Удар по фюзеляжу Серафима Амосова почувствовала мгновенно, и он был явно не от пулемета винтовочного калибра. Первым побуждением вертолетчицы было глянуть на повреждения – нет, таковых не случилось, поскольку все узлы работали штатно. Второй мыслью было: почему умная система не сообщила о зенитной атаке?

Никто из вертолетчиц не подумал, что стрельбу могут устроить из противотанковых ружей. Сверх того, система не увидела нагретого ствола – и не могла увидеть. Противотанковое ружье ‘Бойс’ было укутано белыми тряпками, нагрев ствола был незначительным (всего лишь пять выстрелов). К тому же из-под навеса (сплетение из веток, присыпанное снегом и щедро политое водой) выдавались лишь считанные сантиметры ствола. И все же командир продолжала энергично маневрировать, а штурман Дуся Бершанская твердым голосом доложила:

- Обнаружена мелкокалиберная зенитка. Разрешите атаковать?

Волнение штурмана выдавал лишь преувеличенно официальные тон и выражения. Обычно старший лейтенант Бершанская их не использовала. По правде сказать, штурман заметила то, что приняла за позицию зенитки, лишь по отблеску на маскировочном покрове. Лед вряд ли мог образоваться на одиноко стоящем валуне.

Система получила целеуказания. Система посоветовала использовать авиапушку. И оружие было задействовано.

То, что осталось от бронебойного расчета и от самого ружья, воевать уже никак не могло.

Совсем иначе дело пошло на западном фланге.

В одно мгновение случилось сразу несколько событий. Коротко отзвучало два тяжелых удара по броне. Валя коротко и болезненно вскрикнула. Правая турбина изменила тон, быстро замедляя вращение. Но и левая турбина вела себя ‘не так’ – об этом прямо голосил летчицкий опыт Лиды Литвяк. Вибрация была куда сильнее обыкновенного.

Командир не изучила матчасть в достаточной степени, а инструктор находился далеко. Броня была рассчитана на противостояние двадцатимиллиметровым осколочно-фугасным снарядам – но не бронебойным. А именно такие вывели полностью из строя одну турбину и повредили подшипники, в результате чего второму двигателю также не была суждена долгая жизнь. А что хуже всего: то ли рикошет, то ли осколки ранили штурмана.

- Валя, как ты?

- Перетяну сейчас... руку... вызывай помощь... – хрип в наушниках был сильнее обычных легких помех.

- Держись, подруга! Буду тянуть до желдормоста, там наши десантники держат оборону. ‘Рысь-четыре’, нас подбили! Сяду в расположении десанта у моста, прикрой!

Сразу же после этих слов ушло сообщение на аэродром.

Доклад от связиста длился не более пяти минут. За это время выражение лица майора Осипенко изменилось очень сильно. К счастью, никого больше из летного состава в комнате связи не было. А глаза перепуганной связистки Наташи Абрамян, полностью утратившие присущую им ранее миндалевидность, в счет не шли.

- Связь с Черняховским!

- Сейчас установлю... вот.

- Передавай сообщение...

Передача прошла, разумеется, медленнее. Впрочем, через семь минут командир осназа был уже в курсе дела. И еще через столько же Осипенко имела достаточно информации, чтобы принять решение. Но прежде...

- Абрамян, передать то же самое комбригу Рычагову.

- Есть передать, – последовал ответ в ультразвуковом диапазоне.

- После этого сообщение капитану Маргелову... вот, – листок с сообщением порхнул на стол к связистке. – А потом переключите на громкую.

- ‘Рысь-три’ подбита, тянет до расположения наших у моста, – загремел голос майора из репродуктора. – ‘Жук-раз’, ‘жук-два’ – готовиться к вылету по команде! Дежурные стропальщики с ним! Раиса Антоновна, вам тоже, там двое тяжелораненых.

