серега.

– И тихий, – добавила Надя, – я его не слышала, а ты топаешь как медведь, что оглянуться хочется, – и улыбнулась первый раз после такого события.

– Может, ты на нервах была и просто не слушала внимательно? Думала поскорее домой добраться. Нюш, точно дверь за тобой хлопнула только раз?

– Точно, Сереж, точно. Я в подъезд влетела, мне так страшно было, что я держала ухо востро. На ходу соображала, что я буду делать, если не успею до дома добраться, как защищаться буду. Мне важно было его слышать. Я точно помню, дверь хлопнула один раз. А успеть проскочить у него, думала я, нет возможности. Это какую прыть надо иметь! Поэтому я очень была шокирована, когда мне мама сказала, что мужчина у меня за спиной стоял. Представляешь, если бы мамы не было дома? Это же все. Один удар – и я катилась бы вниз по лестнице в подвал. Там один шаг влево и спуск. Ты же видел.

Окрик Павла прервал их разговор. Он, активно махая рукой, приглашал сесть в машину.

– Машина прогрета, поехали в отделение.

Фоторобот был готов через сорок минут.

– Да. Он мало чем поможет. Много одежды. Лица почти не видно. Губы, скулы, нос. Знаешь, сколько людей можно под этот фоторобот найти? – с сожалением сказал Сергей, глядя на распечатанный лист. – Одежда почти все лицо закрывает. Нюш, а тот кретин, что в клубе на тебя напал, не может быть им?

– Нет-нет, – замотала головой Надя. – Никак не может.

– Это почему же? Почему ты так уверена? – заинтересованно спросил Сергей.

– Ну, во-первых, комплекция. В клубе был плотный, а вернее, толстый мужчина. Этот выше и стройный. Во-вторых, характер разный. В клубе был явно озабоченный сексуально псих. А этот охотник, понимаешь? Охотник. Спокойный, уверенный, совершенно не эмоциональный. Перед ним ощущаешь себя его добычей. Я теперь понимаю, почему он не отреагировал на мою ругань. Я для него как мышь в предсмертной агонии была. Он просто рассматривал меня уже как будущий труп. И был на сто процентов уверен в своем успехе. Я для него была как мелкий, жалкий грызун, попавший в клетку и опасности не представляющий для него. – Надя замолчала, потом схватила голову руками. – Бог меня миловал, сейчас валялась бы в подвале, уже мертвая. – Печальная и усталая Надя, смотрела куда-то вдаль. – Вот так живешь, а потом кто-то приходит и считает, что имеет право отнять у тебя жизнь. Это мерзко.

– Почему ты так решила, может он насильник, а не убийца?

– Э, нет, Сереж, когда я там стояла на крыльце, он четко дал понять мне это. Я не нужна была ему как женщина. Я была добычей. Все, что я увидела, Сереж, я описала. Фоторобот, может, и не очень информативный, но очень точный. Ростом он чуть повыше меня. Может, метр восемьдесят. Это все, чем я могу помочь.

– Нюш, а с девчонками в клубе вы фоткались? Если да, то хотелось бы посмотреть фото. Ну мало ли, найдем интересное для себя.

– Да, Сереж, я пришлю тебе на электронку свои и у девчонок попрошу то, что они нащелкали.

– Спасибо. И еще, Нюш, если еще что вспомнишь или мама твоя, позвони мне. Любая мелочь важна, хорошо?

– Обязательно, Сереж. Да, мама мне сказала, что руки у него сильно красные были. Он за перила держался, когда она посветила.

– За свою безопасность не переживай. Мы к тебе ребят прикрепим. Пока последят за тобой. Вдруг вернется снова.

– Умеешь ты успокоить, – хмыкнула Надя и устало, измученно улыбнулась.

– Ну всякое может быть. Может, он доводит все до конца. А может, и потерял к тебе интерес, если умный, конечно. Ребята сейчас обследуют подвал, может, найдут следы.

– Хорошо, если найдут, – встрял Павел, – Палыч ведь сказал, что он в перчатках работал. Красные руки у него были, может, потому, потому что перчатки красные на руках были.

– Бог есть на свете, нам должно повезти. Не вечно же этому уроду по земле ходить, людей убивать, – сказал Сергей.

