Книга: Свои среди чужих. Политические эмигранты и Кремль: Соотечественники, агенты и враги режима
Назад: Глава 17. Мутные воды
Дальше: Глава 19. Смена имиджа
ГЛАВА 18

СТАРЫЕ ПРИВЫЧКИ

После распада Советского Союза в воздухе повис важный вопрос: что будет с КГБ? КПСС перестала существовать, и логично было предположить, что КГБ — передовой отряд партии, охранявший и защищавший режим внутри страны и за рубежом, — должен быть расформирован или, по крайней мере, радикально реформирован. Что же касается внешней разведки КГБ, то в 1990-е гг. с приходом к власти демократического правительства Ельцина, она была, казалось, обречена.

Или нет?

Ранним солнечным утром в октябре 1990 г., почти за год до распада СССР, начальник внешней разведки КГБ, коренастый мужчина средних лет с черными, аккуратно причесанными волосами на пробор и тонкими, плотно сжатыми губами, спустился с крыльца своей служебной дачи в лесу Ясенево в нескольких километрах к юго-западу от Москвы. Поселок из двух десятков деревянных коттеджей, построенный для руководства Первого главного управления КГБ, окружал светлый лиственный лес. Это был не обычный дачный поселок — каждый дом поддерживался в идеальном порядке прислугой, которая убирала, занималась стиркой, готовила еду и ухаживала за садом.

55-летний Леонид Шебаршин — человек больших амбиций, замкнутого и язвительного нрава — возглавлял советскую внешнюю разведку чуть меньше двух лет. Этим утром он не торопился на службу, наслаждаясь прогулкой по осеннему лесу.

Шебаршин любил эти ежедневные 25-минутные энергичные прогулки в полном одиночестве: отличная возможность подумать перед рабочим днем. Вокруг было тихо; ухоженная лесная тропинка, казалось, была в его личном распоряжении. Высокий забор с колючей проволокой окружал территорию, выделенную для ПГУ, но она была такой большой, что здесь, в лесу, забора не было видно.

На боковой тропинке Шебаршин заметил бегущую фигуру. Невысокий мужчина в синем спортивном костюме и пестрой вязаной шапочке энергично размахивал руками, делая утреннюю гимнастику. Это был Владимир Крючков. Некогда протеже Андропова, теперь он руководил всем КГБ и был непосредственным боссом Шебаршина. Офис Крючкова находился на Лубянке, в центре Москвы, но он по-прежнему предпочитал жить на своей любимой даче в тихом Ясеневе. Шебаршин поприветствовал его кивком головы, держа почтительное расстояние: он искренне восхищался своим боссом.

Он считал, что именно Крючкову обязан стремительным взлетом своей карьеры. Когда два года назад Горбачев назначил Крючкова председателем КГБ, тот, в свою очередь, поставил Шебаршина во главе внешней разведки.

Многим в Ясеневе этот выбор показался необычным. Бо́льшую часть своей карьеры Шебаршин провел на Востоке — в Индии, Пакистане и Иране. Ему почти не приходилось иметь дело с «главным противником», как называли на Лубянке Соединенные Штаты, а именно работа на американском направлении считалась самым престижным в разведке КГБ.

Но Крючков посчитал, что именно Шебаршин, в 1980-е гг. курировавший Афганистан — на протяжении десяти лет самую болезненную тему для советского руководства, — лучше всего подходит для должности шефа ПГУ. В результате почти 12 000 сотрудников внешней разведки КГБ теперь служили под его руководством.

Через 20 минут Шебаршин подошел к металлическим воротам в бетонном заборе и караульной будке с табличкой «Научный центр исследований» — название для непосвященных, которое придумали для ПГУ еще в 1972 г., когда разведка переехала с Лубянки в Ясенево. Дежурный прапорщик узнал шефа, и ворота бесшумно распахнулись. Шебаршин неторопливо прошел по дорожке через кленовую рощу к семиэтажному зданию.

