Эмма подумала, что Вера Стэнхоуп, наверное, самая толстокожая женщина из всех, что она встречала. И не только потому, что она была неуязвима для стыда или обиды. Она была толстокожей в прямом смысле. Кожа на лице была неровной, шелушилась, местами покрылась экземой. Руки были жесткие, в мозолях. Наверное, у нее какая-то аллергия или болезнь, подумала Эмма, но не смогла проникнуться сочувствием. Вера была не из тех людей, которых можно было пожалеть. Она стояла и смотрела на них обоих, прищурившись.

– Ты что-то говорил насчет кофе, Дэнни? Только не здесь, милый. Пойдемте куда-нибудь, где поуютнее. – Она уставилась на Эмму. – Вы вроде бы живете прямо на площади?

Эмма поняла, чего от нее ждут. Чтобы она пригласила их к себе, усадила в лучшей комнате в доме, сварила кофе, принесла пирожные. И отвечала на вопросы этой чудовищной женщины. Ворошила прошлое. А Вера в это время будет обшаривать своими змеиными глазами все вокруг, изучать, как те любопытные старухи из церкви, которые напрашивались к ней посмотреть ребенка, когда она только вернулась домой из больницы. Она не могла этого вынести.

– Ко мне домой нельзя, – быстро сказала она. – Мой муж спит. Он работал всю ночь.

Ее выручил Дэн Гринвуд. Может, он почувствовал ее панику, хотя она больше не могла обманываться насчет их особой связи.

– Пойдемте ко мне. Я в любом случае хотел сейчас прерваться на обед.

Вера широко ему улыбнулась, как будто на это и надеялась все это время.

Дождь перестал, и солнце ярко блестело в лужах и на мокрой мостовой. Эмма подождала, пока Дэн запрет двери. Даже сейчас она поймала себя на том, что наблюдает за ним. Тыльная сторона его рук была покрыта темными волосами. Когда он запирал двери на замок, рукав скатился вниз, обнажив запястье, и она представила себе, как касается его руки.

– Я подъеду на машине, – сказала она. – Мэттью всегда засыпает в машине. Значит, мы сможем спокойно поговорить.

До дома Дэна было недалеко, но она не хотела, чтобы люди видели, как она тащится за ними по узкой мостовой, как участница какой-то странной процессии, циркового шоу уродов. Он жил в одном из домов, стоявших аккуратным полукругом, выстроенных в тридцатых годах на окраине деревни. Когда-то это были муниципальные дома, и до сих пор один или два из них, выкрашенные в одинаковый зеленый цвет, принадлежали местным властям. Остальные были выкуплены владельцами или проданы недавно переехавшим сюда, таким как Дэн. За домами находились вытянутые садики, уходившие в сторону ферм.

Эмма не торопилась. Она вернулась к себе и посмотрела, как они выдвинулись в путь, отнесла Мэттью в машину и пристегнула его. Она не хотела приезжать раньше их и подумала, что, если догонит их по дороге, будет вынуждена предложить их подвезти.

При мысли о том, что Вера Стэнхоуп окажется в машине, она ощутила такой же прилив паники, как когда подумала, что придется приглашать ее в дом.

Когда она подъехала к дому Дэна, дверь была открыта, и она зашла без стука, внеся детское кресло с Мэттью в узкую прихожую. Она никогда не заходила внутрь, но знала, что Джеймс тут бывал. Это служило одним из оправданий его задержек во время сезона крикета. Я просто заскочил к Дэну выпить пива после матча. Стоя на пороге кухни, она подумала, что Джеймсу, наверное, уже давно было известно все о роли Дэна Гринвуда в деле Эбигейл Мэнтел. Наверняка тема прежней работы Дэна всплывала во время этих ночных пятничных посиделок. По его словам, он ее не стыдился.

