Пилоты «Черного Лебедя» предпочли посадку на озеро Альбара, дескать, взлетная полоса в Будже маловата для крупной амфибии – будет плохо, если поддует в хвост. Озерный вариант стоил дополнительных согласований в посольстве и дополнительной волокиты, но вся нервотрепка осталась в прошлом, и ранним утром знакомый «Лебедь» в своей хищно-химерной версии принял в длинное брюхо экспедиционный караван и вылетел из Александрийского аэропорта. Семейство снова собралось в носовом салоне.

На сей раз больше молчали, уставившись в окна. Игрушечные пирамиды, проткнувшие стелющуюся утреннюю дымку, остались далеко слева. Вскоре дымка поредела, и сквозь нее заблестел розовый Нил. Солнце быстро поднималось, высветив темно-зеленую долину животворящей реки и огромное светлое пространство по сторонам: тощая, но все же плодоносящая земля, орошаемая время от времени залетными циклонами. Земноморская цивилизация продвигалась на юг по долине – небольшие города, каналы, пышная зелень – куда ни воткни палку, тут же распустится и расцветет. Дороги, широкие магистрали по краям долины, суда на реке – длинный извивающийся, кишащий жизнью отросток Александрийской республики. Скоро в долине станет тесно, но наверняка найдутся энтузиасты засушливых просторов – насыплют плотины, устроят водохранилища, питаемые редкими, но сильными дождями, проведут капельное орошение и заживут припеваючи. Но пока всем хватает земель, обласканных самой природой. Хорошее время – молодость цивилизации, когда нас всего миллиард; когда есть простор для путешественников и переселенцев; когда даже горожанин может найти красивое место и построить там дом, как Стим; когда не нужно воевать за место под солнцем. Вот так, Зедонг, видишь, куда привел твой путь по длинной-длинной реке – вся ее долина заселена теперь твоими прямыми потомками. Кстати, ведь прошлое человечество вовсю воевало, когда их был всего миллиард, когда им тоже хватало места на Земле. Наше новое тоже нет-нет, да устраивает заварушки, но как-то нехотя, без той древней свирепости. Зедонг, не твоя ли это заслуга? Может быть, ты выбрал и провел сквозь бутылочное горлышко самых миролюбивых соплеменников, оставив позади всю ярость, ненависть и жажду мести? Если так, спасибо тебе!

Но вот в чем дело: надолго ли эта молодость? Кончатся просторы, станет тесно, потомку Стима негде будет построить дом, да и не разрешат ему строить самому по собственному проекту. Люди начнут раздражать друг друга, будут завидовать друг другу и обижаться на все, что можно. Те, что посильней, освоят новые пустоши вроде этой, что под нами, но и такие пространства закончатся. Не повторится ли та прошлая история? Люди с душой первопроходцев исчезнут, поскольку идти больше некуда, пытливые вроде того же Стима тоже исчезнут, поскольку все известно, а то, что неизвестно, требует слишком больших средств для удовлетворения своего любопытства. Снова накопится мусор в генах. Цивилизация состарится, и что? Новый Большой Охряст как способ омоложения? Миллиарды прерванных человеческих жизней, миллиарды безвременных трагических смертей? Не знаю, Зедонг, есть ли рецепт против одряхления человеческого рода. Может быть, Мана знает, у нее какое-то глубинное чутье на этот счет?

– Мана, подвинься поближе, смотри, какая красота!

Снова Нил близко, только кончились дороги вдоль долины и суда на реке почти исчезли. Да и жилья стало куда меньше. Усданское Братство – великий эксперимент: жить не как хочется, а как предписывает направляющая Воля. Судя по виду с самолета, не очень-то у этого эксперимента получается с результатами. Но он соблазнителен, чертов эксперимент, и про него еще вспомнят: дескать, вот вам лекарство от одряхления. По мне, так такое лекарство не лучше Большого Охряста. Наверное, правильно Мана говорила, как там, у древнего философа: «Звездное небо над головой и нравственный закон внутри нас» – единственное лекарство, работающее на больших временах. А всяческие направляющие воли свыше – ну их к ялдобродам, дерьмо козлиное!

Внизу позеленело и снова повеселело. Наверное, кончилось Братство, началась относительная свобода: Северная Ганда – снова корабли на Ниле, снова приличные городишки и дороги. А вот и Буджа – выглядит вполне цивилизованно, только что же они на взлетную полосу денег пожадничали? Пришлось бы ехать намного меньше…

– Смотрите, вон он, массив Киньети! Выпирает из дымки, какой красавец! Смотрите, там угадывается долина между хребтами. Завтра будем в этой долине, если не застрянем на бездорожье.

