В Министерство иностранных дел Германии поступил запрос. Дипломат из СССР пожелал снять квартиру. Само собой, на время съема это помещение приобретало права экстерриториальности. Дело не такое уж необычное; ввиду потепления в советско-германских отношениях оно вообще могло пройти без сучка и задоринки, если бы не одно обстоятельство. Таковое было женщиной; звали ее фрау Мишакова, и была она замужем за вышеозначенным дипломатом. Именно она подбирала квартиру.

При одном только взгляде на эту даму служащий министерства вздохнул (мысленно, конечно). Обладая немалым практическим опытом в общении с самыми разными людьми, герр Леопольд Кёллер сразу понял: клиентка являет собой законченную стерву. И не ошибся: процедура подбора квартиры стала затягиваться совершенно неподобающим образом. Проверка первого варианта квартиры заняла у вышеозначенной фрау три часа семнадцать минут, не считая затрат времени на транспорт. И все это лишь для того, чтобы получить отрицательный ответ, высказанный пренебрежительно-высокомерным тоном. От отказа, произнесенного к тому же с сильным русским акцентом, первое впечатление, полученное служащим от клиентки, не только не ослабло, но, наоборот, усилилось.

Герр Кёллер сделал для себя еще один вывод: процесс подборки квартиры может растянуться хорошо, если на три дня, а с учетом воскресенья — на все четыре.

На участке, выбранном в качестве полигона для штурманов бомбардировщиков, происходили не вполне обычные вещи. На порядочном удалении от места постоянной дислокации (километров десять) силами инженерного подразделения воздвигли две металлических вышки. На глаз они выглядели двадцатипятиметровыми. Еще две вышки, поменьше размером (высота их не составляла и пятнадцати метров), установили также в стороне, но поближе: между ними не было и пяти километров, а сами они находились на расстоянии прямой видимости от взлетно-посадочной полосы.

Штурманский состав по очереди поднимался в воздух на ТБ-7, который удалялся на порядочное расстояние (никак не меньше сотни километров), после чего начиналось шаманство над приборами.

Параллельно действиям шли комментарии вроде:

— …привязка по первому и второму, есть контакт, изменить курс, азимут двести двадцать… так держать…

— …оставляю короткие, перехожу на сверхкороткие, сигнал устойчивый, курс…

— …уточняю, курс двести двадцать один, к перестроению товсь…

— …поправка к курсу два градуса к северу, дистанция…

— …внимание… сброс!!!

Любовь к объективности требует заметить: никакого сброса не было хотя бы уж потому, что бомбовой нагрузки самолет не нес. Но даже с учетом этого очевидно ошибочного слова, все остальные ясности не добавляли. Непосвященный вряд ли бы смог перевести на человеческий язык половину сказанного, а действий штурмана не понял бы вовсе. К этому следует добавить: непосвященных на борту почти что не имелось. Командир бомбардировщика был полностью в курсе, а бортмеханик не входил и не мог входить в число посвященных, ибо всего вышецитированного диалога не слышал (двусторонюю связь ему на время учений отключали, он мог только сообщить что-то командиру).

Нельзя сказать, чтобы пилоты были в восторге от задания с обучением штурмана. Скорее оно вызывало у них скрежет зубовный, но… все они были дисциплинированными командирами, а также понимали необходимость этих учений. Коринженер все же разъяснил им суть основной боевой задачи: бомбить объекты предстояло в скверных погодных условиях. А если бы вопреки прогнозу погода оказалась бы ясной, то боевая операция подлежала переносу по времени.

На самом деле требование имело чисто педагогическую основу. Рославлев точно знал и погоду на тот день, и расписание цели, и иные параметры. Сдвиг по времени был не просто нежелателен: он грозил сорвать всю операцию.

Второстепенные объекты были в некотором смысле легче в работе. Во-первых, у них была порядочная длина — от ста двадцати до тысячи метров. Во-вторых, присутствие женщин и детей полагалось крайне маловероятным на самом длинном объекте, а на более коротком их вовсе быть не могло. Но у этих двух были и минусы. Отсутствовала система точного наведения. Точнее сказать, она полностью отсутствовала для второго объекта, а для третьего лишь с некоторой вероятностью, Правда, коринженер клялся на общем собрании, что уж по цели длиной более сотни метров умная бомба не промахнется, но в ответ на это заявление весь летный состав подумал практически идентично: "Всякое бывает".