Возможно, что штаб-квартиру внешней разведки не случайно построили семиэтажной — именно столько этажей было у старого здания ЦРУ в Лэнгли, а в разведке КГБ все время сравнивали себя с американцами. Кто знает, может, эти две структуры могли связывать куда более эмоциональные отношения, чем принято считать. Сходство настолько бросалось в глаза, что в московской резидентуре ЦРУ Ясенево прозвали русским Лэнгли.

Семиэтажное здание, к которому направлялся Шебаршин, было лишь частью комплекса ПГУ. Позади него возвышалась 22-этажная бетонная громада; с восточной стороны находилось длинное строение пониже, по форме напоминавшее раздвоенный птичий хвост. Здесь размещались магазины, где продавали дефицитные товары по сниженным ценам, поликлиника, а также две сауны, бассейн, несколько спортзалов и теннисных кортов. Все это напоминало элитный загородный клуб где-нибудь в Америке, и, если у офицера разведки не хватало времени, он мог вызвать массажистку прямо к себе в кабинет.

Шебаршин вошел в вестибюль, прошел мимо обязательного для советских учреждений бюста Ленина и поднялся на лифте на третий этаж. В 9:00 коридоры здания были еще пустыми. Дежурный офицер открыл дверь в приемную Шебаршина, где в большой клетке, переделанной из стенного шкафа, жили два горластых попугая — подарок кубинских коллег. Своими криками они заглушали электронные часы, каждый час играющие какую-то бодрую мелодию — тоже подарок, на этот раз из Вьетнама.

День начался как обычно. Но второй по значимости человек в КГБ был встревожен. Войдя в кабинет, он окинул взглядом массивный стол с восемью вертушками. Со стен на него смотрели четыре портрета — Ленина, Дзержинского, Андропова и Горбачева. Все четверо сыграли важнейшую роль в судьбе советской разведки: Ленин и Дзержинский создали ее, Андропов расширил ее функции, а горбачевская новая политика гласности грозила ее уничтожить, раскрывая правду о преступлениях, в которых была замешана Лубянка.

Шебаршин просмотрел первые донесения. Из Берлина пришли удручающие новости, касающиеся Штази — некогда всемогущей спецслужбы Восточной Германии. В январе разгневанная толпа захватила штаб-квартиру Штази в Берлине, а ее руководителей отправили в тюрьму. В сегодняшнем донесении сообщалось, что в недавно объединенной Германии создано новое правительственное агентство, которое откроет гражданам доступ к секретным архивам Штази. Шебаршин покачал головой: ему это очень не нравилось. Первая за день пачка сигарет почти опустела, но он снова закурил. Думая о печальной участи немецких коллег, он мысленно отметил, что нужно напомнить Кремлю об обязательствах перед старыми друзьями.

После обеда подчиненные Шебаршина собрались на ежедневное совещание. В кабинет по очереди заходили 50- и 60-летние мужчины, генералы и полковники КГБ, с усталыми, нервными лицами и рассаживались согласно иерархии — заместители за длинным столом, остальные вдоль стен.

Настроения были самыми пессимистичными. Дисциплина среди личного состава в Ясеневе падала: офицеры стали выпивать на рабочих местах, оставляя в кабинетах пустые бутылки. В отношениях между рядовыми сотрудниками и руководством появилась напряженность; хлынул поток анонимок с жалобами на начальство.

Шебаршин понимал, что меняющийся политический климат все больше осложнял положение КГБ. В тот день собравшиеся в его кабинете говорили о том, что их волновало больше всего: они не уверены, что Кремль по-прежнему в них нуждается и будет их защищать. Из ПГУ начали уходить люди. Шебаршину нечем было их ободрить: он считал, что Горбачев по-прежнему нуждается в КГБ, но сам в поддержку комитета выступать не собирался. «Нам необходимо вести энергичную работу в депутатском и журналистском корпусе, выходить на общественные организации», — сказал он своим подчиненным. Другими словами, рассчитывать на Кремль больше не стоило: КГБ должен найти способ защитить сам себя.

Это была принципиально новая идея. КГБ всегда был партийным органом, передовым отрядом компартии. И всегда находился под партийным контролем: парткомы были во всех отделах, управлениях и службах КГБ. Но в марте 1990 г. Съезд народных депутатов СССР изменил советскую конституцию, отменив статью о руководящей роли коммунистической партии. КГБ сразу остался без босса, без защитника и без надсмотрщика.