Все прильнули к трем небольшим окнам по левому борту – голова к голове. Сочно-зеленая саванна, а вдалеке – синие спокойные горы, большие, но плавные, не тронутые режущими ледниками, лишь слегка обточенные водой и ветром.

– Друзья, начинаем снижаться, пожалуйста, оторвитесь от красоты по левому борту, сядьте в кресла и пристегнитесь – объявил пилот.

«Черный лебедь» подплыл к небольшой рыбацкой деревне – вдоль берега километра на полтора растянулась разноцветная толпа с велосипедами, с мотоциклами – народ явно приехал из других деревень и поселков полюбоваться на посадку огромной амфибии, впервые залетевшей в их края. Все знали о прилете, поскольку местная власть еще накануне потребовала «к десяти утра очистить акваторию от любых плавсредств», о чем объявили по всем каналам, включая патрульные полицейские машины, курсирующие с мегафонами по прибрежным деревням и поселкам.

Народ на берегу выразил свой восторг от посадки дружным зачарованным молчанием, а когда «Лебедь» аккуратно подрулил хвостом к берегу и открыл задний порт, толпа лишь утробно ахнула. По трапу один за другим выехали три армейских глуммера с прицепами. Люди на берегу освободили широкий коридор и выстроились по сторонам, выглядывая из-за спин друг друга, продолжая изумленно молчать, отцы поднимали детей на вытянутых руках – дети смотрели с раскрытыми ртами на невиданную технику.

– Ну вот, видишь, не все тебе барабаны с трубами, – сказала Мана Сэнку.

Сэнк, отъехав от берега, остановил машину и вышел. К нему сразу подошли несколько человек и начали энергично расспрашивать. К своему удивлению, Сэнк понял вопросы: мол, куда едете и зачем. Диалог состоялся без помощи Каны, каждый говорил на своем языке, в общих чертах понимая собеседника: гандийцы поселились здесь, поднявшись по Нилу из Земноморья всего шестьсот лет назад. Сэнк и присоединившийся к нему Крамб объяснили, что едут в горы Киньети искать следы предков. Собеседники восприняли объяснение с пониманием и одобрением. Один из них заявил, что знает человека, у которого ферма в долине Киньети.

– Передайте привет Гудертаму от Кармона. Напомните ему: бар «Акация» в Будже два года назад, спор о предках. Как раз о предках!

– Кана, помоги, я не все понимаю, тут человек говорит что-то интересное.

– Так о чем вы спорили, что напомнить этому фермеру из Киньети?

– Мы спорили о том, чьи предки пришли сюда раньше. Я сказал, что мой род живет здесь пятьсот лет, что мои предки приплыли со второй волной переселенцев, и тогда на месте нынешней Буджи была саванна – о том гласят хроники. А он говорит, что его предки вообще ниоткуда не приплывали, а жили здесь испокон веков. И якобы в доказательство заговорил на каком-то тарабарском языке – залопотал с прищелкиванием и причмокиванием, дескать, он знает язык исконных предков. Врал, конечно.

Кола напряглась.

– Хорошо, мы передадим ему привет. Как его зовут, говоришь?

– Гудертам. А меня Кармон зовут. Еще я вам рекомендую заехать на Верхненильские водопады. Крюк небольшой, всего десять километров.

– Папа, никаких водопадов, – сказала Кола, когда, закончив разговор, стали рассаживаться по машинам. – Гоним без остановок в Киньети, я чувствую, что горячо, я уверена, что этот Кармон не мог выдумать то, что он рассказал. Нам нужно достать его собеседника хоть из-под земли. Полагаю, что гора Элгон нас больше не интересует.

Кирпично-красная гравийная дорога, извиваясь, пересекла небольшой приозерный кряж, вышла на равнину с небольшими поселками и деревеньками и, о чудо, превратилась в скоростную асфальтированную трассу. Через два часа после старта колонна пересекла по мосту узкий, но бурный и полноводный Верхний Нил. Еще через четыре часа путешественники снова увидели Нил, уже набравший мощь от притоков со стороны озера, пересекли еще один кряж, тянущийся вдоль реки, и с него увидели на горизонте те самые синие горы. Но солнце уже садилось, решили выбрать уютное место и заночевать, чтобы тронуться дальше с восходом.