Надю доставили домой уже глубокой ночью. Мысли о событиях дня не давали ей долго уснуть. Вдруг среди мрачных картин в памяти возникло знакомство с Андреем. Беспокойство постепенно стало отступать от неё. Она думала о будущей встрече с ним. Поймала себя на мысли, что хочет, чтобы он позвонил ей. В мыслях она уже примеряла свой наряд, в котором придет на первую встречу. Мечтала, как они будут гулять по парку, обнявшись. Представила свой первый поцелуй. Наде хотелось узнать о нем больше. В душе почему-то жила уверенность, что у них много общего. «Ну вот, – подумала Надя, – совсем увлеклась. Осталось помечтать еще, как поженились, народили детей. Жили счастливо и умерли в один день. Фантазерка. Ну и глупая я. Он еще не позвонил, а я уже нам все придумала». – и улыбнулась. Надя смотрела куда-то в темноту комнаты, потом закрыла глаза и уснула.

Серега с Пашкой не поехали домой. Не хотелось будить близких. Решили переночевать в отделении. Поделили в рабочем кабинете столы, кто где будет спать. Шумно вздохнув, оба быстро уснули. Даже событиям дня не удалось занять их мозг. Они ничего не обсуждали. И тому и другому хотелось просто лечь и уснуть. Усталость взяла свое.

– Вставайте, горемыки. Так и знал, что здесь ночевать будете. А я домой все-таки поехал. Пожрать взял, – громко, звучно разбудил ребят Арсений.

Сергей и Пашка открыли глаза, но не сразу сообразили, что уже утро и что ночевали они в отделении. Но потом переглянулись, вспомнили, как оказались тут. Глядя на своего могучего сотрудника, ухмыльнулись, оба знали, что их богатырь Арсений без пожрать не мог.

– Давайте вставайте, умывайтесь, а я пока кофейку с бутербродами приготовлю. Сейчас завтракать будем, – заботливо хлопотал он.

И Сергей, и Павел все еще хотели спать, аппетит тоже еще не проснулся.

– Видели бы вы себя. Вы как два пьяных, взъерошенных воробья. Слезайте со стола. Давайте дуйте морды мыть, а то смотреть на вас страшно, – ржал беззлобно над ними Арсений – Вы не одни в отделении ночевали. Эксперты, говорят, тоже тут всю ночь работали. Вроде обнаружили что-то. Наш маньячина или нет, скоро узнаем.

Пока парни умывались, на столе уже дымился кофе, а на широкой тарелке лежала гора бутербродов. Сразу видно, что Арсений жил один. Бутерброды были правильные, мужские. Сослуживцы сели завтракать в полном молчании. Хотелось просто насладиться завтраком и смотреть, как за окном красиво падает мягкий, пушистый снег. О работе не хотелось ни говорить, ни думать. Хотелось чувствовать, как по телу разливается тепло от горячего кофе, выгоняя сонную хандру, как организм постепенно просыпается. Так и завтракали в молчаливой тишине.

Свет фонарика резко остудил пыл. Внутри что-то оборвалось. От досады заскрипели костяшки на руках. Еще через секунду он стоял под лестницей, прячась от обличающего света. И потихоньку опускаясь по лестнице, спрятался за дверью подвала. Внутри все негодовало. Внутренний зверь выл.

– Вся охота насмарку! Дура. Повезло сучке, удачливая, – злобно хмыкнул он. – Ну и черт с ней! – он тихонько повыл, явно не ожидая такого поворота. Но успокоения не было. Внутри адреналин разогнался, а выхода не получил, и тело начало ломать. Ломать так, что голова разболелась, потрескивая в висках. Ярость не отпускала, она ломала тело и требовала выхода. Только боль могла утолить эту жажду. Своя, чужая – не имело значения. И он остервенело принялся бить кулаком о стену и трубы подвала. Боль пронизывала руку, но еще не была достаточной, чтобы заглушить внутреннего зверя.

– Сдохни, сдохни урод! Этого тебе надо было? Этого?

