Глава 2

Чувствую себя на редкость неплохо. Хотя от местного магошокера ожидал всяких подлянок. Виноватым себя не чувствую. Заняться нечем. Помещение, в котором я нахожусь — камерного типа, причем на одного. Потому банально ложусь на кровать и начинаю приводить в порядок память. И свою, и предшественника. Его память ощущается как собственная, но приходится напрячься, чтоб что-то вспомнить.

Впрочем, я знаю кучу людей, которые безо всяких вселений напрягаются, чтоб что-то вспомнить. Особенно после удачно проведённой ночи в ночь с пятницы на понедельник, пардон за тавтологию.

С «губы» лично меня забирает Валери через пятнадцать минут.

Вначале лязгает снаружи засов на тяжёлой казематной двери, потом дверь открывается и местный выводной вместе с Валери проходят вовнутрь. Принимаю решение не хамить, поскольку даже по тем ранжирам Валери старше меня и по возрасту, и по званию.

— Курсант Атени, господин подполковник!

— Вольно, — отмахивается Валери, который щеголяет в штатском. — Я его забираю, — обращается он к выводному.

Оказывается, губа находится в подвальном помещении. Подымаюсь вслед за Валери по каменной лестнице и оказываюсь на улице.

— С первым крещением вас, — бурчит Валери.

— Благодарю за помощь, господин подполковник! — искренне и от всего сердца козыряю ему, хотя он не видит, шагая впереди меня.

— Не за что, курсант. Это — мой долг. И как преподавателя, и как офицера. Лично вы в произошедшем никак не виноваты, свидетели опрошены, зачинщики ничего не скрывают. Лично мне проблема видится в другом… Курсант, пожалуйста, не идите сзади меня. Встаньте слева рядом.

Тут же подтягиваюсь за ним.

— Вы же понимаете, что этот первый раз — далеко не последний? — продолжает Валери.

— Я бы не был столь категоричен, господин подполковник. Вернее, не так. Этот раз — конечно не последний. Но вы, кажется, считаете, что такое давление будет постоянным. А я уверен — что есть эффективные методы противодействия, пока просто времени мало было, чтоб их в полной мере применить.

— Как интересно… не поделитесь?

— Если прикажете. Господин полковник, у меня есть опыт жизни в казарме под гораздо большим давлением. Тем более, казармы срочной службы с местным санаторием и сравнивать нельзя.

— Да уж… Я всё время забываю, откуда вы к нам, больно уж случай неординарный. Хорошо. Атени, изначально я хотел предложить вам неформальные неафишируемые механизмы поддержки со стороны Деканата. Как перспективному курсанту, попавшему не в ту социальную среду. Сейчас вижу, что наши опасения за вас абсолютно беспочвенны. Тема моего визита исчерпана, всего хорошего. Если у вас есть свои вопросы — слушаю.

— Господин подполковник, у меня — частичная амнезия. После госпиталя память вернулась не полностью. С одной стороны, это неплохо, мне есть что забыть… С другой — это может сказаться на эффективности моего обучения и, как следствие, на моей боевой эффективности в будущем. Вы бы не могли сориентировать, можно ли как-то порешать с начмедом вопросы моей реабилитации?

— Мы в курсе проблемы, это есть в медицинском приложении к вашему личному делу. Начмед уже смотрел. Он говорит, его личной квалификации не хватит. Не будем забегать вперед, Атени, но у нас на вас большие планы. Если удастся хотя бы треть, будет возможность всё откорректировать на базе более совершенного медцентра, чем наша санчасть.

— Господин подполковник, последний вопрос. Последний эпизод в столовой я расцениваю как индикатор того, что Устав в колледже соблюдается далеко не скрупулёзно. Стоит ли мне планировать свои дальнейшие действия по адаптации в этом коллективе с учётом требований действующих Уставов? В частности, Боевого и Дисциплинарного? Или — лучше сосредоточиться на неуставных инструментах взаимодействия?

— Как вы деликатно, хе-хе. Откуда такой стиль, Атени? Вы же не дворянин?

— На заставах чертовски мало занятий зимой, господин подполковник. А офицеры погранвойск — образованнейшая часть элиты. В силу служебных обязанностей.

— Мда уж… Вы и правы, и не правы. До сего момента личные взаимоотношения в колледже регулировались естественными правилами этого социального слоя — дворянства. Устав как таковой был и не нужен, у дворян не менее жесткие кодексы. С появлением здесь вас, в Уставе назрела необходимость. Отвечая на ваш вопрос: Её Августейшество в лице администрации Колледжа поддержит любые усилия любых лиц, направленные на соблюдение и духа, и буквы Устава в стенах этого учебного заведения. Я ответил на ваш вопрос?

— Так точно! Разрешите идти?

— Шагайте уже…

До конца дня слоняюсь по территории, заглядывая в каждую дырочку. Изучаю возможный ТВД, так сказать. В конце дня захожу к старому знакомому на склад.

— Разрешите обратиться!

— Да не пнись, паря. Расслабься, — указывает на стул по соседству уоррент-офицер. — Наслышаны о твоих геройствах в столовой. Чего хотел-то?

— Нужна ваша помощь. Но прежде всего — весь штат хавилдара погранвойск, это раз. И — орденская планка креста «ЗА ДОБЛЕСТЬ». Эмитированного Южно Ужумским пограничным округом.

— Тебе штат по парадному ранжиру или по походному? — ничуть не удивляется дед.