Объективно говоря, готовность истребительного авиакрыла была наивысшей, то есть лучше, чем у штурмовиков и бомбардировщиков. Положа руку на сердце, Смушкевич и Рычагов не могли винить в этом летный персонал. При всей сложности МиГов летать на них все же было попроще, если, конечно, не заниматься особо сложным пилотажем. Но как раз это было строжайше запрещено под страхом полного отстранения от полетов. Атмосферу сгущали также высказывания Рычагов на разборах полетов:

— Это вы не были в обучении у товарища Александрова. Если он только выберет для этого время — тогда узнаете… нынешние занятия курортом покажутся.

"Курсанты", разумеется, не спорили, хотя в мыслях не соглашались с этими словами. Обучение ни по каким признакам на курорт не походило. Матчасть учили, правда, не особо строго, на что было получено разъяснение в следующих словах: "Вам надо только знать, что неисправно и можно ли с этим дотянуть до своих; исправить своими силами вы все равно ничего не сможете". Зато пробные воздушные бои, да не с кем-нибудь, а со своим же братом-истребителем, только что те летали на обычных машинах (большей частью на "ишачках"), да еще с полной регистрацией всего происходящего на хитрых кинокамерах, необычайно миниатюрных, но дающих отменное изображение, с возможностью остановки показа, перемотки… это да. Причем на разборе полетов к записи подключались хитрые расчетные устройства, которые безжалостно показывали предполагаемые трассы снарядов или возможность захвата цели ракетой. Натурально, все ошибки выявлялись, как на планшете с бумажными схемами боя.

— Это что, — приговаривал в таких случаях товарищ комдив, — видели бы вы, как мои полеты Александров разбирал. Пух и перья летели!

Штурмовики (в неофициальной обстановке коринженер именовал их "вертолетчицы") продвигались в обучении медленнее. Почему-то на их занятиях Александров присутствововал чаще, чем на всех прочих. Соответственно, и пояснения вкупе с критикой им доставались в большем объеме.

— Даже не думайте, что вам придется штурмовать линии окопов. Забудьте. Это работа для артиллерии… и минометов тоже. Лейтенант Литвяк, вот на записи видно: ваш вертолет завис неподвижно. Зарубите на спинном мозгу: висеть на месте на ударной машине нельзя: тут же зенитки проснутся. Ко всем относится! Вот для вас подходящая задачка: подкрасться незаметненько к домику на берегу реки, да снести его внезапным ударом так, чтобы щепочки от него три дня искали и не нашли. А в домике этом оч-ч-ч-чень важные персоны, такой объект уничтожить — все равно, что батальон полностью накрыть. Или того почище: артбатарея пусть даже дивизионного калибра. О корпусном и не говорю. Думаете, она не в состоянии крови нашим попортить? А при ней зенитки. Должны они там быть, не могут не быть, потому что я сам бы не пожалел зенитного прикрытия. Но ведь не достанешь ее, если не знать, где замаскированные пушки. А вы, девчатушки, увидите сверху, где к ней подвозят снаряды, да куда полевые кухни ездят. И дадите, чуть высунувшись из-за пригорка, небольшой залп эрэсами — так чтобы на зенитки хватило — а потом уж от всей души по пушкам. Так-то вот. Да еще транспортные операции. Сходу могу сказать: наверняка потребуется доставка десантников, боеприпасов для них, а то и тяжелого вооружения. Ну и раненых вывезти. Окружения — они на войне бывают…

Вертолетчицы слушали, кивали, шушукались между собой — и учились с упорством паровоза, берущего тяжелый подъем.

