Глава 26

20 марта 1945 года лагерный лазарет, который занимал две трети одного из бараков, был переполнен – там оказалась почти четверть всех заключенных. Когда зазвучал сигнал воздушной тревоги, А-4116 лежала на верхней полке со сломанным пальцем – днем ранее она не удержала в замерзших руках обломок бордюра, и он упал ей прямо на ногу. Рядом с приступом железистой лихорадки лежала Китти.

Из окна они видели, как охрана проталкивается в бункеры. Не прошло и нескольких минут, как в небе показались американские бомбардировщики с белыми хвостами. Их вид на фоне голубого безоблачного неба завораживал, вот только сильный ветер там, наверху, слишком быстро рассеивал их следы. Как только заключенные забеспокоились о том, не повлияет ли ветер на точность ударов, послушался знакомый свист, и рядом с ними прогремел взрыв.

Женщин подбросило в воздух, они упали лицом на груды искореженных коек, а сверху на них обрушилась крыша. Пострадавшие понимали, что снаряд разорвался совсем близко от них, и, несмотря на оглушающий грохот авианалета, крики и стоны тех, кто оказался под завалами, они принялись звать друг друга по именам. Кто-то откликался, кто-то стонал, но большинство не отзывалось.

Когда прозвучал отбой, прибыли находившиеся неподалеку спасательные отряды. Крышу подняли, и А-4116 смогла выбраться самостоятельно. Тут она увидела Китти, похожую на пыльную тряпичную куклу, которую за плечи подняли из-под обломков. Одну за другой девушек извлекли из-под завалов и положили на землю. Двадцать из них были мертвы, остальные получили ранения разной степени тяжести. Здена, девушка с медным тембром, и Анни, автор причудливой сказочной сценки на рождественском вечере, погибли. Доктор К. серьезно пострадала, у нее было множество травм, в том числе и сломанный позвоночник. Она осталась инвалидом на всю оставшуюся жизнь и выжила только потому, что в момент взрыва совершала обход.

Снаряд угодил прямо в процедурный кабинет, располагавшийся в конце барака. Меньше всех пострадали те девушки, которые лежали на верхних полках. Барак превратился в груду поломанных досок и разбитого стекла. Все окна и двери в соседних зданиях были выбиты. Когда с работ вернулись остальные заключенные, которым предстояло позаботиться о жертвах, возник неописуемый хаос.

Чтобы предотвратить побег, Шписс расставил вокруг частично разрушенного забора всех своих людей. Но даже несмотря на это, той же ночью пять или шесть девушек сбежали и до конца войны прятались среди развалин города. А-4116 и Китти обсуждали такую возможность, но из-за того, что у одной была лихорадка, а вторая с трудом передвигалась, они решили не рисковать. К тому же на их пальто красовались огромные желтые кресты, а без девушки замерзли бы насмерть. Они находились в центре Германии, а отсутствие малейшего представления о том, где проходит линия фронта и какие опасности их поджидают, перевешивали преимущества побега.

Вечером Шписс лично наблюдал за раздачей супа. Снаружи шел дождь и дул сильный ветер, который то и дело распахивал двери. Криком он приказал А-4116, стоявшей в самом конце очереди, закрыть ее. Проковыляв до входа в барак, А-4116 выполнила его приказание, но через две минуты дверь снова распахнулась.

– Verflucht nochmal, я же приказал тебе закрыть ее! – завопил Шписс.

– Черт побери, я и закрыла! – крикнула она в ответ.

Тут он швырнул в нее тяжелую глиняную миску. А-4116 увернулась, миска разбилась о стену. А когда в ночи прогремели выстрелы его револьвера, А-4116 уже ускользнула через открытую дверь. С тех пор она старалась не попадаться ему на глаза, на appell стояла в заднем ряду и старалась быть незаметной.

Жизнь превратилась в сплошной кошмар. Как только звучал сигнал тревоги, девушек загоняли в стоявший неподалеку амбар, а охранники спешили укрыться в своем бункере. От отчужденности и радости, с которыми А-4116 прежде пережидала бомбежки, не осталось и следа, и теперь с первыми разрывами снарядов ее накрывал невыразимый ужас. Теснясь в амбаре, словно сельди в бочке, они дрожали, кричали, молились или впадали в состояние шока, сопровождавшегося неспособностью контролировать кишечник или мочевой пузырь.

То попадание так и осталось единичным, но, когда женщины выходили из амбара, перед ними из раза в раз представал объятый огнем город. Несмотря на это, их посылали на работы каждый день.

