Крах
Хруам Мзень с командой бурлили идеями. Экваториальные моды, измерение массы Большого аттрактора, эксцентриситет орбиты мира, другие миры… Дело двигалось: новая техника, новые приборы, даже новые деньги. «Небесное дыхание» плавно перерастало во «Второе дыхание». А однажды всё пошло прахом. Не только эксперимент, вообще всё — цивилизация, инфраструктура, образ жизни. Эпоха удовлетворения приказала долго жить благодаря переходу через критическую точку, предсказанную математиком и социологом Хурум Бразом.
Теория была проста до очевидности. Инфраструктура цивилизации ветшает и требует регулярного ремонта. Элементы инфраструктуры взаимосвязаны, и одна поломка влечет за сбой цепную реакцию неполадок. Обычно всё идет благополучно, поскольку инфраструктура чинится и модернизируется. Это продолжается до тех пор, пока хватает специалистов, способных чинить и модернизировать. Казалось бы, эти специалисты не должны перевестись даже в Эпоху удовлетворения, поскольку существуют детальные писаные инструкции, пользоваться которыми можно выучить последнего идиота. Даже если те, кто учит, не умеют ничего другого, кроме как учить себе подобных пользоваться инструкциями. Однако аварии и поломки бывают как штатные, предусмотренные инструкциями, так и нештатные, когда единственное спасение заключается в специалисте, умеющем самостоятельно принимать решения в незнакомой ситуации. Хурум Браз показал на обильном статистическом материале, что доля подобных нештатных поломок около пяти процентов.
Но главная заслуга Хурум Браза заключалась в его теореме о критическом числе специалистов, способных действовать вне рамок инструкций. Как только доля последних упадет ниже 8,25 % (результат численного моделирования), количество неполадок начинает расти лавинообразно по экспоненте. Вскоре за конечное время (по оценке Хурум Браза — за одно колено) наступает полный коллапс цивилизации, и темп аварий и поломок падает до нуля из-за исчезновения предмета неполадок. А доля самостоятельно мыслящих работников в Эпоху удовлетворения уверенно снижалась — обучение таковых не соответствовало духу времени и признавалось излишним, а то и вредным. «Нам нужны грамотные потребители, а не мыслители», — провозгласил министр просвещения и сократил математику с литературой.
И всё же Хурум Браз ошибся. Он полагал, что критическая точка будет пройдена через полколена, тогда как на самом деле она была пройдена уже в момент публикации его статьи. К тому же время достижения коллапса оказалось вдвое короче предсказанного. Таким образом, Хурум Браз получил возможность воочию наблюдать торжество своей теории во всех подробностях, таких, как паническая скупка продуктов, грабежи, голод в городах, расправы над правителями.
Кризис мог бы оказаться просто кризисом, а не катастрофой, если бы не мародеры. Началось с массовых грабежей городских продовольственных складов — в этом участвовали простые законопослушные граждане: а куда деваться, когда так делают все?! Затем появились более специализированные стаи горожан, промышляющие регулярными грабежами — уже не только складов, но и простых законопослушных граждан. Органы правопорядка не могли ничего с этим поделать и по большей части влились в ряды мародеров, образовав их самый опасный подвид.
Цивилизация окончательно рухнула, когда остановились последние электростанции на струях — разрушился крепеж турбин из-за коррозии и вибрации, протекли обмотки генераторов.
Хруам Мзень поначалу надеялся, что кризис удастся пересидеть на месте. Пытался укрепить охрану института. Но когда охрана разбежалась, прихватив, что плохо лежало, понял, что нужно срочно спасать институт, спасать приборы, литературу, а главное — сотрудников и их детей. Он собрал «военный совет» и объявил:
— Надо срочно эвакуироваться отсюда, пока институт не растащили по клочкам. Эвакуировать всё — сотрудников, их детей и домашних животных, оборудование, припасы. Пока наш старый добрый «Ломовик» на ходу, мы можем сделать это достаточно быстро челночным методом. Предлагаю основать колонию в Медном руднике, что на северо-западе примерно в ста пятидесяти свистах от Агломага. Мы с друзьями в юности облазили штольни рудника. Их суммарная длина — десятки свистов. Там есть всё, что надо, — залы заседаний, аудитории, жилые комнаты.
— Чем питаться будем?