Он бил и бил кулаком, кровь пропитала перчатку. Боль уже не чувствовалась, она постепенно утихала. И в какой-то миг зверь отступил, он почувствовал в себе человека. Он тяжело и болезненно вздохнул. Ноги подкосились, он медленно опустился вдоль стенки. Какая-то космическая усталость упала на его плечи. «Я больной псих», – подумал он. В такие моменты ему казалось, что ужасные вещи делал не он, а другое его «я». Раньше его законопослушная половина не чувствовала за собой вины, а потому было вдвойне обидно принять наказание по вине темной его стороны, которую он тоже осуждал. Его раздваивало, и он не знал, как к себе относиться. Потом просто перестал об этом думать. Просто принял себя таким, какой он есть. И равнодушие поселилось в сердце. Не трогали его ни жалость к жертвам, ни ужас содеянного его руками. Перед глазами поплыл знакомый туман. И в нем он снова увидел призраки убитых им девушек и женщин. Вот они тянут к нему свои синие руки, из пустых глазниц текут слезы. Из вспоротого живота вываливаются внутренности. Бледно-синие, со спекшейся кровью на волосах, они шли к нему.

– Идите вон! Вы же знаете, я не виноват! Это все зверь! Зверь! – кричал он.

– Ты, ты, это ты, – утробно, мертвенно шептали они. – Умри, умри, пожалуйста, умри.

Они всегда просили у него это. Вот вперед вышла та, самая первая. Она шла на него, улыбалась и ласково сказала, протянув ему петлю:

– На, возьми. Не мучайся и других не мучай. Сделай всем хорошо. Так надо, понимаешь? Не бойся, потом не больно. Мы уже знаем.

Он помнил ее, свою первую. Если бы не она, может быть, он жил сейчас по-другому. Её звали Софья. В то время ему было шестнадцать. Сколько ей, не помнил, помнил только, что она была старше. Красивая женщина. Она его манила, будоражила его юное воображение. Он хотел её, нет, он жаждал ею обладать. Он помнил, как следил за ней, когда та по вечерам купалась голышом на речке. На фоне заката она была еще прекрасней, как Венера, выходящая из пены морской. Он прятался за кустами и любовался ею. И тот день он отчетливо помнил. Если бы она тогда не посмеялась над ним, если бы ответила взаимностью, может быть, он был бы другой. Он вспомнил, как однажды засмотрелся на ее красоту и забыл об осторожности. Она вышла на берег, увидела его за кустами, засмеялась.

– А ты, что тут делаешь? Тебя что, следить за мной послали? А ну-ка выходи!

Он робко вышел из своего убежища ей навстречу. Все было бы хорошо, если бы не подул ветер. Его молодое тело выдало его. Оно выдало его тайну. Недоуменно, несколько секунд, Софья присматривалась к нему, потом злобно и истерично стала орать:

– Что это? Что? Ах, ты грязная свинья! Кто ты есть вообще?! Ты обманываешь всех? Нет, вся ваша семейка обманывает! Я так и знала, что твоя мамаша – лживая сучка!

– Софья, милая, не кричи, пожалуйста. Ты мне нравишься. Нет, я даже люблю тебя, – говорил он. – Давай сбежим и заживем счастливо. Нас никто не найдет. Я буду любить тебя всю твою жизнь.

– Пошел вон, придурок. Зачем ты мне нужен, молокосос. Твоя мамаша – потаскуха и ты озабоченный! Всем про тебя расскажу! Пипец вашей семейке. Да тебя и твою мать разорвут на части за такую ложь! Уйди, урод! – и, сильно его оттолкнув, накинула платье и направилась в сторону поселения.

Он понял, что Софья не остановится. Он знал, что она ненавидит его мать и ее разоблачение принесет ей огромное удовольствие. Так, что она сказала, то и сделает. Какой-то животный страх вперемешку с возбуждением заставил догнать ее и повалить на землю. Он просил её:

– Софья, успокойся, не надо говорить никому! Чем я плох для тебя? Чем? – он попытался поцеловать её. Но она бешено хлестала руками по его лицу. Пыталась скинуть его с себя. Злобно и победно смеялась над ним. Она знала, что это унижает его. Знала, чего он боится, и упивалась своей властью. Тогда он осознал, что не нужен ей. И Софья, не колеблясь, использует возможность, чтобы уничтожить его мать, а значит, и его. В голове затуманилось все. Ему не хотелось, чтобы она орала и издевалась над ним. Он не осознал поначалу, что начал душить её. Он давил на горло так сильно, что хрустели пальцы. Её глаза вытаращились и с ужасом смотрели на него, ее руки пытались освободить шею от хватки. Но у нее не получилось. Она обмякла. Красное, одутловатое лицо с выпученными глазами смотрело на него. Он поначалу испугался, осознавая, что сделал. Ее уже неживые глаза, казалось, смотрели в его душу.