Наутро колонна въехала по узкой гравийной дороге в долину между кончиками горной «клешни». Здесь горы были совсем небольшие – ровные, слегка изогнутые кряжи со скалистыми щеками, справа по лугу текла небольшая река. И вдруг шлагбаум и надпись по-гандийски: «Частная собственность, проезд запрещен».

– Вот те на! – сказал Сэнк. – Владелец той куцей фермы приватизировал всю долину? Больше пятидесяти квадратных километров! Да не может быть! Да я же проверял, это государственная земля.

– Может быть, он таким образом охраняет дорогу, сам проложил и не хочет, чтобы кто-то тут ездил?

– Может быть, но долина точно не его. Он мог взять в аренду какой-то кусок, но и тогда он не может перекрывать доступ людям – я проверял на этот счет гандийское законодательство.

– Давайте поедем прямо по саванне, пусть подавится своей дорогой, предложила Алека.

– Согласен, – ответил Сенк. – Я предлагаю такой план. Сначала едем на двух глуммерах, все три прицепа оставляем здесь – так будет внушительней. Для еще большей внушительности Инзор – слышишь, Инзор? – монтирует на крыше пулемет. Едем вчетвером: мы с Колой и Инзор со Стимом. Я объясню владельцу фермы, что к чему, и согласую с ним место для лагеря.

Две машины объехали шлагбаум и покатили вдоль реки. Горы слева постепенно повышались, справа тянулся невысокий кряж, потом он внезапно оборвался, и открылась просторная долина – левый лесистый хребет, правый лесистый хребет, скрывавшийся за кряжем, и высокий массив в сочленении хребтов – основание «клешни». А за речкой при ее слиянии с ручьем – ферма: большой дом, хлев, мастерская, техника – новая и ржавая, забор, ворота.

Сэнк с Инзором встали около ворот фермы и посигналили. Из дома вышел крупный бородатый мужик с охотничьей двустволкой наперевес и свирепым лицом. Инзор пошевелил пулеметом, хозяин фермы закинул двустволку на плечо дулом назад, свирепость слиняла с его лица, сменившись на обеспокоенную озабоченность. Сэнк с Колой вышли из машины.

– Добрый день! – произнес Сэнк, изобразив дружелюбную улыбку.

– День добрый, – ответил хозяин, не пытаясь чего-либо изобразить.

– Мы ученые из Александрии, приехали сюда искать следы племени, жившего тут тысячи лет назад, – сказал Сэнк по-земноморски, Кола перевела на гандийский, поскольку по лицу мужика было видно, что он не понял фразу.

– Докажите, что вы не земельные агенты!

– У тебя тут спутниковая связь есть? – спросил Сэнк.

– Есть.

– Тогда иди и набери в любом поисковике «Сэнколин Дардиан» – Кола, напиши на бумажке! – и все про меня узнаешь и сверишь десятки портретов, которые тебе высыплются с моей вот этой физиономией, – Сэнк ткнул пальцем себе в нос.

Хозяин вышел минут через десять с гораздо более человеческим лицом.

– А теперь, когда ты знаешь мое имя, скажи, как тебя зовут.

– Гудертам.

Кола вскинула брови:

– О, а мы про тебя слышали! Один человек с озера Альбара передавал тебе привет. Его зовут Кармон, он встречался с тобой два года назад в Будже в баре «Акация».

– А, помню-помню, хороший парень, душевный, правда, дурак.

– Почему ты так боишься земельных агентов? – спросил Сэнк.

– Потому что они хотят заселить нашу долину чужаками и срубить на этом комиссионные.

– А долина разве ваша? И чья ваша? Это же национальная земля – мы проверяли. И как они могут заселить сюда кого-то, если земля государственная?

– В этой долине жили наши деды и прадеды, наш народ. Сейчас почти все соплеменники разъехались по городам, остался только я с семьей, да мои родители. Но все равно это наша земля, посыпанная пеплом предков, – вокруг наших гор полно пустующих земель, пусть чужаки селятся там. Государство объявило программу по сдаче земель в аренду. Агенты рыщут по земле, выискивают соблазнительные кусочки, вывешивают предложения, пишут всякие обоснования. А я отпугиваю их.

– А что это за ваш народ? – спросил Стим. – Как он называется?

– Караз, – Кола снова вскинула брови. – Мы древний народ, живший здесь испокон веков.

– А ты можешь сказать что-нибудь на своем языке?

Гудертам произнес длинную тираду с прищелкиванием и причмокиванием, Кола просияла и аж подпрыгнула от возбуждения.

– Что это значит? – спросил Стим.

– Ты, мерзкий обгадившийся вонючий павиан, долбаный во все дыры, облезлый обезьяний выродок, сейчас я снесу твою тупую голову, и даже гиена побрезгует твоей гнойной тушей!