В доме была крошечная гостиная и такая же кухня с дверью в сад. Стены кухни были выкрашены в темно-зеленый, на окне стоял один из кувшинов Дэна с хризантемами. Все остальное, возможно, осталось от прежних хозяев. Ничто не намекало на то, что здесь живет художник. Ни беспорядка, ни грязи. Они все вместе сели за стол на кухне. Вера, казалось, заняла почти все пространство. Эмма подумала о поездках на поездах, где незнакомцы сидят, сжавшись, вокруг стола, стараясь не касаться друг друга коленями. Дэн переобулся, вместо рабочих сапог на нем были сандалии, как у альпинистов. У него были загорелые ноги. Он сварил кофе и поставил на стол тарелку с шоколадным печеньем. Эмма не могла понять, как он относится к этому вторжению. Вера просто навязалась ему или они были союзниками, старыми друзьями? Он общался с ней тепло, но осторожно. Как с большой собакой, которая обычно ведет себя хорошо, но может броситься на чужаков. Казалось, он с трудом сидел спокойно.

Вера откинулась на стуле, прикрыв толстые, неподвижные веки.

– Ну, дорогая, что же ты хочешь узнать? Давай, не тяни. Мы с Дэном постараемся помочь.

– Вы уверены, что Джини была невиновна?

– Абсолютно.

– Почему вы так уверены?

Вера медленно потянулась за печеньем.

– Она всегда утверждала, что в тот день ездила в Лондон. Ее туда потянуло, как она говорила. Хотелось сбежать, скрыться в большом городе, побыть невидимкой. Кит попросил ее уехать из Старой часовни, и она была опустошена. Она думала, что любит его. – Вера говорила и одновременно жевала печенье, чавкая и вытирая крошки с подбородка. – Она села на поезд в Халле. Так она сказала. Походила по Саут-Банку, послушала уличных музыкантов, сходила в галерею «Тэйт», потом вернулась на поезде домой.

Но никто ее не видел. Она сказала коллегам Дэнни, что оставила машину на парковке, но талон, который она должна была прикрепить к лобовому стеклу, не нашли. Парню, который продает билеты на станции, показали ее фотографию, он ее не узнал. То же самое в Лондоне. Невозможно быть настолько невидимкой. Это было воскресенье, не так уж много народу путешествует в этот день, но ее не видел никто. Что еще более странно, она не говорила, что ездила к родителям, ни до, ни после поездки в Лондон. В период с восьми утра до семи вечера ее машины не было у дома ее родителей в Пойнте. Это все, что смогли установить наверняка.

Она пожирала глазами оставшееся печенье, но не тронула его.

– Вероятно, можно было сделать больше. Работать в масштабах страны. Объявить поиск свидетелей. Но они считали, что она убила девочку. Не в их обязанностях искать свидетельства в защиту. – Она широко оскалилась. – Правда, Дэнни? Вы все считали, что взяли убийцу. Как это называется? Соблазнились благой целью. Да и кто обвинит вас? Мотив был понятен с самого начала. Джини ненавидела Эбигейл Мэнтел, потому что она умела убедить отца в чем угодно и убедила его в том, что вдвоем им будет лучше.

Дэн ничего не ответил, казалось, даже не слышал. Он смотрел в окно, и Эмма не могла понять, что он думает о словах Веры по поводу того, чем он руководствовался тогда.

– Итак, прошло ровно десять лет, и в «Гардиан» опубликовали небольшую заметку о Джини Лонг. Никто не утверждал, что она невиновна. Но в ней говорилось, что ей было отказано в условно-досрочном, потому что она отказывалась признать свою вину. И что, если бы она перестала цепляться за свою версию событий, ее бы уже давным-давно перевели на вольное поселение. В статье немного рассказывалось об этом деле и упоминалось, что у нее не было алиби. И вот появляется свидетель. Ты бы не поверил, что такое возможно, да? Спустя десять лет. Но это так… – Она замолчала. – Как его зовут, Дэнни?

Эмма понимала, что Вера отлично помнит его имя. Она сделала паузу ради большей драматичности.

– Стрингер, – ответил Дэн. – Клайв Стрингер.

– Клайв учился с Джини в университете. Похоже, он был в нее влюблен, даже ходил с ней на пару свиданий на первом курсе. В день убийства он видел ее на вокзале Кингс-Кросс.