Бронетехника, само собой, тоже получала долю внимания. Вопреки уставу, бойцы отрабатывали езду на броне и прыжки с танка или бронетранспортера на ходу. Коринженер в самых сильных и частично матерных выражениях настоял, чтобы тренировки проводились сначала на крайне небольшой скорости, которую увеличивали постепенно. Разбор действий танков и бронетранспортеров также частично шел при его участии.

— Лейтенант Пыльнов, объясните всем нам, чего ради вы встали неподвижно, да еще где: на высотке! Вы там торчали, как башня Кремля — видны за десяток километров. Да еще вылезли по плечи из башенного люка. Вы думали, вражеский снайпер от вида такой мишени расплачется от умиления? Или ваш танк сочтут недостойным выстрела из противотанковой пушечки, которая разует машину? А может быть, вам не терпелось получить бутылку горючей смеси на корму? Между прочим, вы продвинулись настолько вперед, что мотострелки не успели прикрыть ваш танк. Ведь говорили на тактических занятиях: использовать складки местности. Они-то вас прикроют, а вот ваша тупая башка — прикрытие не из важных…

Отдельно шли полеты на "леталках" — так остряки прозвали крошечные, весом считанные килограммы, аппаратики, которые по перемещались по сигналам с земли и передавали изображение. По непонятной причине коринженер почти не участвовал в отработке их действий. Правда, эти крохи не тянули на роль штурмовиков, истребителей и, тем более, бомберов. Только разведка. Они выявляли замаскированные доты, и доходило даже до того, что ночью могли видеть человека или автомобиль с теплым двигателем. Коринженер только провел вводное занятие, дальше операторы учились самостоятельно. Ну, почти самостоятельно: злобные штабные подкидывали хитрые вводные, изощряясь в подлости и низости. Особенно же зверствовали они в заданиях на поиск снайперов — явно по наводке того же Александрова.

Относительно танков, артиллерии и мотопехоты коринженер имел отдельный разговор с Черняховским.

— Иван Данилович, мне учить твоих работать со ствольной артиллерией — только позориться. Не думаешь ли ты, что самоходчики, танкисты и даже минометчики не справятся с железом? И я так не думаю. Единственное, чему надо обучать — и то это забота командиров батарей, да ротных — грамотно корректировать огонь по данным от корректировщиков. Беспилотники видел? Вот они тоже могут посодействовать. Узким местом будет связь… Ты чего в осадок выпал? Не ослышался, она, родимая. И не полагайся на проводную. Твоим ребятам еще предстоит столкнуться с вражескими диверсантами, а у противника они на высоком уровне. Так что озадачь командира разведроты контрдиверсионными действиями. Тем более, им придется с этим столкнуться. Разведчиков и наблюдателей обеспечу тепловизорами. Это наглазники, которые позволяют углядеть источники тепла. А так как диверсант любит ночную темень, то и приборы ночного видения тоже поставлю. Сразу скажу: не абсолютное оружие, но помочь сможет здорово.

— Сергей Васильевич, ты хотя б намекнул, на какой местности, да в какое время года нам предстоит… это самое.

Коринженер словно застыл в раздумье, потом решился.

— Север. Зима. Холод страшенный. Имей в виду, Иван Данилович, температура упадет в этом году до рекордно низкой. К сожалению, тут не ожидаю ошибки от моих богов погоды.

Подполковник мгновенно сделал вывод, но промолчал. Александров продолжал:

— Вот это руководство для разведчиков относительно минного дела. Уж будь уверен, будущие противники превосходно умеют ставить минные ловушки. Мастера! Да что я говорю — гроссмейстеры! Так что твоим учиться и учиться, тут Ленин прав на все сто. Но остался еще один вид вооружения, который тебе нужно опробовать. Реактивно-залповая система огня "Ураган". Она две машины включает в себя: боевую и транспортно-заряжающую. Работает ракетными снарядами. В каждом по сто килограммов взрывчатки, точно, как для двенадцатидюймовых линкорных орудий. По весу минутного залпа любой линкор нервно курит в сторонке. Подробности по ТТХ включены в эти инструкции. Твоя задача: подготовить экипажи на четыре машины. Работа на месяц. Больше, извини, дать не могу. И еще две недели на боевое слаживание. "Ураганы" рассчитаны на прорывание глубоко эшелонированной обороны на глубину до тридцати пяти километров, ширина прорыва… — тут Александров совсем немного запнулся, — я рассчитывал на километр, но если твой штаб внесет поправки, то не возражаю. В боеприпасах недостатка не будет, уж это обещаю. Тут главное — чтоб по своим не попало, придется отработать спешное убегание из окопов и блиндажей вблизи и, главное, впереди установок.