Последнее названное лицо было фельдшером, приписанным к вертолетчицам. Она была настолько старше всех летчиц и штурманов, что звали ее исключительно по имени-отчеству, начисто игнорируя воинское звание.

Пожилая (ей было целых сорок три года!) старший военфельдшер Раиса Антоновна Колымага собралась и прибыла с ‘докторским’ чемоданчиком к готовящемуся транспортнику прямо с космической скоростью. Именно так выразилась бы любая из присутствующих – имей хоть одна из них понятие о космических полетах.

- Я с вами!

На этот раз был черед Полины Осипенко широко распахнуть глаза. Выкрик был сделан незнакомцем в форме батальонного комиссара. И к лыжному батальону он не имел никакого отношения, уж тут майор могла бы дать честное слово коммуниста.

- Вот мои документы, – продолжала настырная личность. – Я корреспондент ‘Известий’ и ‘Красной звезды’.

Осипенко бросила на бумаги беглый взгляд, но и того хватило. Документы были сильнодействующими.

- Еще вам письменный приказ от комбрига, – добивал газетчик.

Эта бумага была прочтена со всем вниманием. В ней Рычагов доводил до сведения, что противодействовать предъявителю сего чрезвычайно трудно, очень уж мощная у того поддержка, в том числе два телефонных звонка с больших верхов. Заканчивался же приказ словами: ‘Приказываю принять меры по безопасности. И пусть этот корреспондент летит куда угодно, но только с транспортником’.

Тем не менее командир штурмовиков решила побороться:

- Я приказом отвечаю за вашу безопасность и потому не могу допустить... – начала она и была невежливо прервана:

- Я был на Халхин-Голе. Доводилось стрелять. И в меня стреляли.

Сказано было настолько твердо, что майор мысленно махнула рукой:

- В транспортный вертолет! Во время полета слушаться членов экипажа беспрекословно! Руками ничего не трогать! Вопросов не задавать!

Черные глаза симпатичного корреспондента изобразили улыбку. В следующую секунду тот исчез внутри громадного фюзеляжа винтокрылой машины. А Осипенко продолжала командовать:

- ‘Рысь-шесть’ и ‘рысь семь’ – на вылет по команде. Быть в готовности прикрыть наших. Им придется продержаться три часа...

Полина Денисовна не упомянула, что этот срок назвал сам Черняховский, но сама она посчитала эту величину минимальной задержкой. Будучи опытным командиром, она прекрасно знала, насколько может опоздать подкрепление.

- Товарищ майор, разрешите эвакуировать самых тяжелых на ‘крокодилах’?

- Отставить эту затею! – рявкнула Осипенко, и, подумав, что чуть перегнула палку в суровости, продолжила уже тоном ниже: – Носилки не войдут, как ни старайся, а еще туда ж Раиса Антоновна как сопровождающая. Никак нельзя.

- НАСТОЛЬКО все плохо? – тишайшим шепотом спросила командир ‘рыси-шесть’.

- Не знаю, – последовал честный ответ. – Но рассчитывать надо на худшее.

Через пять минут поднятый по тревоге резервный полувзвод десантников в полной выкладке подбегал к одному из двух транспортных вертолетов, стоявших на особицу.

- Грузись! Быстро!! Шевели пятками, ...вашу втроем!!!

Майор Осипенко решила рискнуть и поднять в воздух подмогу еще до получения точных координат посадки. Разумеется, командиры всех машин получили строгий приказ держать связь с подбитой ‘рысью-три’ и действовать по обстановке.

Через пятнадцать минут четыре вертолета начали раскручивать винты. Разумеется, все нормы по срокам вылета по тревоге были вчистую провалены.

- Наши летят. Штурмовики, по звуку точно, – с полной уверенностью объявил пулеметчик, занимавший самую северную позицию. – Проутюжили, надо быть, теперь возвращаются.