– Как он мог об этом вспомнить спустя столько времени? – Эмма услышала в своем голосе отчаяние. История, которую сочинили десять лет назад, история, в которой была хоть какая-то логика, начинала рушиться.

– Эта дата многое для него значила. Он ехал в Хитроу. Ему предложили место аспиранта в каком-то американском университете, и в этот день он улетал. Даже если бы стали разыскивать свидетелей, он бы об этом не узнал. Он даже не знал, что Джини обвинили в убийстве, – пока не прочитал заметку в «Гардиан».

– Он не мог ошибиться? Увидел кого-то в толпе, убедил себя…

– Я с ним говорила, – сказала Вера. – Он абсолютный прагматик. Не фантазирует.

Они посмотрели друг на друга через стол. Эмма не знала, что сказать.

– Я поначалу подумала, может, он просто ищет внимания, – мягко продолжила Вера. – Мы часто сталкиваемся с такими людьми во время работы. Но он ведет дневник. С самого детства. Печально, на мой взгляд, подводить итог своей жизни в паре строчек, накорябанных перед сном. Наверное, все не должно к этому сводиться. Но в данном случае это настоящее чудо. Я видела его запись за пятнадцатое ноября 1994-го. Знаете, что он написал? «Видел Джини на вокзале Кингс-Кросс, отлично выглядела, в ярко-красном свитере. Ей всегда шел красный цвет». Мы проверили. Когда Джини вернулась в дом родителей той ночью, на ней был красный свитер. Его забрали криминалисты. Конечно, они не нашли ничего, что связало бы ее с убийством. Но это было неважно. Ей все равно предъявили обвинения. – Эмма поняла, что Вера злилась, невероятно, страшно злилась.

Видимо, Вера заметила, что Эмма почувствовала ее ярость. Она подвинулась на стуле и снова улыбнулась, чтобы показать, что ее не нужно бояться, что ей можно доверять, что она – своя.

– Я из глуши, никак не связана с Йоркширом и полицией Хамберсайда. Я беспристрастна, такова официальная версия. Я должна снова заняться делом Мэнтел, посмотреть, что было сделано не так. И как по мне, чем быстрее я в этом разберусь и отправлюсь домой, тем лучше. Я привыкла к холмам. А тут и спрятаться негде. Будешь вешать белье, из соседнего графства будет видно. Мне от этого не по себе.

– Что вам нужно от меня?

– Ваши воспоминания, – сразу же ответила Вера.

– Не уверена, насколько они достоверны, спустя столько времени.

– Не беспокойтесь. В этом я профи – разбираться, что реальность, а что вымысел. Джо Эшворт, мой сержант, считает меня ведьмой.

Эмма быстро взглянула на Веру, но не смогла понять, подшучивает ли она над самой собой или над слушателями – Дэном и Эммой. Она играла перед ними, как будто была лучшим комиком на свете. И она уже сделала первый шаг, увлекла их за собой.

– Думаю, сегодня мы просто начнем с пары вопросов. Кое-что не дает мне покоя, и никто не может дать мне ответ. Даже Дэнни. Например, почему Кит Мэнтел попросил Джини съехать?

– Потому что Эбигейл его попросила. – Если она этого не понимает, подумала Эмма, то может убираться к своим холмам прямо сейчас.

– Но он ведь должен был и раньше понимать, что ее переезд вызовет проблемы. В смысле, они с Эбигейл жили там вдвоем после смерти ее матушки. Все говорят, что он обращался с ней, как с принцессой, избаловал ее. Если они были так близки, он бы не привел любовницу в дом, не поговорив об этом с девочкой. Что скажешь, если Джини приедет пожить с нами? Говорят, что мужчины – не самые чувствительные создания, но на это ему бы ума хватило. И если бы Эбигейл этого не захотелось, она бы сказала, разве нет? Она не кажется мне застенчивой. Ни за что, пап. Ничего не выйдет. Что-нибудь в этом роде. И он бы ее послушал, придумал бы для Джини какую-нибудь отмазу, хотя бы чтобы уберечь себя от скандалов. Извини, любимая, но Эбигейл нужно больше времени.