Шебаршину нужно было срочно что-то придумать, и на этот раз он решил не консультироваться с Крючковым. Чтобы выжить, сказал он своим людям, мы должны подготовить собственный «план действий», независимо от коллег в КГБ на Лубянке. Главную роль в осуществлении этого плана Шебаршин отвел службе «А».

Служба «А» традиционно занималась дезинформацией. В ее главные задачи входило, в частности, проведение активных мероприятий с целью распространения за рубежом ложных новостей, сфабрикованных КГБ. Сам Шебаршин сформулировал это так: «служба "А" генерирует и формулирует конкретные идеи, изготавливает фальшивые бумаги, издает от имени подставных авторов разоблачительную литературу».

План Шебаршина сводился к тому, что внешнюю разведку можно спасти только с помощью грамотной манипуляции общественным мнением — другими словами, используя внутри страны те методы, которые служба «А» на протяжении десятилетий оттачивала за границей.

Шебаршин доверял службе «A», в которой работали «несколько десятков опытных и интеллигентных людей». Службу возглавлял его старый друг, с кем много лет назад они вместе учились в разведшколе и делили одну комнату в общежитии. К тому же служба «А» была одним из самых компетентных и эффективных подразделений в Ясеневе.

«Идеология активных мероприятий в годы холодной войны была проста — нанести максимальный политический и психологический ущерб оппонентам», — писал Шебаршин в своих мемуарах. Такое описание, скорее, характеризует стратегию военных действий, а не задачи разведки, но Шебаршин и его коллеги и относились к внешней разведке как к оружию.

В октябре 1990 г. Шебаршин решил перенацелить это оружие на своих сограждан.

Теперь, когда службе «А» предназначалась столь важная роль, начальник внешней разведки счел необходимым взять ее под свою личную опеку. Для этого он избрал привычную тактику — отрицание и обман. «Подразделения, именуемого отделом дезинформации, у нас нет», — заверил он советскую общественность в том же году в интервью «Аргументам и Фактам». «Мы исключаем насилие, жестокость, вмешательство во внутренние дела других стран», — настаивал он в интервью газете «Правда».

Собравшиеся единогласно поддержали план Шебаршина, и он закончил совещание. Теперь можно было поработать с документом, лежавшим перед ним на столе. Докладную записку «Об активных мероприятиях внешней разведки КГБ, проект концепции» составил начальник службы «А» — и пока Шебаршин ее внимательно читал, у него в голове родилось несколько конкретных идей.

Восемь месяцев спустя, в августе 1991 г., председатель КГБ Крючков возглавил государственный переворот против Горбачева, который в то время отдыхал в Крыму. Противостояние длилось три дня, и 21 августа демократически настроенные москвичи под предводительством харизматичного Бориса Ельцина победили путчистов. В эти дни Шебаршин грамотно и осторожно разыграл свои карты, тщательно дистанцируясь от своего босса и от Лубянки. Вернувшись в Москву, Горбачев назначил его временно исполняющим обязанности председателя КГБ. Но на этой должности Шебаршин продержался всего день: 23 августа его заменили человеком со стороны, представителем либеральных кругов. Шебаршин оставался на посту главы внешней разведки еще месяц, после чего вынужден был уйти — новое демократическое правительство было решительно настроено реформировать КГБ.

Два месяца спустя внешняя разведка стала независимым агентством. А в декабре СССР прекратил свое существование.

Наследник ПГУ КГБ получил новое название — Служба внешней разведки (СВР), а также нового руководителя — Евгения Примакова, вальяжного советского функционера с внешностью респектабельного академика.

Как и Шебаршин, Примаков специализировался на Ближнем Востоке. Хитрый и осторожный, он был советской версией Киссинджера; несколько десятилетий Примаков провел в постоянных разъездах, налаживая отношения между Москвой и режимами в Ливане, Египте, Сирии, Ираке, Иране и Израиле.