Хотя высказывание слышала, разумеется, далеко не вся рота, но подтекст этого заявления был бы очевиден всему личному составу. Десантники очень надеялись, что огневая мощь ударных винтокрылов сильно облегчила им задачу, а то и вовсе свела ее к нулю. Но очень скоро безудержный оптимизм сменился своей противоположностью.

- Подбили!

- Горит!

Последний выкрик был сильным преувеличением. За одной машиной тянулся легкий дымок, а пламени видно не было. Однако зорчайшие наблюдатели, которые увидели пару штурмовиков на расстоянии не меньше пяти километров, решили, что ‘дыму без огня не бывает’.

- Где???

- А вон там. Сейчас покажутся между двойкой вершин, которые лысые... вот!

- Один вроде как цел.

- Тяните, девоньки, тяните, милые, уж мы прикроем...

- Щукин, доложить ротному!

Видимо, среди десантников не оказалось близоруких, поскольку старший лейтенант Борисов в ответ на попытку доклада сухо прервал:

- Уже получил сообщение и сам вижу. Санинструктору и санитару полная готовность. Доклад комбату каждые пять минут.

Подбитая машина чуть тяжеловато опустилась на землю, качнувшись на шасси. Винт еще крутился, а дверца распахнулась, и молоденькая летчица в непривычном скафандре со шлемом выкрикнула:

- Санитара! Штурман ранена! – и мгновенно исчезла внутри машины. Очень скоро и дымок перестал виться.

Девчонка опоздала с приказом: к вертолету уже бежали санинструктор и четверо бойцов с импровизированными носилками (фабричных у роты не было). Кравченко вынесли из штурмовика на руках, хотя она и пыталась протестовать. Санинструктор на ходу пытался определить характер ранения. Штурмана тут же доставили на ротный НП. Там в полубессознательном состоянии уже лежал лейтенант Перцовский, которого санинструктор накачал спиртом в качестве противошокового.

В отличие от командира звена Серафима Амосова выбирала площадку весьма тщательно. Она вылезла из машины, чуть не строевым шагом подошла к ротному и доложилась по форме.

Штурману Бершанской было приказано оставаться в вертолете и держать связь.

Финскому командованию доложили об достижениях зенитной засады. Радость от успеха была омрачена гибелью одного расчета, доказавшего делом, что их ‘Бойс’, вероятно, оказался не в состоянии что-либо сделать против бронированных автожиров. Зато отличился расчет другого противотанкового ружья. Один за другим посыпались доклады о явно поврежденной винтокрылой машине. Разумно было предположить, что экипаж постарается приземлиться на первой удобной и безопасной площадке. Ближайшей из таковых сочли плацдарм русских у железнодорожного моста. Тут же организовали наблюдение. Подтвердилось: два автожира сели в расположении русской роты. Один при посадке все еще дымился. Это заставило изменить планы относительно отражения угрозы окружения. Возможность захвата летчиков и (при удаче) русской ‘чертовой мельницы’ представилась очень уж соблазнительной. Танковая рота и батальон пехоты с минометной батареей получили приказ атаковать русских и захватить поврежденные летательные аппараты, при невозможности этого – уничтожить таковые. Летный состав предписывалось брать живыми.

Старший лейтенант Борисов приказал вызвать к нему на НП взводных таким голосом, что посыльный командир отделения догадался: пахнет жареным. Сам ротный, впрочем, наивно полагал, что умеет хранить полную невозмутимость перед подчиненными.

Тем временем подбежал посыльный еще раз и тихо доложил. Борисов кивнул.

Взводные хорошо знали манеру старшего лейтенанта, а потому насторожились с самого первого слова.