Эмма слушала детектива и подумала, что она действительно какая-то ведьма. Все они действительно могли произнести именно эти слова, может, и произнесли. Вера продолжила:

– Вот в чем дело. Я не могу понять, как он попал в эту передрягу.

– Не думаю, что у него был большой выбор.

– Что вы имеете в виду?

Эмма помедлила.

– Так мне рассказала Эбигейл. Не знаю, правда это или нет. – Эмма лучше, чем кто бы то ни было, знала, что Эбигейл была жуткой вруньей.

Вера ободряюще кивнула.

– Как я и сказала, предоставьте судить об этом мне.

– Эбигейл сказала, что Киту сначала не особенно хотелось, чтобы Джини переезжала к ним. Она поругалась с родителями и сбежала из дома. Появилась на пороге Часовни с одним рюкзаком с одеждой и своей скрипкой. Он не мог ее выгнать.

– Слишком уж отзывчиво с его стороны, позвольте сказать, – сказала Вера, и Эмма поняла, что у нее уже сложилось мнение об этом человеке и что он ей не нравился.

– Эбигейл впервые об этом узнала, когда обнаружила Джини на кухне. Та готовила ужин.

Эбигейл рассказала эту историю на следующий день. Стоял жаркий вечер, влажный, душный. Наверное, в то лето шли дожди, был туман с моря, но Эмма этого не запомнила. В тот день Эбигейл все-таки согласилась пойти с ней на пляж, и они вместе шли по песку. Почти весь урожай уже собрали, но вдалеке слышалось пыхтение техники, и один участок ячменя оставался неубранным. Кисточки колосков щекотали их ноги. Телеграфные провода были усижены ласточками, в воздухе суетились тучи насекомых, и Эбигейл, пробиравшаяся впереди по узкой тропинке, кричала Эмме, шедшей позади. Она не умолкала всю дорогу. Она словно не могла поверить в происходящее и повторяла историю срывающимся голосом снова и снова.

– И она просто стоит там, роется в буфете. Потом подходит к морозилке. «Я думаю приготовить ризотто. Ты не против, Эбби?» Блин, никто, никто не зовет меня «Эбби». Даже ты не называешь меня «Эбби», а ты моя лучшая подружка. И я никак не могу понять. Я думала, это на одну ночь, ничего серьезного. А потом я поднялась в комнату папы, а она там уже вещи распаковала. Она провела тут всего час, а ее вещи уже висят в его шкафу, ее трусы лежат у него в комоде. Ну, я-то знаю, что он этого долго не вытерпит. Она вылетит отсюда до конца недели. Папа любит личное пространство. Даже мне нельзя заходить в его комнату без спроса.

– Так почему же он терпел? – спросила Вера. – Вот в чем вопрос. Даже более важный, чем то, почему он в итоге попросил ее уехать. Джини провела там три месяца. Почему он не выставил ее раньше?

– Он ее любил, – сказала Эмма. – Разве нет?

– О нет, – ответила Вера, совершенно уверенная в своих словах. – Любви тут не было. По крайней мере, с его стороны.

– Эбигейл, конечно, удивилась, что ей не удалось настоять на своем сразу же. – Эмма улыбнулась, вспомнив, как расстраивалась подруга, когда ее козни терпели неудачу. В том, что Эбигейл пришлось испытать досаду, было что-то справедливое. Эмма наблюдала за этими вспышками с той же смесью сочувствия и удовольствия, как если бы у Эбигейл на носу появился огромный прыщ.

– А почему Кит внезапно поддался? – спросила Вера. – Через три месяца?

– Может, она просто достала его своей настойчивостью.

– Ага. Возможно.

– Почему вы не спросите у инспектора, которая тогда занималась этим делом? Она ведь наверняка общалась с людьми, пришла к каким-то выводам.

– Кэролайн Флетчер больше не служит в полиции, – прохладно сказала Вера. – Как и наш Дэнни. Она помолчала. – Странно, не правда ли, что два офицера, которые больше всего занимались этим расследованием, ушли из полиции вскоре после того, как Джини Лонг отправилась в суд?

Она широко улыбнулась Дэну, как бы призывая его не обижаться.