— Будем жить натуральным хозяйством. Там уйма территории под плантации и фермы. Вместо дежурств на эксперименте — сельхозработы. А теоретические исследования можно продолжать — так мы сохраним науку в ее бодрствующем состоянии — не надо будет потом тратить десятки сроков на пробуждение. И университетских надо взять как можно больше, включая студентов. И еще важный момент. Я достиг возраста, когда способность долго интенсивно работать уже не та. При эвакуации и обустройстве на новом месте от лидера потребуется именно эта способность. Поэтому предлагаю назначить руководителем эвакуации и комендантом колонии Кирамзеня. Где ты там, дорогой? Не прячься…
— Да я не прячусь, просто думаю, — ответил Кирамзень сзади. — Как понимаю, это предложение, от которого невозможно отказаться… Ну, тогда приступаем!
Кирамзень (это прозвище означало «старший ученик Мзеня») взялся за дело со всей энергией существа в расцвете лет. «Ломовик» совершал рейс туда и обратно каждые две смены. Чем его только не загружали! Квартирьеры, запасы топлива, станки, инструменты, студенты, приборы, личные вещи, дети, преподаватели, продукты питания. Путь в один конец занимал десять передыхов. Он был скучен и неинтересен — небольшие холмы, кусты, рощи, кораллы, кусты. Это было время, когда исправный корабль на ходу был редкостью, почти чудом. Поломка «Ломовика» в разгар эвакуации стала бы трагедией, поэтому машину лелеяли как зеницу ока: после каждого рейса — тщательное техобслуживание. «Ломовик» выдержал, намотав в процессе эвакуации три европианских экватора, после чего был заякорен в укромном уголке рудника и законсервирован.
Колония зажила размеренной жизнью. Регулярные научные семинары, лекции для студентов, школьные уроки для детей, работы на плантации и на ферме. Работали мастерские, химические электрогенераторы, вентиляция. Система штолен была превращена в крепость. Было и оружие против мародеров, причем мощное оружие — вакуумные научные приборы. Однажды это оружие было применено.
Самой свирепой стаей мародеров были грукодабры — это самоназвание можно примерно перевести как «выходцы из преисподней». Их стая, состоящая наполовину из бывших правоохранителей, вооружилась полицейскими арбалетами, но главным их оружием был парализующий ужас. Они намеренно жестоко расправлялись с жертвами, пытали, истязали, старались уничтожить всё, что не могли взять с собой. И добились-таки того, что при их появлении все в ужасе разбегались или прятались вместо того, чтобы попытаться дать отпор.
Грукодабры явились в Медный рудник в полном составе. Предвкушая богатую добычу, они роились толпой-облаком в карьере рудника у выхода штолен и хором выкрикивали проклятья и угрозы.
Дежурный попросил всех переместиться в зону за поглотителями гидроудара. Грукодабры поволокли к выходу главной штольни объемный баллон — видимо, решили отравить колонистов кислородом.
— Какой прибор применяем? — спросил Кирамзень.
— Давай шестнадцатикогтёвый фотоумножитель, — ответил профессор биологии.
— Жалко, у него эффективная площадь вон какая огромная! Когда еще снова научатся делать такие…
— Этих друзей лучше всех разом, давай шестнадцатикогтевый.
Кирамзень перещелкнул тумблер. Электрический импульс подорвал маленький кумулятивный патрон, приклеенный к окну фотоумножителя. За четверть миллисекунды бронированное стекло окна покрылось трещинами и еще через сто микросекунд начало вдавливаться внутрь давлением воды. Еще через пару миллисекунд вода заполнила весь объем бывшего фотоумножителя. В течение следующих двухсот микросекунд от имплозивного гидроудара начала формироваться расходящаяся ударная волна. Полная энергия этой волны составила около десяти мегаджоулей — всего-навсего пару килограмм тротилового эквивалента. Но ударная волна в глубокой воде куда страшней эквивалентной бомбы — не разрушительной силой, а воздействием на живые организмы, нейроны которых за миллисекунду превращаются в рваную лапшу.
В течение пятидесяти миллисекунд с грукодабрами было покончено. Их смерть, в отличие от смертей их жертв, была совершенно безболезненной. Они не успели ничего услышать, тем более осознать и почувствовать, прежде чем их нервная система превратилась в труху. Многочисленная стая под тяжестью амуниции плавно опускалась на дно карьера. Все выглядели как живые.
— Что будем делать с этими? — спросил ученик Кирамзеня.
— Я думаю, об этом лучше спросить у самого Деда, — ответил Кирамзень.
Хруам Мзень размышлял совсем недолго:
— Как, что делать? Устроить агитационный перформанс! Или инсталляцию, уж не знаю, какое название тут уместней. Сначала соберите оружие — пригодится. Потом вяжите их в гирлянды, к каждой цепляйте полотнище с фосфоресцирующей надписью «грукодабры» и тяните кобулаками эти гирлянды по городам и весям — пусть народ лечится от страха перед мародерами. Возьмите их арбалеты — вооруженная охрана такому перформансу не помешает.