– Убедительно! – сказала Кола. – А еще что-нибудь, не столь эмоциональное?

Гудертам задумался.

– Вообще-то я мало что помню. В детстве бойко лопотал на нашем языке, а потом перешел на гандийский и почти все забыл. Из тех, кто хорошо помнит язык и говорит на нем, только родители и остались. Вот, вспомнил, – Гудертам произнес новую тираду с причмокиванием, но уже без прищелкивания.

Кола снова просияла:

– О, я поняла что-то: небо, овцы, облака!

– Да, я сказал: «Плывет по небу белая овечка, за нею белый крокодил, а овечка не боится, знай себе спокойно плывет, и ты, мой маленький, посмотри на облака и успокойся, ничего не бойся и засыпай».

– Поэтично! – сказала Кола. – Колыбельная?

– Да. А ты откуда знаешь эти слова?

– Не совсем знаю, скорее угадываю. Я только что поняла то, что еще не знает никто. Все сходится, овсяница елгоненская и вот эта речь! Язык, на котором говорили твои далекие предки три тысячи лет назад, дал начало всем современным языкам мира! Ваш язык изменился, и все дочерние языки изменились, исчезло прищелкиванье и причмокивание, но некоторые корни остались. Их трудно узнать, но я же ЛИНГВИСТ! – произнесла Кола с ударением и гордо задрала голову. – А можно поговорить с твоими родителями? Я могу сохранить ваш язык для людей!

– Они живут отдельно выше по реке. Вообще-то они избегают чужаков, но если я объясню им, зачем это надо, может быть, и согласятся.

– Послушай, Гудертам, – сказал Сэнк. – Если ты нам поможешь, я навсегда избавлю тебя от земельных агентов. Ты ведь убедился, что я кое-что из себя представляю? Вот и хорошо. Ваша долина – колыбель нынешнего человечества, это мы можем легко доказать. Я выступлю с предложением устроить здесь археологический заповедник. Я представлю проект Международному географическому союзу, там его точно примут. Географический союз толкнет проект выше, в Союз народов, а там любят такие идеи и у них есть деньги – они отвалят денег на заповедник вашему правительству – и дело в шляпе. А ты будешь смотрителем заповедника. Агенты отваляться, поскольку в заповеднике земля неприкосновенна, будут иногда приезжать археологи, но они люди хорошие, тихие и безобидные.

– Красиво излагаешь… Ладно, я помогу вам.

Лагерь устроили в двадцати минутах ходьбы от фермы на берегу реки у пяти густых акаций с зонтичными кронами.

– Абиссинская акация! Впервые в жизни осязаю и вижу вплотную! – воскликнула Кана, проведя ладонью по стволу.

Это место предложил Гудертам – уютная поляна с плотной травой, аккуратно подстриженной его овцами, тень, небольшой береговой обрывчик, речной плес. Расселились по двухкомнатным трейлерам, Алека с Инзором тут же бросились к реке, на ее галечный берег, и исчезли за поворотом. Сэнк с Крамбом и Тримом занялись обустройством «кают-компании»: тент, скамейки, стол, очаг. Лема с Маной развернули кухню и занялись стряпней – люди заслужили хороший плотный ужин. А Кола со Стимом и Каной поехали на ферму, чтобы Гудертам отвел их к своим родителям, – больше ни о чем Кола не могла думать; когда Сэнк попросил перенести визит на завтра, она начала греметь утварью и говорить гадости. Пришлось согласиться.

Как только солнце зашло за горы, вернулись Алека с Инзором с небольшими трофеями: обломок каменного топора с просверленной дырой, три черепка, кремневый нож. Колу с компанией пришлось вызванивать к ужину через спутниковый телефон, каковой был с собой у Стима.

– Славные старики! – доложила Кола. – Куда дружелюбней своего отпрыска. Впрочем, я их сразу подкупила обещанием выучить и сохранить язык племени караз. Бодро говорят по-гандийски, не так свободно, как Гудертам, но никаких проблем с пониманием. Рассказали про судьбу племени: они знают 12 чистокровных караз, кроме них самих и сына. Все живут в Будже: две их дочки, двоюродный брат старика (он тоже помнит язык племени), пять племянников и племянниц и еще пара соплеменников с двумя детьми. Жена сына – гандийка, так что внуки – полукровки, дочки тоже женаты на гандийцах. Так что племя стремительно ассимилирует, и протяни мы еще немного – никаких его следов уже не нашли бы. Папа, почему нам все время так везет? Это ты у нас такой везучий или мы все вместе тоже?

