Трев шагал по дому Чайди, с Сэнди и Рондой - за спиной. Проходя по коридору, он заглядывал в темные комнаты, и, наконец, очутился у закрытой двери. Прижав к ней ухо, он услышал слабые звуки, напоминавшие приглушенное бормотание.

Оглянувшись через плечо, он кивнул.

- Открывай, - прошептала Сэнди.

Левой рукой Трев повернул ручку двери и толкнул ее внутрь. Щупальце черно-фиолетового дыма - какое-то слишком плотное, ирреальное, - выползло в образовавшийся проем. Следом хлынул запах. Трев поначалу даже не понял, что произошло - и вот он уже с диким глазами прижимает ладонь к носу, стараясь подавить приступы дурноты.

Воняло преотвратно.

И страшнее всего было то, что ему уже знаком был этот запах. Ему уже доводилось обонять нечто подобное. Прошлой ночью, на стадионе. Горелые волосы. Горелое мясо. Но к этой вони примешивалось что-то еще. Что-то совсем уж невообразимое.

Треву все еще было слышно тихое, гипнотическое бормотание. Источник его находился где-то в стороне. Где-то в углу. Только вот клубящийся, ползучий дым мешал все как следует рассмотреть. Комната не была абсолютно темной - неровное, трепетное свечение по меньшей мере дюжины свечей наполняло ее психоделическим мерцанием, - но дым лез в лицо, едкий, злой, лижущий глаза терпким языком. Трев попытался сориентироваться по слуху. Да, что-то в углу комнаты было. Что-то там копошилось, двигалось. Тени, отбрасываемые этим чем-то, были слишком большими, чтобы можно было списать их на игру свечных отблесков.

Он тихо пошел на звук. Замер, когда что-то коснулось его руки, обернулся. Увидел Сэнди за спиной - белки глаз красные от задымленности, слезы вырисовывают бледные ручейки на черных щеках. Ладонь прижата ко рту, ноздри раздуваются.

Трев сморгнул пару раз, напряг зрение. Понемногу очертания существа в углу комнаты прорисовывались четче. Дым слегка проредился; быть может, из-за того, что какая-то его часть уплыла за дверь. Оранжевые язычки свеч давали достаточно света, чтобы все разглядеть и все понять.

Седой чернокожий старец не обратил никакого внимания на хриплое дыхание Трева. Он в трансе, похоже, - подумал Трев, пытаясь заставить легкие и глотку работать нормально. Закашлялась Сэнди. Колдун и на этот звук никак не среагировал.

Трев вспомнил о Ронде - интересно, где она сейчас? Осталась в коридоре? Вот везет же кому-то. Не увидит всего этого.

Старец Чайди сидел в углу в странной позе, одетый в красную накидку, черное лицо - будто вырезано из дерева; в омертвевших чертах живы, двигаются лишь губы - аат там тэру… аат там тоозор…- или что-то вроде того. Толстая свеча, оплывшая жиром, была укреплена у самых его пят на какой-то темной бесформенной груде. Над свечой - быть может, то Треву лишь казалось, - тьма, вместо того, чтобы быть развеянной, была как бы плотнее, гуще и живее, и чем больше он смотрел на это странное темное облако, застывшее над коптящим язычком огня, тем сильнее ему казалось, что он видит там, внутри, за темнотой, маленькие вспышки, будто от далеких молний. Зрелище зачаровывало, и он с трудом отвел глаза. Чтобы увидеть все остальное.

Свеча высилась на просевшем животе обгоревшего трупа - светлые струйки размякшего воска затекали на бока, светло-желтые на угольно-черном. Руки мертвеца, посмертно искривленные жаром, были заведены за голову, в ладони со скрюченными пальцами было вложено по камню. Сильнее всего обгорело лицо - черный череп, весь в хлопьях пепла, пустые глазницы обращены к потолку, под щелью носа - провал распахнутого рта, окаймленный закоптившимися зубами.

Тело его внука, - осознал Тревор. - Тело Максвелла Чайди. Одному Богу известно, как он его выкрал… как добыл. Может, ему и не требовалось делать это самому. Может, он внушил кому-нибудь из управления принести его сюда… для чего? Для ритуала, разумеется. Для последнего, сокровенного ритуала.

Потому что, зачерпывая ладонью какую-то черную, тягучую жидкость из широкой глиняной чаши по правую руку от него, старый колдун окроплял бренные останки того, кого, вероятно, когда-то очень сильно любил. Любил так сильно, что обратил обгоревшее, изуродованное тело в часть плана отмщения, в одну слагаемую жесточайшей мести. Капли, срывавшиеся с темных скрюченных пальцев, летели по воздуху невыносимо медленно. Нехотя. Лениво. Каждый раз, когда они проходили сквозь облако тьмы над толстой свечой, то отвечало странными, похожими на электрические, вспышками. Будто отблески далекой грозы… за которой непременно следует дождь, затяжной, проливной дождь.

Капли падали на тело Максвелла, и от тех мест, где эта странная темная влага касалась сгоревшей кожи, поднимались в воздух сизые струйки дыма.

Трев вдруг понял, что мыслит сейчас предельно ясно.

Что он мог сделать, стоя здесь? Сказать этому человеку - хватит, довольно, погибло уже слишком много людей? Он, скорее всего, и не поймет. Или, даже поняв, сделает вид, что не понял. Конечно, ведь людское горе слепо, как и людская ярость. Конечно, существовали и другие, совсем уж фантастические варианты - вроде мгновенного превращения Трева взглядом в лягушку или в паука, - но сейчас, глядя на старца, он не верил, что такое произойдет. В какой-то мере он был даже не слишком удивлен - почти разочарован - увиденным.

Да, они с Сэнди, стоя здесь, вымоченные в черном дожде, могли сделать лишь одно. И даже это одно не могло гарантировать успеха. В конце концов, они не знают, как работает магия Вуду, совсем ничего об этом не знают. Быть может, после смерти того, кто творит ее, ничего не заканчивается. Быть может, дождь не перестанет идти над Биксби никогда. Наверное, это могло бы показаться заслуженным старому Чайди - но оправданным уж точно не было. Слишком много случайных смертей.

То, что ты сейчас сделаешь - не вполне справедливо, - сказала бы Треву совесть полицейского. Но, бросая нож куда-то в гулявший по комнате дым, забирая револьвер у застывшей Сэнди, Трев не ощущал никаких - совсем никаких - угрызений.

Быть может, виной тому был опять-таки черный дождь.

Подойдя вплотную к скрюченному старцу, Трев приставил дуло револьвера к его седому виску. Из транса тот так и не вышел. Мог просто не успеть.

Спуская курок, Трев вдруг понял, что не знает, провернула ли Сэнди барабан, как он ей сказал. Оказалось - провернула. Выстрел прозвучал одиноко и глухо. Оружие дернулось в его руке.

Падая, старый Чайди сбил толстую свечу с живота мертвеца. Облако густой, посверкивающей тьмы вдруг мигом сжалось в одну-единственную крохотную точку, и та исчезла, смешавшись с дымом. Брызги крови легли на стену. Во мраке они казались брызгами чернил.

Тело колдуна теперь покоилось поперек тела его внука.

Максвелл лежал с широко раскрытым ртом - обугленный череп будто заходился немым криком протеста против настигшей старца судьбы.