Кирамзень не спеша обследовал груды тел. Мертвые грукодабры не были похожи на извергов — они скорее вызывали жалость.
Требовалось немалое умственное усилие, чтобы представить этих мирных существ в роли зверствующих убийц. Судя по лицам, обыкновенные жители спокойного Мира, от рождения наделенные толикой альтруизма и любви к ближнему. Но на каждого из них приходятся десятки жестоких бессмысленных убийств. Как они превратились в выродков? Может быть, это сладкое чувство власти над себе подобными сделало их такими? Жажда казнить и миловать? Недаром почти половина из них — бывшие полицейские. Или это что-то вроде латентной инфекции, которая сидит в каждом из нас, чтобы отравить мозг, когда неподалеку маячит смерть? А может, внешность обманчива, и они были такими с рождения?.. Может, они в детстве для удовольствия травили улзеней и драли урлисок? А сейчас собрались вместе и развернулись во всю ширь? Кто их знает… Очень важно понять, почему и как эти вот обыватели или романтики превратились в мародеров. Это именно сейчас надо изучать — потом они исчезнут, затаятся, сойдут со сцены. А кто их сейчас будет изучать? Сам он физик, а тут нужны психологи, социологи. Где они? Кто-то выращивает моллюсков и ураминию, другие покоятся с миром. Что за ялдабродье! Когда есть объект исследования — некому исследовать, и наоборот.
Кирамзень окинул взглядом гекатомбу на дне карьера. Тут на двадцать гирлянд наберется. Столько бесславно закончившихся жизней, и за каждой — столько зверских убийств… Или это месть нашего рода самому себе за Эпоху удовлетворения? А эти — лишь орудия мести? Чушь жморова! Не надо лишних сущностей! Изверги есть изверги. Что ж, пусть хоть посмертно сделают доброе дело — послужат наглядной агитацией против мародерства и страха. Легонько покрутив головой, что соответствует нашему тяжелому вздоху, Кирамзень затянул на ближайшем трупе грукодабра петлю и привязал поводок к длинному канату…
На подходе к замусоренному обветшавшему полуразваленному Ардадзыру Доцент остановил кобулаков.
— Ну что, Студент, как народ из нор выманивать будем? А то они пугливые, еще глубже забьются.
— Наверное, как в старину, когда в город вплывал бродячий цирк… Да мы и есть своего рода бродячий цирк.
— Давай попробуем. Включай свет и трогай.
Студент включил светодиодную цепь, украшавшую гирлянду грукадабров и упряжь на кобулаках. Процессия медленно двигалась над разграбленным городом.
— Добрые жители, стар и млад, выплывайте посмотреть на наше чудесное представление. Вы такого еще не видели. Впервые в истории — консервированные грукодабры! В полной амуниции, во всей красе! Как живые. Выплывайте из своих нор любоваться на просмоленных грукодабров. Две дюжины в одной связке! Впереди — предводитель, позади — прихлебатель. Все как на подбор — с бантами и аксельбантами, с ремнями и колчанами, смирные и задумчивые грукодабры! Не пропустите замечательное зрелище. Самое воодушевляющее зрелище со времен Цивилизации! Выплывайте, стар и млад!
Доцент со Студентом остановили кобулаков. Народ начал осторожно высовываться и переговариваться. Затравленные жители поначалу никак не могли поверить…
— Очень странно. Сейчас оживут и бросятся на нас.
— Не похоже. Смотри, как руки у них окоченели.
Двое осторожно подплыли к гирлянде, всматриваясь в неподвижные тела. Один осторожно дотронулся до головы грукодабра и тут же отдернул руку. Потом приложил руку более уверенно и закричал:
— Они холодные!
Народ смелее потянулся из щелей наружу.
— Кто ж их так укокошил? Кто этот благодетель?
— Их укокошили ученые из Медного рудника.
— А остальные грукодабры где?
— Нет остальных. Разве что случайно осталось несколько — прячутся в страхе по щелям. Всех убили одним ударом. Гидроударом.
Считай, под три сотни.
— Как это можно, три сотни одним ударом?
— То был научный гидроудар.
— А где тела остальных?
— Их показывают в других местах.
— Подарите нам одного. Мы повесим его над площадью.
— Извините, на всех не хватит, мы сейчас в Сандардун направляемся. Там по дороге еще колония бывшего Электротехнического завода, развалины Судоремонтной верфи и множество ферм.