– Не смотри на меня! Не смотри! Ты сама виновата во всем! Сама!

Но ещё не остекленевшие глаза смотрели на него со смешанными эмоциями страха и отчаяния. Какая-то чертовщина скакала у него в голове. Что-то сдвинулось в мозгу. По его лицу текли слезы. Он присел рядом с ее трупом на корточки. Нервно грыз ногти и как-то истерично и недобро захихикал. Закрыл ей веки и надавил на них так, как, ему казалось, надо надавить, чтобы они никогда больше не открылись и не смотрели на него так. Какое-то животное чувство заставляло, нет, требовало от него сделать это. Желание было сладострастным. И он давил и давил. Давил, пока пальцы не провалились в глазницы. И тут он почувствовал, как пробежала волна удовольствия теплом по телу. Ему казалось, что это чувство словно затягивало дыры в его сердце от обид и боли, молодое тело успокоилось. Он услышал тихий шепот в голове: «Теперь она точно принадлежит тебе, навечно». Какая-то сила проснулась и бушевала в нем. Он ощутил свободу. Свободу от оков морали, свободу, которая делала его каким-то иным. Он понял, что хочет быть иным всегда, без запретов, без нельзя. Он убрал руки от ее тела и безмолвно встал. Он не помнил, сколько просидел на берегу. Уже совсем стемнело. Но он помнил, как в тот вечер в нем боролись два чувства. Голос человечности и голос удовольствия, жажды почувствовать еще и еще. Он был шокирован от собственного откровения. Он не знал, кто он уже есть. Но понимал одно: что сегодня он перешел через что-то человеческое в себе. Но почему-то его это сильно не тревожило. Почему-то он принял это как что-то естественное, хоть и понимал, что сделал ужасное. Ему казалось, что он справится с этим чувством, а то, что произошло, это нервы. Плата ему за все его унижения и боль, что он переносил в детстве. За все это ему заплатила своей жизнью Софья. Та, что валялась мертвой в кустах, уже облепленной назойливыми мухами, та, что недавно была его любимой. Он легко и равнодушно порвал на ней платье. Приспособил куски под веревки. Привязал за горло и ноги камни и скинул в омут. Он знал, что искать ее не будут, а если будут, то тут никогда не найдут. Густые водоросли и рыбы сделают свое дело. Вернувшись незаметно в поселение, он переоделся, пробрался в ее дом, благо двери никто не запирает, покидал ее вещи в сумку, а потом далеко в лесу сжег. Все. Пусть думают, что она сбежала. Так все и думали. Никто ни о чем не догадывался. Никто не знал, кроме его матери. Та новость перенесла спокойно. Даже злорадно улыбнулась, понимая, что соперницы больше нет. Она не успокаивала его, не обняла, не переживала. Он еще в детстве понял, что не нужен ей, он явно мешал. Мать решила сбагрить с глаз долой возмужавшего сына, она испугалась, что его подрастающий организм вновь поставит под угрозу общину. Она решила дать ему возможность жить самостоятельно. Купила ему дом подальше от себя и поближе к городу.

– Развлекайся, – единственное, что он услышал от нее. Но он привык к ее холодности и с радостью переехал. Так было лучше, чем жить с собственной матерью, которая не любила его. Он не страдал. Благо денег у них было достаточно, чтобы жить, не работая, в достатке и не задумываться о будущем. Сука его мать, он много раз ловил себя на мысли, что сделал с удовольствием с ней то же самое, что и с другими. С огромным удовольствием. Он почувствовал, что в нем опять просыпается злобное, ненасытное чудовище. Душа каменела и становилась циничной, злой. На лице появилась злорадная усмешка. Через прищуренные глаза сверкнул огонек сумасшествия. И в миг он почувствовал, что мир прекрасен. Его мир. Мир охоты и боли. Он прекрасен для него, прекрасен по-своему. Жизнь как вечная охота, чем не свобода?

– Нет, – вновь прорычал в нем зверь, – вы только болью оплатите за мою несчастную жизнь шлюшки. Да вы все стервы, с виду только овцы! И только вы сами виноваты во всем, что происходит. Все виноваты! Все ваше бабье отродье! Ненавижу! Противные! И тело у вас уродливо, и души там нет!

Он вскочил на ноги и щурясь, потрясая указательным пальцем воображаемым призракам, кричал:

– Я видел. Я проверял. Кроме вонючих потрохов, там нет ничего! Нет! Бездушные сучки!