— Хороший вопрос… в принципе, имею право и так, и так, с любой формой… — размышляю вслух. — Но по парадному штату, под рукой — шёлковые удавки в виде аксельбантов. Парадка!

— Жди. — Дед встаёт, уходит и через две минуты возвращается с пакетом, который бросает мне на колени. — Вот. Орденская планка вот, — он протягивает мне коробочку. — «ДОБЛЕСТЬ», но без ленты твоего округа, уж извини. Хотя, паря, ты ж погранец? Вам же по-походному можно и так.

— Неожиданно — тру затылок. — Я, конечно, ожидал, что у вас может быть всё. Но такое… Просто снимаю шляпу.

— Да не тянись. Ты ж сам всё понимаешь. Рядовой состав своих не сдаёт. И всегда поддержит, если есть возможность. Иначе нас с говном сожрут… То, что ты в офицеры тянешься, всем нам — как зорька в пургу. Опять же, и по человечески все на твоей стороны. Ты-то хлебнул паря, чего уж… А зажравшиеся барончики и по жизни берегов не видят, с жиру бесясь И в армии от них — одни проблемы, когда командовать начинают. В общем, я думал, ты понял, что мы тебя поддержим, когда ты заселялся.

— Да понял я, батя, понял… СПАСИБО. — отхожу от устава, но он более и не нужен. В общении тут, покрайней мере. — Батя, тогда ещё есть вопрос. Я только что с подполковником Валери говорил…

Со склада выхожу через полчаса почти в хорошем настроении, перепрошитой форме и со всеми регалиями предыдущего места службы. Всё, что планировал, решить удалось. Не могу сказать, что полностью отошёл от всего, что случилось, но очень хочется хоть что-то сделать правильно хоть тут. Так сказать, напоследок душу отвести.

В столовую специально прихожу за полчаса до ужина. Набираю полный поднос еды. Сажусь в самом центре зала.

В семь столовая начинает заполняться курсантами, которые бросают на меня косые взгляды. Ну-ну, ещё же ничего не начиналось…

Утренняя пятёрка появляется под конец Вероятно, их придержали на «губе», ещё и без обеда: они кидаются к раздаче и набирают столько, что не могут унести за два раза. Странно, вроде б это запрещено — дед говорил. Я уже поел, потому не спеша подымаюсь, даю им загрузить подносы, подхожу к ним и командую:

— СМИРНО!

Они поглощены будущим ужином, потому замечают меня только после моей команды, обернувшись. Несколько секунд они тормозят, видимо, ситуация не вписывается в их шаблоны. Но мне и нужны были эти несколько секунд. Сейчас, ребята, вам вернётся ваша же борзость.

— Курсанты, вы не слышали команды? Я сказал СМИРНО! — орать на нижестоящих умеет каждый лейтенант, а уж мне то… Тишину в столовой можно пощупать руками.

— А, это ты, — «отмирает» один из пятёрки. Его сразу бью кулаком в зубы. Вероятно, выбивая пару. Он, гремя своим подносом, летит на пол.

— Кому ещё не ясен приказ старшего по званию?

Оставшиеся четверо просто не ожидали ничего такого, потому стоят слегка в шоке.

В сословном обществе, у дворян — масса своих заморочек, но телесными наказаниями они не увлекаются, хотя те и не запрещены. Ни один из уставов этой армии не запрещает телесных наказаний. К любым сословиям. Главное — применять их можно только сверху вниз, что понятно. И — в крайне мотивированной ситуации. Потому что даже полковник, незаслуженно съездивший по зубам рядовому, рискует много чем.

Местный устав мне нравится. И я приступаю к использованию всех возможностей, которые он предоставляет.

— СМИРНО! — командую ещё раз. Поскольку никто не реагирует, бью по зубам следующего в шеренге. Минус два.

— Ещё один раз — и пойдёте под трибунал. — Говорю спокойным речетативом, который отчётливо слышен во всей столовой. Так же спокойно бью по зубам третьего. Что, не ожидали? У моего предшественника огромный личный счёт к таким вот красавцам, потому сейчас, наверное, из наших двух половин душу больше отводит его часть памяти. Я же просто иду к своей цели кратчайшим путём.

— СМИРНО!

Оставшаяся пара, наконец, что-то начинает соображать, и становится таки, как требуется.

— За нарушение субординации, по четыре наряда на сортире. Кто староста их группы?! — обвожу притихший зал взглядом. Из-за столика встаёт какой-то худой брюнет и, глядя на меня ненавидящим взглядом, отвечает:

— Курсант Аспан, господин хавилдар.

— Курсант Аспан, проследить за заступлением этой пятёрки в наряд сегодня ночью. Доложить мне завтра утром перед завтраком. Рапорт — в письменном виде. — И, с демонстративным наслаждением глядя в его ненавидящие глаза, добавляю, — Исполнять!

— Есть, — цедит Аспан. — Разрешите быть свободным?

— Разрешаю. Продолжайте приём пищи, курсант. Не забудьте про письменный рапорт, мне он нужен для подшивки в табель вашей группы. — Теперь никто не сможет "соскочить". При всей путанице, прямое неподчинение приказу тут — основание для очень серьёзных разбирательств.

Что мне ещё нравится в местных уставах, равнять можно абсолютно всех в своём подразделении, кто младше по званию. В учебных заведениях тут не соблюдается ни вертикаль власти, ни правило прямого и непосредственного начальства, только в условиях боевых действий.