В последней фразе Рославлев немного исказил правду. На самом деле он опасался паники среди своих бойцов. Очень уж устрашающим должно было оказаться действие. Но преждевременная демонстрация действия этого оружия тоже представилась неосмотрительной. Утечки и протечки, знаете ли, случаются.

Примерно с полмесяца вообще ничего значимого не происходило. Ну не считать же громадным событием тот факт, что тяжелые бомбардировщики уверенно ориентировались при любой погоде и даже на пробу слетали до Диксона и обратно. Опять же, расчеты ракетных минометов научились довольно быстро подводить боевые машины к заранее заданной позиции стрельбы, производить залп и тут же менять позицию на другую. Для личного состава этой батареи сам Черняховский придумал слово "ракетчики", хотя демонстрация этой армейско-филологической находки вызвала кислую физиономию коринженера. Впрочем, тот не стал протестовать ввиду полной новизны этого рода войск.

И доработка умной бомбы тоже могла показаться чуть ли не обыденным делом. То есть это устройство изначально было умным, а теперь поумнело до верхнего предела. Пробные бомбометания и с ТБ-7, и с Ту-95 дали хорошие результаты. Ну, не в пятачок положили, это верно, но в пределах пятнадцати метров — совсем недурно. Еще одну учебную цель (ее изобразили серыми полотнищами) тоже шпокнули, как надо. Правда, бомбы были чуть разными. К второй и третьей что-то такое пришпандорили; оно при раскрытии парашюта начинало извергать ярчайше-оранжевый дым.

И тут посыпалось. Для начала Голованов был вызван пред начальственные очи Александрова.

— К тебе дело по специальности, Александр Евгеньевич. Ставлю задачу. Глянь-ка на карту… вот точка, до которой надо будет добраться. Здесь она же, но в другом масштабе. С послезавтра и в течение трех дней в тех краях ожидается нелетная погода с мелким дождичком… — это словосочетание вызвало широкую ухмылку на лице летчика, взлетавшего и садившегося на бетон, — так что тебя не заметят. Задача: пройти над точкой и глянуть на картинку на радаре и на инфракрасном прицеле. Это стадион, чтоб ты знал. А на нем будут гражданские в большом количестве, поскольку лететь будешь в воскресенье; предстоит футбольный матч на кубок Германии. С наведением должны успеть. Вторая машина должна пройти над вот этой точкой. На нее будет наведение на на коротких. Пошаришь на инфракрасном.

Эти слова означали, что точность выхода на цель составит километры, и в последний момент захват цели будет производиться с помощью инфракрасных лучей.

Голованов не страдал замедленностью мышления: выводы он сделал почти мгновенно. Выходит, первая истинная цель однозначно будет присутствовать на стадионе. Летчик видел кадры кинохроники, на них Гитлер выступал как раз там. И командир бомбардировщика решил, что все понял. Вторая цель находилась в городе Вильгельмсхафен. Голованов знал, что именно там базируются корабли Кригсмарине. Пусть не все, но часть уж точно. Тут, похоже, также имелась полная ясность.

А коринженер продолжал:

— Вот здесь стоит линкор у причала…

Голованов чуть было не улыбнулся: настолько хорошим было совпадение вводной с его собственным анализом.

— …в любое место на палубе положи гостинец, результат будет хорошим. Теперь третья цель…

На стол легла уже другая карта.

— …вот лесной массив между озерами Гроссдёльнер и Вуккерзее. Этот комплекс зданий принадлежит… ну, неважно… короче, подарочек требуется положить на эту лужайку. Ориентироваться придется по радару.