Примаков занял кабинет Шебаршина в Ясенево — и оказался в центре бюрократического шторма. Угроза полного расформирования СВР еще висела в воздухе: новое демократическое правительство Ельцина начало расследование роли КГБ в неудавшемся государственном перевороте. Внешней разведке требовалось срочно дистанцироваться от Лубянки, отмыть свою репутацию и создать себе новый имидж в глазах общественности — и избежать серьезных внутренних реформ. План Шебаршина как нельзя лучше подходил для этой цели.

Примаков пригласил Шебаршина вернуться в Ясенево, предложив кресло заместителя. Шебаршин вежливо отказался — он был слишком амбициозен, чтобы согласиться на роль подчиненного. Тогда Примаков решил действовать сам: и выбранная им стратегия поразительно напоминала ту, которую несколькими месяцами ранее разработали Шебаршин и служба «А».

Прежде всего новый директор СВР создал две структуры, предложенные специалистами службы «А». Он поддержал инициативу Шебаршина по формированию Ассоциации ветеранов внешней разведки, объединившей бывших сотрудников Первого главного управления. Эта ветеранская организация взяла на себя функцию неофициального канала коммуникации между Ясеневым и представителями общественности — историками и журналистами.

Далее Примаков создал пресс-бюро СВР, укомплектовав его несколькими сотрудниками с хорошими навыками общения с журналистами. Пресс-бюро въехало в небольшой, но импозантный бело-голубой особняк в тихом Колпачном переулке в центре Москвы, где теперь должны были проходить встречи с российскими и иностранными журналистами. Вместе с ассоциацией ветеранов пресс-бюро взялось за продвижение тщательно продуманной легенды о СВР, которая строилась на четырех основных тезисах.

Во-первых, утверждали в СВР, методы разведки не менялись с библейских времен, оставаясь одинаковыми и для ЦРУ, и для КГБ, поэтому в реформировании методов российской внешней разведки нет никакой необходимости.

Во-вторых, поскольку сотрудники внешней разведки КГБ много времени проводили на Западе, у них был более широкий взгляд на вещи и более прогрессивные, даже либеральные взгляды, чем у других подразделений Комитета госбезопасности. И они всегда гораздо критичнее относились к советской действительности, чем их коллеги, работавшие внутри страны.

В-третьих, поскольку сфера деятельности внешней разведки — другие страны, она не могла принимать участия в преследовании инакомыслия в Советском Союзе.

И, наконец, в-четвертых: советская внешняя разведка отказалась от практики убийств за границей еще в конце 1950-х гг. Последней такой операцией, уверяли сотрудники пресс-бюро, было отравление цианистым калием Степана Бандеры, лидера военного крыла украинской эмигрантской организации в Мюнхене в 1959 г.

К реальности эта версия имела, мягко говоря, очень мало отношения. Тем не менее СВР успешно использовала ее для создания своего нового имиджа — имиджа организации, объединившей самые либеральные элементы прежнего КГБ.

Примаков добавил к схеме Шебаршина пятый, изобретенный им самим, компонент: в январе 1993 г. появился «Открытый доклад СВР», посвященный анализу глобальной угрозы распространения оружия массового уничтожения после окончания холодной войны. Публикация этого доклада и других подобных документов должна была создать СВР имидж аналитического центра по вопросам внешней политики, а не разведслужбы. С той же целью Примаков переименовал сотрудников Ясенева: «оперативники» превратились в «референтов», как в советских академических институтах. СВР даже перестала официально рассматривать Соединенные Штаты как главного противника: Примаков объединил первый Североамериканский отдел, занимавшийся Соединенными Штатами, с отделом по Латинской и Южной Америке, чтобы показать, что теперь речь идет только о географии.

Операция по ребрендингу прошла успешно, и новый имидж внешней разведки серьезно восприняли даже многие либеральные журналисты. Активные мероприятия внутри России оказались так же эффективны, как и за границей. План Шебаршина сработал.

Теперь нужно было найти способ продвинуть этот новый прогрессивный образ российской разведки за рубежом, в первую очередь в Соединенных Штатах.

Назад: Глава 17. Мутные воды
Дальше: Глава 19. Смена имиджа