– Везет тем, у кого задница от стула легко отдирается, – рявкнул Сэнк. – Кола, ты вот что скажи. Можно ли выяснить по языку историю племени караз: самые ли они что ни на есть исконные аборигены или совсем давние репатрианты, вернувшиеся из Земноморья?

– Если репатрианты, то уж очень-очень давние. Вот этого прищелкивания-причмокивания нет ни в одной языковой группе – скорее всего, оно потерялось до того, как языки разошлись, а разошлись они не позже, чем через триста-четыреста лет после Прародителей. Исключить нельзя, но, казалось бы, совсем нелепо – тут же возвращаться в этот тесный угол, чуть вдохнув воздуха Земноморья! Зачем?

– Разумно. Если племя действительно жило здесь непрерывно, в его фольклоре должно быть много интересного. Кола, вытащи из стариков все, что можно. Например, может быть, в округе есть нечто вроде «Здесь был Поль 2230» – они же должны подобное заметить и отразить в преданиях. У нас самих не хватит пороху облазить все это пространство. Сколько здесь сотен квадратных километров!

– Папа, но у нас есть дроны!

– Да, Стим, это хорошо, дроны увеличат производительность поиска в раз в тридцать. Вместо тридцати лет будем искать год. И будем-таки искать, хоть брюхом все пропашем. Но надо попробовать легкий способ.

И началась рутина. Стим с Тримом лазили по горам, гоняли дроны, делали тысячи снимков. Алека с Инзором патрулировали берег, ковыряясь в обрывах. Потом сосредоточились на одной излучине, видимо, наткнулись на древнюю деревню. «Археологический прилавок» под тентом быстро наполнялся артефактами: топоры к топорам, ножи к ножам, долота, скребки, наконечники, грубые и шлифованные. Однако ничего необычного, все – средний неолит. Кана с Лемой собирали гербарий, устроив сушилку на краю поляны, Кола каждый вечер навещала стариков и по паре часов говорила с ними под запись, училась языку, а Сэнк с Маной проводили время в тени акаций за компьютерами и временами подолгу смотрели на облака, выплывающие из-за западного хребта.

– Очень много оружия – наконечники стрел, копий, – заключила Алека, задумчиво разглядывая прилавок. – Подозреваю, что оружие не охотничье, во всяком случае, не только охотничье. Они же разводили скот, зачем им столько стрел и копий? Неужели они воевали с кем-то?

– Там же явно соседствовали два племени, – ответила Лема. – Помнишь, я рассказывала про геном митохондрий, что Королева-антилопа была из другого племени. Значит, было с кем воевать.

– Два враждующих племени не уживутся в такой долине. Наверное, другое племя обитало где-то за хребтом. Может быть, старики помнят какие-то предания на этот счет?

А старики постепенно разговорились – вспоминали полузабытое. Жена (ее звали Аотанга – вполне гандийское имя) вспомнила легенду про духов предков, разносившихся ветром в виде семян деревьев, но никто не смог ее интерпретировать – то ли это отголосок времен заселения Киньетской долины, то ли некое предвидение исхода Прародителей в мир. Тырдум (это имя явно не гандийское, скорее всего, исконно каразское) вспомнил, что главная вершина Киньети называлась Горой предков, вспомнил и предание, что она седеет от стыда, когда народ племени совершает что-то предосудительное (то, что это снег, догадался Стим). Никаких преданий про войны старики не могли вспомнить. Единственное, рассказали про то, что есть такой героический персонаж: дух Воина-истребителя. Но чем он прославился, рассказать не смогли. На всякие наводящие вопросы о каких-нибудь древних знаках или других окрестных странностях только пожимали плечами. Потом Тырдум что-то смутно вспомнил. Он порылся в ящике стола, достал бумажку с телефонными номерами, нашел номер двоюродного брата, попросил привезти спутниковый телефон.

Разговор шел на каразском, Кола понимала большую часть, присутствующий Стим мог только следить за выражением лиц. Выражение из радостного (сто лет тебя не слышал!) сменилось скучающим (как жена, как дети), сменилось напряженным (что-то припоминаю). Наконец Тырдум стал энергично кивать и удивленно восклицать.

Оказалось, что двоюродный брат в детстве слышал от деда про некую Бесову скалу с непонятными знаками. А тот слышал от своего деда, который, дескать, сам видел знаки на той скале, когда в юности ходил на гору предков. Где эта скала, он не знает. Где-то наверху.