- Ребята, дело предстоит сложное. Только что доложили: идут танки, до роты, с пехотной поддержкой, понятно. Вот по этой дороге, – с этими словами командир развернул карту. – У нас против них только ‘эрликоны’ и гранаты. Тот ‘крокодил’, который исправен, нам не помощник: эрэсов, считай, не осталось, пушкой он приголубить бы мог, но у лейтенанта Амосовой приказ: в одиночку в бой не вступать. Второй небоеспособен: один из двух движков поврежден, а главное: штурман тяжело ранена. Да и эрэсов тоже не полный боекомплект. Подкрепление бронетехникой идет. По расчетам, им до нас два с половиной часа ходу. Финны будут раньше. Также штурмовики выслали нам: ударных пару, да транспортников два. Одним увезем подбитого, другим нам подкинут небольшое подкрепление: полувзвод. Ну, боеприпасы, конечно. На обратном пути он раненых захватит. Не знаю, успеют ли летуньи...

На самом деле старший лейтенант очень надеялся, что все же успеют. Но расхолаживать подчиненных он не собирался, вследствие чего последовали распоряжения:

- Миша, не вздумай перемещать ‘эрликоны’, другую позицию для них найти сможешь, но оборудовать ее времени точно не хватит. Что до твоих пулеметчиков, то у них расположение – самое то. Им задача: отсечь пехоту от танков. Вам двоим придется отдать по отделению первому взводу, на него самый удар придется. Ты, Леонид, гляди в оба глаза за этим направлением. Если противник не глуп, то обязательно попробует фланговый обход или хотя бы попытку, ради отвлечения. Тебе их задержать. Коля, у тебя задача: быть оперативным резервом. Мало ли что... И прикажи своим: пусть не высовывают головы. Вон там, – палец Борисова указал направление, – в тех зарослях снайпер очень может лежку организовать.

Комвзвода-три хотел было указать командиру, что от предполагаемой позиции снайпера до советских почти-окопов дистанция метров шестьсот, если не больше, но оставил возражения при себе.

- Теперь по минометам...

Командиры взводов слушали, понимающе кивали, заглядывали в карту, угукали и хмыкали.

- Вопросы? Нет? Выполнять!

Разумеется, десантники были готовы к бою. Но каждый из командиров прекрасно знал, что не существует такой обороны, которая совсем не нуждалась бы в улучшении. Вот этим рота и занялась.

Опытный Борисов приказал поднять в воздух беспилотники. Ему нужны были сведения о противнике.

Рано или поздно недообученные танкисты должны были совершить ошибку. И они это сделали.

Мехвод Т-72, шедшего вторым в колонне, недооценил опасности вроде как укатанной дороги, отклонился немного в сторону, в результате налетел на естественное препятствие (пару небольших, но зловредных каменных выступов) и ‘разул’ машину. Но этим дело не ограничилось.

Если закон подлости и был когда-то отменен, то авторам этих строк о данном событии не сообщили. Незадачливая машина устроила себе аварию в самом узком месте дороги. Все остальные так и скопились позади нее, а передовой танк, разумеется, не мог продолжать наступление в одиночку.

Командир танковой роты и командир следовавшей за ним колонны мотопехоты устроили короткое, насыщенное неприличными словами совещание. Сразу же выяснилось: вариантов действий очень мало. Объезд узкого места по другой дороге был признан невозможным по причине гигантской потери времени – три с половиной часа. Вторым предложением было оттащить пострадавшую машину назад до того места, где ее могли бы объехать. Но для этого потребовалось бы подавать задним ходом всей колонне. В результате командир роты (именно он командовал всей колонной) приказал осуществлять третий вариант как сулящий наименьшие потери по времени: прикрыть пострадавший танк орудиями и крупнокалиберными пулеметами соседей и натянуть гусеницу. Он же распорядился подключить к делу мехводов соседей. Те не выразили восторга: температура в момент выхода составила минус десять и неуклонно понижалась. Точнее сказать, они выразили, причем весьма многословно, только это был не восторг.

Разумеется, ситуацию доложили Черняховскому. Тот в ответ буркнул:

- Чинитесь, да после не торопитесь.

Комроты сделал про себя вывод, что за повторное ДТП ему влетит уже по-настоящему.

Неприятности не обошли стороной роту десантников у моста.