Да еще на кладбище винтоходов надо завернуть — там не меньше двух тысяч поселенцев. Всем надо показать грукодабров в полном составе. А вы не прячьтесь по щелям, а то пропустите самое интересное. Оно еще впереди Пожалуй, именно с этой инсталляции (или перформанса?) начался процесс, который Хурум Браз, предсказавший кризис, никак не предвидел. Цивилизация, проявив удивительную живучесть, стала подавать признаки существования, как только террор мародеров ослаб. Оказалось, что шок от крушения заставил многих европиан очнуться — они с удивлением обнаружили, что кое-что из того, чему их учили, — не просто вызубренные заклинания, а рецепты, которые, будучи применены к окружающей действительности, помогают выживать. Бывшие винтики цивилизации, столкнувшись лицом к лицу с настоящим миром, были вынуждены учиться самостоятельно и заново. Потом этот феномен назовут «шоковой педагогикой».
Стремительность кризиса обернулась быстрым восстановлением. Так, страны разрушенные войной быстро встают из руин, а медленно гнившие цивилизации веками прозябают во мраке. Бывшие инженеры и учителя осваивали выращивание донных моллюсков и питательных растений на захваченных клочках тверди. Вскоре началась стихийная самоорганизация, разделение труда и так далее — всё, что уже проходили, только в сотни раз быстрее.
Иногда слухи творят чудеса. По колониям прошел самозародившийся слух, что созывают народ для восстановления районной электростанции. В результате собралась большая толпа крепких европиан, соскучившихся по электричеству. Там были фермеры, бывшие инженеры, горожане без адекватной профессии, ставшие фермерами, молодежь, не успевшая получить профессию, — кого там только не было! Все мечтали об электричестве. Все стянулись к руинам электростанции на мощной гейзерной струе.
Турбина валялась в стороне среди камней, но не казалась безнадежной. Зато выглядела совершенно неподъемной. Бетонный фундамент турбины, обрамляющий струю, почти уцелел. У здания генератора обвалилась одна стена. Сам генератор не проворачивался. Армированный приводной ремень был сгрызен неведомыми мелкими существами. Когда сняли кожух, обмотки казались целыми, но если ткнуть металлическим прутом — вырывалось облачко трухи.
Толпа долго кружила вокруг и сверху в нелегких раздумьях. Наконец кто-то выкрикнул:
— И долго еще менжеваться будем? Насыпаем пандус для турбины! А вы вон там, поизящней будете, для вас самая работа — чистить турбину и выгонять из нее всякую живность.
Роли распределились сами собой, и толпа превратилась в бригаду.
Нельзя сказать, что скоро, но в обозримое время пандус был готов. Лежащую турбину привели в вертикальное положение с помощью ваг и камней — так древние европиане ставили каменных идолов. К решающему моменту были готовы катки, канаты, вороты, крестьяне пригнали кобулаков, которых оказалось не так просто приспособить к делу.
И вот канаты натянулись, вороты заскрипели — и грянула старинная тягловая песня, соленая и крепкая:
— Ломим, ломим жморов дрынь, жморов дрынь. Гнется, гнется жморов дрынь, жморов дрынь!
На слове «дрынь» в конце каждой фразы все на воротах, канатах и полиспастах делали рывок — и махина сдвигалась на пару когтей.
И снова:
— Гнется, гнется жморов дрынь, жморов дрынь! Эх, заломим дрынь в сарсынь, жморов дрынь!
Песня привлекла новых волонтеров с радиуса четырех свистов, дело пошло веселей. Наконец турбину водрузили на родной фундамент. И когда, закрепив ее уцелевшими шпильками, опустили затвор холостого выпуска, турбина, издав поначалу отвратительный скрежет и выплюнув облако мути, пришла в движение и стала набирать обороты. Торжествующим свистам и радостному зеленому мерцанию не было предела.
Потом долго и тяжело с помощью ломов, кувалд и природных растворителей проворачивали ротор генератора, чинили обмотки, пропитав их по древнему рецепту смолой черного стланика. Интересно, запускали ли где-нибудь когда-нибудь тяжелое индустриальное оборудование столь архаичными средствами? А еще ведь пришлось вручную шить многослойный приводной ремень из толстой кожи, по крохам восстанавливая азы скорняцкого ремесла.
Можно ли назвать чудом то, что генератор заработал? Кстати, поначалу были заметные утечки, и народ радостно подплывал, чтобы пробрало первым электрическим током, дергался и весело похрипывал. Наконец, оживили гидролизную установку, давшую первое послекризисное топливо. И первый винтоход, бывший среднемерный контейнеровоз по имени «Неукротимый», будучи отремонтирован и заправлен, отправился в триумфальный круиз по оживавшим развалинам.