— Какая лужайка, здесь целое поле, — возразил командир бомбардировщика. — Длина, если верить карте… больше километра. Вот.

— Тем меньше у бомбера причин промахнуться в боевых условиях. Неважно, в какое именно место на этой зелени попадет гостинец, все равно местные внимание обратят. Но это потом, а в воскресенье там хозяина не будет. И не надо. Твоя задача: разведка и более ничего. К сожалению, сильной засветки на радаре этот комплекс не даст, крыши черепичные, но надеюсь на сообразительность твоих штурманов.

Голованов, имея обширный опыт общения с вышестоящими, искусно изобразил нехватку ума, рассчитывая выудить дополнительные данные:

— Сергей Васильевич, а почему "штурманов"? По нагрузке одна машина с еще каким запасом увезет все умные бомбы. А на этот раз и вовсе без нагрузки, чистая разведка, так ведь?

Ответом был понимающий взгляд — по крайней мере, летчик так подумал.

— Тут дело такое, Александр Евгеньевич. Ты наверняка подумал, что первая цель самая важная из трех. Мимо денег, дорогой товарищ. Все три одинаково важны. Разница между ними лишь та, что первый гостинец надо доставить не просто к точной дате и к точному времени, но еще и в точное место.

При этих словах летчик окончательно уверился в своей догадке, но комментарии придержал.

Александров продолжал:

— Второй и третий подарочки должны попасть к адресатам, если подходить формально, до конца светового дня. Но мы ж с тобой не формалисты? Так вот, первая же бомба поставит на уши всю противовоздушную оборону Германии…

Выражение было новым для Голованова, но в целом понятным. Правда, командир эскадрильи бомбардировщиков и раньше знал, что товарищ коринженер любит выражаться заковыристо.

— …так что ради облегчения труда тебе и твоим штурманам придется рассчитать время пролета так, чтобы тревогу просто не успели поднять. Вывод сам сделаешь или помочь?

Правду молвить, задачка была лейтенантского уровня, а то и ниже. И командир бомберов тут же продемонстрировал, что должность занимает по праву. Ответ был кратким и точным:

— Три машины, по одной на цель, назначить заранее три экипажа, каждый разведывает свою. И для всех наметить отдельный маршрут разведки, чтоб уменьшить вероятность обнаружения. Это минимальный вариант. Но если с запасом, то четвертого надо бы погнать. Еще того лучше: каждому экипажу разведать по две цели. Не в один день, конечно. Даже если кто вдруг… мало ли что… короче, задачи выполним.

Александров улыбнулся одними глазами.

— Эх, Александр Евгеньевич, был бы ты моим курсантом… Как раз сейчас на "отлично" ответил. Но оценку поставить не могу. Не везет тебе! Ладно, шутки побоку. Давай, собирай экипажи и сразу ставь задачи штурманам.

Боец Арам Варпетян честно тянул службу в стрелковой дивизии. И совершенно неожиданно (как это обычно и бывает) его вызвали в особый отдел. Попадание в кабинет начальника принесло и вторую неожиданность в лице явного армянина при майорских шпалах.

— Боец Варпетян по вашему приказанию прибыл!!!

— Спокойно, Варпетян, не на плацу, не надо голосить, — голос капитана Есипова звучал невозмутимо, без малейшей угрозы. — В вашем личном деле записано, что вы хорошо владеете русским языком.

Это был не вопрос, а утверждение, но Арам понял высказывание как вопрос и не ошибся.

— Учился в русской школе, по русскому языку только пятерки, товарищ капитан.

— А по армянскому?

— Также пятерки, товарищ капитан.

— Товарищ майор, проверьте.

Проверка тут же началась и проходила она сначала на армянском языке. Неизвестный майор задавал вопросы большей частью на военную тему; многие слова Арам ничтоже сумняшеся заимствовал из русского, поскольку правильного эквивалента на армянском языке просто не знал. А потом экзаменатор не преминул задать сколько-то вопросов и по-русски.

Наконец допрос (или опрос?) закончился. Особист и майор обменялись взглядами.

— Боец Варпетян, вы переводитесь в подразделение майора Айвазяна. Вам предстоит стать военным переводчиком.