Второй номер пулемета в центральном секторе обороны заметил неяркую вспышку в небе и разлетающиеся обломки. Он не знал и не мог знать достоверно, что произошло, но предположил, что сбит некий летательный аппарат. А поскольку финны вряд ли бы стали стрелять по своей авиатехнике (да и не было ее там, судя по отсутствию звуков), то наблюдатель сделал вывод: сбит разведывательный беспилотник, о чем и доложил по команде.

В докладе не было особой нужды: оператор сделал точно такой же вывод из пропажи картинки. Но пулеметчик внес важное уточнение о виденном им взрыве. Все операторы знали, что ‘леталки’ снабжены самоликвидатором ради предотвращения их захвата противником. И, в свою очередь, сделали вывод: шальная пуля. Вот это умозаключение оказалось неверным.

Финский пулеметчик предложил своему лейтенанту попытаться сбить разведывательный аппарат и получил согласие. Из подручных средств пулеметный расчет соорудил зенитный лафет. По правде сказать, конструкция была слизана с аналога, на котором располагалось противотанковое ружье.

Аппарат летел на высоте около километра. Цель, что и говорить, была не из простых. Еще счастье, что по каким-то причинам разведчик перемещался по прямой – наверное, очень торопился. И еще повезло со временем: первый номер сержант Рийно успел набить ленту трассирующими патронами. Самоликвидатор разнес летающий аппарат на настолько мелкие части, что их поиски мгновенно признали не стоящими усилий. И колонна продолжила путь.

- Наши летят!

За прошедшие дни десантники, все до единого, научились мгновенно распознавать характерный грохочущий гул летящих вертолетов. Правда, точно оценить их количество не представлялось возможным. Одно лишь было ясно: несколько.

Через считанные минуты винтокрылые машины уже показались из-за скал.

- С ними отобьемся.

- С этими? Да они нам и стрельнуть не дадут. Ты видел, как они работают?

- Ты сам-то видел? Ведь нет!

- И не надо, нам от соседей лейтенант рассказал. Жуть! Вон те гаубицы ведь не слыхать, а?

- Не слыхать, спора нет.

- Ну так вот: у ‘крокодилов’ эрэсы тяжелые, бьют еще покрепче, чем корпусной калибр. А уж целиться девки умеют, вон два штурмовика целый гаубичный дивизион ухайдакали.

- Ага, и при этом штурмана на носилках унесли.

- А про то я слыхал доклад ротному. На зенитную засаду девчата попались, все ж опыта у них маловато.

- Ты глянь, ты глянь, садятся эти, которые без пушки и эрэсов. Ей же, садятся!

- А те, боевые, они, видать, уже нацелились.

Тут знатоки вооружений и тактики оказались неправы. Не было у штурмовиков наведения на цель по причине отсутствия такового от беспилотника. Правда, в транспортнике прилетел один оператор при двух ‘леталках’, но получить от них данные было невозможно по причине того, что запуск еще только предстоял. Собственно, взяли оператора с этими аппаратиками ‘на всякий пожарный’, поскольку на момент вылета еще не прошел доклад о сбитом.

Но первой из транспортника, винты которого еще полосовали воздух, выскочила немолодая женщина с чемоданчиком. Лыжники ее в лицо не знали, но о роде деятельности догадались сразу. В другой ситуации поспешность ее перемещения на ротный НП могла бы показаться смешной, но ни одной улыбки не наблюдалось. Пока шла разгрузка резервного полувзвода, снаряжения и боеприпасов, двое в небольших званиях, но явно специалисты, подскочили к пострадавшему ‘крокодилу’, быстро организовали передвижной кран и принялись снимать винты.

- Долго вам, ребята? – последовал вопрос от Амосовой. Будучи летчиком, она в вопросах ремонта разбиралась слабо.

- Час работы, – выкрикнул техник. – Они тяжеленькие, по сто десять килограмм, как отдать.