5 апреля их без предупреждения выстроили в шеренги и погрузили в товарные вагоны – началась спешная эвакуация. Они ехали около часа. Затем поезд на два часа встал в какой-то глуши, поехал назад, а потом опять вперед. Это продолжалось целые сутки. Периодически их выпускали, чтобы они могли сходить в туалет у путей, вдоль которых цепью выстраивались вооруженные солдаты. Их поезд трижды обстреливали с низколетящих самолетов. Охранники прятались под вагонами, а заключенных запирали внутри.

Во время одной из остановок подруги Эрны, уроженки Гамбурга, уговорили, а вернее, заставили ее бежать. Она никак не могла решиться, местность была ей не знакома, но больше всего ей не хотелось покидать «стадо». В конце концов, пока другие шумели и отвлекали солдат, она заползла под вагоны и растворилась в ночи.

На другой день поезд остановился у лагеря Берген-Бельзен. Последовала долгая перебранка между Шписсом и Lager-Kommandant, который сказал, что ему плевать, откуда исходит приказ, и он не намерен принимать к себе новых заключенных. В свою очередь машинист поезда отказался везти их обратно. В конце концов их выгрузили и отвели в лагерь.

Перед ними предстала поистине омерзительная картина.

На территории площадью почти в двести пятьдесят тысяч квадратных метров находилось сорок тысяч заключенных, больше похожих на ожившие трупы, и тринадцать тысяч настоящих непогребенных трупов. Груды тел были разбросаны по всему лагерю. Они были свалены в огромные горы, возвышавшиеся по всему лагерю. Несмотря на крики и пинки эсэсовцев поторапливаться, один из заключенных продолжал медленно тащить за ноги мертвеца к общей могиле – казалось, это и есть танец смерти.

Повсюду на улице и внутри бараков кишели вши. Словно муравьи, они цепочкой тянулись от мертвых к живым.

Еды не было. Воды на всех не хватало. Люди жевали грязную траву. Многие просто сидели или лежали на земле и ждали смерти. В некоторых сваленных в кучу мертвецах еще теплилась жизнь. Одна из девушек, которая ехала с нами, увидела среди них двоюродную сестру: ее веки еще шевелились. При помощи друзей она вытащила ее из горы трупов, ей чудом удалось вернуть сестру к жизни. Мы спрашивали у заключенных лагеря о Вере, и они сказали, что она умерла от тифа еще до рождения ребенка.

В лагере девушки встретили нескольких друзей, но тем приходилось самим их окликать, потому что их невозможно было узнать. Скелеты с запавшими глазами, обтянутые тонкой, как пергамент, серой кожей. Кроме блуждания по лагерю в поисках друзей, родственников или пищи, единственным занятием была ловля друг на друге вшей.

Но, несмотря ни на что, дважды в день с немецкой точностью всех заключенных собирали на appell. Совершенно бесполезное занятие, учитывая, что тот, кто еще утром был жив, к обеду мог уже умереть. Коек в бараках почти не было – их пустили на дрова. Не было ни тюфяков, ни одеял, заключенные вповалку спали на голом полу, положив голову на чьи-то ягодицы.

Прошло всего два месяца с тех пор, как двое заключенных из Венгрии занесли в лагерь тиф и началась эпидемия. Теперь, когда каждый день умирало от 250 до 300 заключенных, газовые камеры были не нужны. Ходили слухи о каннибализме в мужском отсеке, и, учитывая, что у некоторых трупов не хватало части бедер, скорее всего, это была правда.

Как-то раз внезапно раздали хлеб, хотя за несколько дней до этого кормить заключенных практически перестали. Как только изголодавшиеся люди впились зубами в хлеб и принялись пережевывать его, они услышали странный скрежет: в хлеб запекли толченое стекло. Неизвестно, сколько людей тогда умерло от сильнейшего внутреннего кровотечения, потому что многие съели его, несмотря на очевидный риск. Когда человек голоден настолько, что все двоится в глазах, мыслить здраво очень тяжело.

Эсэсовцы в своих начищенных до блеска сапогах размахивали хлыстами направо и налево, и все еще демонстрировали высокий уровень дисциплины, но однажды утром лагерь проснулся, и оказалось, что все охранники ушли, исчезли без следа. На их место заступили солдаты из Венгерской дивизии Гиммлера.

