«В феврале 1974 года из Советского Союза был выдворен Солженицын, что вызвало неописуемое замешательство среди противников коммунизма, где бы они ни находились. Однако это замешательство не идет ни в какое сравнение с той яростью, которая охватила западные спецслужбы, – был положен конец «операции Солженицын», считавшейся перспективной в подрывной работе против Советского Союза. Сложилась новая обстановка, которая требовала анализа и разработки новых планов на будущее. Не в том смысле, что спецслужбы пеклись о самом Солженицыне (битая карта не вызывает чрезвычайного интереса), речь шла о куда более важном, с их точки зрения: уместности и результативности методов, применявшихся в связи и вокруг этого человека.

В Соединенных Штатах задачу примерно в том плане попытался выполнить Институт исследования коммунизма Колумбийского университета, где тогда директорствовал З. Бжезинский. В 1975 году соответствующее исследование – громадный том почти в 500 страниц очень убористой печати – «Диссидентство в СССР: политика, идеология и народ» увидело свет. К моменту выхода книги это учреждение уже носило иное название – Исследовательский институт по изучению изменений в мире, но директором его был по-прежнему Бжезинский, которому в предисловии редактор труда профессор Р. Токес адресовал теплые слова благодарности за руководящие указания и прочее. Токес особо оговорил, что его ударная идеологическая бригада – 13 авторов – договорилась закончить изложение февралем 1974 года, который, по их мнению, является «важной вехой в истории современного диссидентства в Советском Союзе».

Токес уточнил, что под «диссидентами» в СССР авторы понимают всех, кто является противником Великого Октября 1917 года, давшего жизнь Советскому государству. Токес и К° попытались оценить силы «диссидентов» в Советском Союзе. Не в интересах любомудрия, а по причине очень практического свойства – разобраться наконец, в какой мере достоверны сведения о широкой поддержке в Советском Союзе, скажем, Солженицына. В общем, представилось настоятельно необходимым, хотя бы для исчисления ассигнований на подрывную работу, выяснить пропагандистскую эффективность «диссидентства». Когда такая калькуляция была сделана, результаты оказались удручающими. Рефреном через всю книгу звучит формулировка: «Диссиденты», может быть, естественный продукт советской истории за пятьдесят лет с лишним, но столь же естествен их провал возбудить хоть какое-нибудь понимание среди масс». Американские аналитики очень обиделись на «диссидентов», каковые, что прояснилось в полной мере при ближайшем рассмотрении, действительно оказались жалкой кучкой отщепенцев. Выяснилось, что различного рода заверения, которыми они пичкали западные спецслужбы, говоря их же языком, не что иное, как «туфта». С болью в сердце пришлось констатировать: «Совершенно очевидно, что осторожный оптимизм, который все еще был среди некоторых советских диссидентов и иностранных наблюдателей в 1970 году, в 1974 году уступил место глубокому пессимизму». Беда, да и только – оказывается, у народной власти нет противников в народе. Что, впрочем, было всегда очевидно, и для этого не нужно было бы затевать дорогостоящее исследование.

Неоднократно посещавший СССР публицист Д. Фейфер, который не мог найти лучшего применения своему времени, как болтаться по «диссидентским» норам (именно норам, ибо, по его свидетельству, признак инакомыслящего – ужасающая грязь в квартире), четко указал на тех, кто раздул значение группки отщепенцев в глазах Запада, Вот он со «своими людьми» появляется в некой квартире в Москве.

«Пробравшись через завешанную одеждой переднюю, мы попадаем в прокуренную спальню, похожую на сотни других, в которых обитает небольшой кружок «ловкой» молодой интеллигенции. Обставленная дешевой мебелью комната загромождена иконами, старыми картинами, поломанными произведениями искусства времени царизма, все это навалено и заткнуто кое-как между столами, стульями, диванами, а стены оклеены дрянными обоями. Довольно много книг в шкафах и неопрятными стопками на полу в окружении пустых бутылок и немытых тарелок. В основном это пожелтевшие дореволюционные издания и западная литература, которая не издается в России. Еще два наших друга безмятежно восседали в этом гостеприимном беспорядке – художник чеховского вида с бородкой, лысеющий врач в английском твидовом пиджаке и с американскими сигаретами. В кухне, как мы знали, двое молодых аспирантов занимались любовью… Мы курили под прелюдии Баха, танцевали под западную поп-музыку, допили остатки виски, водки и коньяк».