Между тем та, которую прилетевшие из осназа называли Раисой Антоновной, закончила втыкать раненым уколы из необычных гибких шприцев и наворачивать бинты с какими-то хитромудрыми прокладками, выпрямилась, выдала приказ: ‘До посадки не беспокоить!’ и пошла из НП.

Самым храбрым оказался ротный Борисов. Или же отваги ему придало звание старшего лейтенанта. Как бы то ни было, он был единственным, кто отважился спросить:

- Как они там, доктор?

По недостатку опыта общения с товарищем старшим военфельдшером он не знал, что обычно Раиса Антоновна Колымага не терпит путаницы в обращении и одергивает любого без оглядки на звание и должность. Но говорят, что нахалы отличаются повышенной удачливостью. Во всяком случае, старший лейтенант получил внятный ответ:

- С девушкой случай тяжелый. Правую кисть наверняка не сумеют спасти, даже в Москве, – старший военфельдшер пребывала в убеждении, что столичные врачи лучше всех прочих, – да еще операцию ей придется делать. Очень уж много мелких осколков она схлопотала. А тот чернявый молодой человек... обе берцовые кости задеты, но, может быть, ногу оставят. Хромать уж точно будет, о футболе придется забыть. Ну, если повезет, то ходить на стадион сможет.

Видимо, последние слова были шуткой. Но никто не улыбнулся.

Все это слышал пронырливый газетчик. К чести его будь сказано: он догадался, что беспокоить раненых нельзя, но уж переговорить с другими десантниками возможность существовала. И он ею воспользовался.

Как-то очень ловко корреспондент подходил то к одному, то к другому; иных расспрашивал чуть подольше, другие удостаивались лишь одного вопроса. Но его профессиональное терпение было вознаграждено: один из саперов оказался не только знающим, но и словоохотливым.

- Вон тот мост видите, товарищ батальонный комиссар?

- Да что вы, товарищ старшина! Давайте без чинов. Зовите меня просто Костя.

- Ну, тогда я Фрол, значит. Тот мост, товарищ лейтенант его и спас от разрушения. Да, вот так. Финны, они готовились взорвать, ну, штурмовики снесли домик, где машинка была, а потом два провода нашли, один хитрым был, хорошо спрятан. Как звать лейтенанта? Марк Перцовский. Так вот, он вычислил, где взрывчатка находится, мы там ее и нашли, потом всю вынесли оттуда. Как ранение получил? По-геройски. Финны обстреливали мост чтоб, значит, обрушить, а он под снарядами кинулся разглядывать повреждения, там его и ранило. Принесли лейтенанта в окоп, а он тут же бумагу с карандашом потребовал, рассчитал, как мост подкрепить надо, чтоб, значит, бронетехнику выдержал. Нет, он не наш, не нашего батальона. Приданный, но герой настоящий. Сам, своими глазами видел, как он раненый чертил. И от спирта при этом отказался, чтоб, значит, считать на трезвую голову, – по мнению старшины, последний факт был наиболее героическим. – Наши балки подвезут, мост усилят. Все ж три снаряда в него попало. Говорили ребята, что цельный дивизион гаубиц финны на это дело отрядили, но тут уж штурмовики им дали прикурить. Какие? Да те два. Да, тот самый, который сейчас на части разбирают...

Для неопытного корреспондента последняя фраза сошла за чистую правду. На самом деле у Ми-28 всего лишь снимали лопасти громадного горизонтального винта.

А сапер продолжал:

- ... его на аэродром обратно отвезут, чинить станут... А штурманша что? Тут слышал я: хоть финские пушки наши девчата разнесли, но на обратной дороге попали в засаду с зенитками, там как раз штурмана ранило, да сам вертолет загорелся. Но командирша, она молодчина, дотянула до наших позиций и машину посадила в аккурате. Сейчас и ее, и лейтенанта вывозить будут.

Газетчик явно старался не мешать рассказчику, и потому почти не задавал вопросов, но строчил в своем блокноте с бешеной скоростью.