Некоторые заключенные наивно думали, что коричневорубашечники будут снисходительнее предшественников, но это были настоящие маньяки, которые стреляли из винтовок по любому, кто подходил к колючей проволоке ближе, чем на десять метров. Линия фронта приближалась с каждым днем. Кругом гремела артиллерия. Судя по залпам, их лагерь окружали.

В тот день среди чешских заключенных появилась еще одна женщина. Это была подруга Сильвы Буби, надзирательница из Нойграбена, которая приехала в новой полосатой робе и, будучи никем не замеченной, какое-то время оставалась среди заключенных. 13 и 14 апреля никто не выходил из бараков: венгры целились в голову любому, кто решался высунуться на улицу.

15-го числа входная дверь была приоткрыта, и одна из девушек бесцветным голосом сказала, что по главной дороге едет танк.

– Наверное, нас сейчас расстреляют из пулемета, – ответил ей кто-то.

– У него сбоку нарисована белая звезда, люк открыт, а на солдатах – черные береты, – настаивала все та же девушка.

– Иди ты к черту со своими фантазиями, – пробурчал кто-то, но были и те, кто из любопытства подполз к двери посмотреть.

Она говорила правду. Танк ей не привиделся. Как не привиделась ей и звезда на боку, и колонна следовавших за ним автомобилей.

Британцы наконец-то были здесь, на ветру развивался Юнион Джек, но заключенные были слишком далеко, чтобы поверить в реальность происходящего или ощутить радость освобождения. Осторожно, все еще страшась венгерских пуль, они по одному выходили из бараков. Когда все стало очевидно, они пошли, поползли и побежали к забору, чтобы поближе взглянуть на своих освободителей. На дороге один за другим появлялись бронетранспортеры, а солдаты выворачивали карманы наизнанку и кидали через колючую проволоку все, что у них было: шоколадные батончики, пайки, сигареты и другие мелочи, а в знак победы поднимали вверх два пальца. Многие из них плакали. Изголодавшиеся заключенные тут же стали вырывать друг у друга то, что бросили им солдаты, и завязались кровавые драки.

Чуть позже бригадир Глен Хьюз прошел по лагерю, его адъютанты попросили всех сохранять спокойствие, а тех, кто хоть немного знает английский, – выйти вперед, чтобы помочь с раздачей еды и оказанием первой помощи. Слезы текли по щекам генерала, и он не пытался скрыть их, видя столь ужасные страдания людей. Все хотели прикоснуться к нему и его солдатам, поцеловать их руки, но британцам было запрещено подходить ближе, чем на полтора метра, чтобы не заразиться тифом.

Ближе к вечеру подъехали большие грузовики с продовольствием, которое британцы, по всей видимости, обнаружили на первом же захваченном немецком складе. Килограмм тушенки из Чехословакии и маленькая банка сгущенки на человека. Китти доставала мясо из банки прямо пальцами и в один присест съела всю тушенку, 40 % которой составляло чистое сало, а потом запила все сгущенным молоком. А-4116 была уверена, что в течение часа умрет от дизентерии, потому что не могла проглотить ни кусочка.

На другой день британцы открыли нейтральную зону между двумя ограждениями из колючей проволоки, и весь лагерь стал доступным для мужчин и женщин, а потом открыли и склады немцев. В нескольких зданиях, на крышах которых были нарисованы огромные красные кресты, было достаточно еды и одежды, чтобы обеспечить армию и 40 000 заключенных Берген-Бельзена. Каждый, кто был в состоянии, с губительной жадностью забирался на склады как через двери, так и через окна. В состоянии массовой истерии люди буквально тонули – они засовывали головы в бочки с солеными огурцами, горчицей, лекваром и прочими припасами, в то время как остальные пытались перелезть через них.

Китти и А-4116 смотрели на это со стороны, чувствуя, что им не хватит сил ввязаться в драку, но чуть позже они заметили, как их похожие на скелеты собратья в немецкой униформе и сапогах выходят из соседнего, менее людного склада, и рискнули заглянуть туда. Девушкам удалось добыть две чудесные военные шинели на меховой подкладке, которые доходили им до пяток, и палатку. Со всем этим сестры, спасаясь от вшей, обосновались на одной из сторожевых вышек на нейтральной территории. Их даже не смущало, что прямо перед ними возвышалась гора трупов, выражения лиц которых менялось в зависимости от того, как падал свет. Их не смущало и то, что вышка была открыта со всех сторон и походила на холодный и продуваемый всеми ветрами балкон в трех метрах от земли. Установив палатку так, чтобы в нее не дул ветер, девушки укутались в шинели и уснули, словно принцессы в башне.