Это было настолько неожиданно, что на какое-то мгновение Арам утратил обычно присущую ему быстроту мышления:

— Товарищ майор, разрешите доложить!

— Докладывайте.

— В школе я также изучал французский, но русский и армянский знаю гораздо лучше.

Это был тончайший, ну почти невидимый намек на то, что по французскому языку школьник Варпетян тянул на троечку (в лучшем случае).

— Ни французский, ни английский, ни немецкий языки вам пока не понадобятся, Варпетян. Только армянский и русский. Идите и оформляйте перевод. Вот направление.

Умный боец вышел из особого отдела, но не прошел и пяти шагов, как у него созрела догадка. Только в одном случае могла возникнуть потребность в военном переводчике — нет, наверняка в переводчиках! — со знанием армянского и русского языков. Предстояла война СССР с Турцией.

Наверняка вышеназванный боец был не просто умным, а очень умным, ибо не поделился озарением ни с кем, хотя в душе гордился своими блестящими аналитическими умениями. Его гордость, возможно, несколько потускнела бы, узнай он, что его соплеменники в различных частях РККА, переведенные в то же самое подразделение, все, как один, пришли к тому же самому выводу.

Любой пилот бомбардировщика просто обязан грамотно заходить на цель. Работа у него такая.

Именно так поступил Илья Мазурук.

Заход был произведен не то, чтоб мастерски, но вполне на уровне:

— Сергей Васильевич, коль не секрет, то почему у наших бомберов номер модели такой большой?

Рославлев подумал, что наверняка Голованов в курсе этой попытки подкопа; даже наверняка выбор именно хитрого белоруса в качестве переговорщика продиктован некими хитрыми же соображениями, но не стал углубляться в мысленный анализ.

— Илья Павлович, вы, должно быть, заметили, что оборудование "тушек", а также движки, фюзеляж, набор — все это несколько нестандартное? Заметили? Все эти самолеты сделаны в секретном КБ с использованием наработок Туполева, это так — кроме движков, понятно — но сделаны из дорогущих деталей, материалов и узлов. Во сколько именно это обошлось нашей стране — даже говорить не стану, не то вы заболеете от огорчения. И все родственные модели получили увеличенные номера. Обратите внимание: производство мелкосерийное. Не исключаю, что когда машины пойдут в серию, то и модели переименуют. Но сейчас номера идут в беспорядке. Вот вам свежий пример. Я задумывал было организовать для вас Ту-22. Это более современная модель по сравнению с девяносто пятой. Но идею пришлось отвергнуть: очень уж капризная, ее осваивать долгонько, хотя по скорости лучше ваших нынешних. К истребителям то же самое относится. Исключения: вертолеты. КБ разрабатывает модели с последовательно увеличивающимися номерами, но предыдущие не пошли в серию. Движков не хватает. А увеличить их выпуск — дело даже не года, а гораздо больше. И стоимость у них, повторяю… ладно, не будем о грустном. Короче: вас ведь интересовало происхождение техники, так? Поверьте мне на слово: тут секрет на секрете едет и тайной погоняет. Могу лишь заверить, что все машины советского производства. И еще… — Александров какое-то мгновение пребывал в нерешительности, — …в конструировании техники участвовали КБ, о которых вы не знаете. Очень рекомендую и в дальнейшем оставаться в неведении.

— Сколько нам еще учиться?

Александров сделал честнейшее лицо.

— Чем хотите могу поклясться: и сам не знаю. Не от меня это зависит, а от высшего руководства. Какие оно задачи поставит — под такие и будете вострить умения и навыки. Пока что передо мной задача, которую вам разъяснят позже. Но Александр Евгеньевич уже получил вводную… нет, не на боевые действия, а на учебные полеты.

Летчик все понял правильно. Если Голованов получил такой приказ — значит, можно вычислить боевую задачу. Но результаты этих расчетов лучше держать при себе.

Лицо Мазурука в течение всего разговора оставалось все тем же добродушно-простоватым. Никто в мире не смог бы догадаться, насколько он поверил в слова коринженера.