Вдруг страшная боль пронзила его желудок. Он взвизгнул и согнулся. Его вырвало в ведро, что валялось в подвале. Когда боль отпустила, он выпрямился, закинул голову назад и засмеялся. Засмеялся готическим, страшным смехом, не сулившим ничего хорошего. Пальцы зашевелились, требуя действий. Он приосанился, ощущая себя королем боли и страха. Сделав па в сторону своих приведений, надменно скривив губы, как полагается Королю по отношению к быдлу. Самодовольно произнес:

– М-да, не долго я был человеком. А надо? Разве я плохо живу? Да я свободен от системы! Я хитер, везуч, неуловим! Да пошли к черту все!

И он молнией метнулся из подвала. А позади себя, как ему показалось, услышал тяжелый и болезненный, женский вздох разочарования.

– Не дождетесь! Я живее всех живых! – надрывно, с обидой крикнул он в ответ призракам.

В дверь постучали и, не дождавшись приглашения, в кабинет зашел Михаил, наш эксперт.

– Парни, я к вам. – Он плюхнулся на свободный стул и кинул несколько бумаг с заключением экспертизы на стол.

Сергей, Павел и Арсений недовольно глянули.

– Ну вот тебе не стыдно, изверг. Восьми нет еще, сидим тут, спокойно завтракаем в тишине, а он тут приперся со своей работой, – шутя, поканючил Арсений.

– Неблагодарные, – подыграл шутке Арсения Михаил, – Мы тут пахали всю ночь для вас, старались, – говорил и шутливо стучал себя в грудь. – А они тут сидят деловые, бутерброды с колбасой жрут, – и схватил последний бутерброд.

Арсений проводил бутерброд печальным взглядом и вздохнул.

– Последнего и еврей не забирает.

– Арсений, – Михаил похлопал дружески его по плечу, – я хуже еврея. И вообще, бог велел делиться.

Ребята посмеялись над шуткой. У Сергея пропищали наручные часы.

– Ну вот, парни, восемь уже. Рабочий день начинается.

– У-у-у, чудовище, – сказал Арсений Михаилу, – последние минутки счастья похитил.

– Что нашли? Новости хорошие, Миш? – спросил Сергей.

– Ну как сказать, есть чуток. Вон заключение почитаете потом, а если вкратце, то вот что получилось. Нашли нитку трикотажную от перчаток, с его кровью, ДНК подтвердилось.

– Кого его-то? Оборотня? – перебил Арсений.

– Да! Ты чего цепляешься?

– А вот не фиг мне завтрак было портить.

– Мужики, хватит шутить, дальше, Миш, – сказал Серега.

– Ну, что еще. Нашли его же рвотные массы. Анализ показал рак желудка у него. Ему бегать по грешной земле ну максимум года полтора.

– Есть бог на земле, – добавил Павел.

– Ну, бог не бог, а вот перед этим он еще и посидит чуток, если вообще ему на зоне дадут дожить свой короткий век, – резюмировал Сергей.

– Так, дальше, – продолжал Михаил, – проверка подтвердила, что место преступления он готовил заведомо. Дверь в подвале действительно вскрыли. Лампочка выкручена специально.

– Готовился, значит, – сказал хмуро Арсений.

– Ну. Не спонтанно это у него было.

Сергей подался вперед и локтями уперся в колени. Минуту смотрел куда-то вдаль, потом сказал:

– Я думаю, надо по новой начинать. С самого начала.

Ребята недоуменно посмотрели на него.

– Думаю все дела поднимать. Поделим между собой и будем искать общее среди всего этого. Должна быть ниточка. Это не он неуловим, это мы что-то упускаем. Что-то мы не увидели. Так, парни, Павел и Арсений в архив, все дела сюда. Я пошел запрос по клиникам давать. Чтобы все, кто на учете с раком желудка, сдали кровь. Миш, вы со своими ребятами держите связь с клиниками, выезжайте на забор крови пациентов. Знаешь, что делать?

– Да, я понял. Думаешь на учете стоит?

– Ну, надеюсь.

– А если он сам о болезни не знает и к врачам не обращался? – встрял Арсений.

– Ну, что. Значит, не повезло нам, – ответил Сергей.

Ребята разошлись по делам. За изучением материала дел время пролетело незаметно. Около девяти вечера в кабинете зазвонил телефон. Сергей поднял трубку.