На подходе к поселениям его встречали стаи бродячих улзеней — сначала издавая испуганно-агрессивный треск и наливаясь багрово красным свечением. Потом, осознав, что чудовище не обращает на них внимания, любопытные улзени осторожно подплывали. Наконец, будто вспомнив, как встречали винтоходы их предки, начинали радостно носиться вокруг с отрывистым попискиванием, искрясь зелеными вспышками.
Изумленные поселенцы являлись из тьмы хижин, развалин и гротов, светясь бледно-желтым.
— Там плывет что-то огромное! Надо уносить головы! — обычно паниковала молодежь.
— Да это же винтоход! Может, это наш шанс? — обычно успокаивали старшие.
Люки открывались, и появлялись парламентеры, доброжелательно светясь светло-зеленым.
— Дух в помощь! — говорили парламентеры.
— Добро пожаловать! — отвечали колонисты.
— Как называется ваша колония?
— Какое тут, к ялдабродам, название? Глухая дыра — да и только.
— Хорошо, будете Глухой Дырой номер 5. Еды хватает? Электричество есть? Мародеры наведываются?
— Еда есть, не жируем, но и не голодаем. Что такое электричество и откуда оно берется, забыли давно. С мародерами стало много легче последнее время. Наведывались не так давно, половину еды забрали, но никого не тронули. Грукодабров давно не было.
— Грукодабров больше нет. Совсем нет в природе. Университетские из Медного рудника перебили их всех одним гидравлическим ударом. Просмоленные туши грукодабров таскают по колониям напоказ.
— Вот это да-а-а! Прекрасная новость! Нам бы одну тушу для поднятия духа.
— Туш грукадабров не хватит даже на одну из десяти колоний.
Да, их поголовье было в десять раз меньше, чем число колоний, и в тысячу раз меньше, чем число колонистов в бывшем центральном округе.
— Получается, они нас как кухляков…
— Именно так. Нас всех было очень легко перещелкать по отдельности.
— А откуда у вас всё это — корабль, топливо, электричество?
— Откуда-откуда — вот руки, а вот голова — отсюда. Восстановили, починили, добыли. Чего и вам желаем.
— Руки-то и у нас в порядке, а с головами посложнее. Мы всё забыли, чему учились, а молодежь и не училась вовсе.
— Читать кто-нибудь у вас умеет? Вот вам учебники и специальное руководство: как установить акустическую связь с соседями в пределах двадцати свистов, как сделать электрические батареи и многое другое, что позволит вам превратиться из Глухой Дыры номер 5 в Форпост номер 5.
Каждое прощание затягивалось. Колонисты не прекращали расспросы, пытались задарить команду самыми вкусными моллюсками, а потом провожали корабль, резко вздергивая конечности и вспыхивая голубым светом, что означало высшую степень сердечности. «Неукротимый», уходя с эскортом возбужденно чирикающих искрящихся улзеней, оставлял за собой поселения, зараженные надеждой и энтузиазмом: они тоже могут, у них всё получится — кончится убогое существование, будет энергия, топливо, яркий свет, медикаменты, связь, защита от мародеров — они всё это сделают сами, размяв руки и объединившись.
С круиза «Неукротимого» восстановление пошло в режиме цепной реакции. Цивилизация возрождалась уже в новом качестве с другими ценностями, другими героями. Ремонтировали, чистили, строили заново, возвращались в старые жилища, если они сохранились, к прежним профессиям, если они не забылись и стали востребованными.
На Медном руднике с любовью расконсервировали «Ломовик».
Первый разведывательный рейс в город принес умеренно пессимистические сведения: здания института целы, но превращены в помойку; всё, что осталось, раскурочено или рассыпается от коррозии. Вторым рейсом отправилась крепкая молодежь и станция акустической связи. Другую станцию развернули на руднике, установив связь через акустический луч, отраженный от неба. По мере расчистки и ремонта жилья «Ломовик» возил и возил — сотрудников, студентов, детей, оборудование. Многие покидали рудник с грустью, особенно молодые, кто провел здесь детство и юность, кто облазил все закоулки и завел свои потайные углы.
Отмотав три европианских экватора обратно, «Ломовик» перевез всё. Бодрствующая европианская наука взялась за дело на прежнем месте. Разгром с разрухой преодолевались тяжело, но быстро, поскольку были живы многие из первопроходцев, чьи головы и руки кое-что помнили, несмотря на миновавшие тридцать лихих сроков.