Разговоры велись очень приятные для Фейфера – один из пьянчуг хотел «расстрелять из пулемета» Советское правительство. Надо думать, что те двое «аспирантов», разгорячившись на кухне, весьма оживили беседу. Таковы «диссиденты» в жизни, по наблюдениям безусловно враждебного к коммунизму западного публициста. Но, пожалуй, кается Фейфер, эта дрянь и была единственной надеждой Запада на «изменение» советского строя изнутри.

Механизм возведения ее на пьедестал очень прост. Конечно, подчеркивает Фейфер, «диссиденты» «живут не в соответствии с реальностями жизни, а по своим представлениям о них. Они третируют собственный народ как страшно отсталый… Наши эксперты по советским делам, которые занимаются почти целиком диссидентами, иногда пишут о них совершенно нереалистически… Я знаю ряд западных деятелей, которые, хотя и сомневаются в добропорядочности некоторых диссидентов, тем не менее воздерживаются от того, чтобы написать об этом… Даже западные корреспонденты в Москве не считают нужным сообщать о немыслимом: ряд прославленных диссидентов – весьма порочные люди и далеко не заслуживают уважения… Не нужно предполагать, как делают многие, что диссидентство само по себе превращает человека в персону безупречно добродетельную. Чтобы избежать горького разочарования, нужно прежде всего не питать иллюзий на этот счет».

Но хватит о личных качествах «диссидентов», описанных одним из тех, перед кем они открывали душу и пускались в откровенные излияния. Как видим, Фейфер не испытал к ним ничего, помимо брезгливости. А как насчет их веса в борьбе против Советской власти? Вердикт Токеса категоричен: «Даже при наличии воли к власти, а только у считанных диссидентов наблюдается такая решимость, полное отсутствие поддержки не дает возможности считать их революционерами в практическом смысле слова. Революции требуют не только воли и поддержки, но и руководства, которое в сочетании с диссидентскими массами может дать возможность бросить вызов властям с какими-то надеждами на успех. За исключением катастроф вроде термоядерной войны, создание такого рода революционного антиправительственного союза в СССР в обозримом будущем практически исключено».

Вот и славно, успокоили нас, а то без заокеанских господ мы и не знали, что крепка Советская власть. А всерьез говоря: упомянутая книга должна была бы убедить любого, что не делом занимаются на Западе, когда поднимают на щит «диссидентов». Бесперспективная это затея. Вывод этот доказан масштабным «научным» исследованием – просмотрены и проанализированы все деяния «диссидентов», вся их продукция – от солженицынского многотомного графоманства до надписей на стенах общественных туалетов. Тут бы и поставить точку. Ан нет. Не для того усердствовали ученые мужи, чтобы, как говорится, закрыть проблему, а для того, чтобы, описав бесперспективность прежних путей, найти новый путь борьбы против Советского Союза, подрыва его изнутри.

Заокеанские теоретики антикоммунизма усмотрели все беды в том, что у отщепенцев в достатке рассуждений «против», но нет ничего «за», то есть нет позитивной программы. Туг мы и подошли к главному – на сцене появился пресловутый вопрос о «правах человека». Вероятно, те, кто вскоре стал бормотать о «правах человека», прежде и не слышали таких слов, но им быстро растолковали, что к чему. Ведь сам термин «борец за права человека» послужит «средством самовыражения», а «движение за права человека – подлинная политическая оппозиция». Главное, будет много легче организовать поддержку с Запада, не будет повторяться такое положение, когда, например, генеральный секретарь ООН У Тан отказывался рассматривать различные обращения к нему, ссылаясь на то, что писаки никого не представляют.

Когда инакомыслящие в СССР вооружатся лозунгом «прав человека», тогда многое упростится. Тот же яростный критик «диссидентов» Фейфер восклицает: «Мы все за диссидентов… Чтобы помочь их делу, езжайте в Россию, если это возможно, и выясните, какую услугу вы можете оказать им там, или подыщите себе какую-нибудь роль для оказания помощи на Западе». Правда, он тут же предупреждает: «Трудно ожидать, что диссиденты после того, что они прошли, окажутся святыми». Иными словами, как бы ни перековывались эти люди в «правозащитников», они останутся дрянью. Но другого человеческого материала для Запада в СССР нет. Как ни прискорбно, будем работать с ним. Такая была выработана стратегия. Оставалось претворить ее в жизнь, подыскав потребных исполнителей в пределах советских границ.

История нашей страны выявила закономерность: любой выступающий против Советской власти неизбежно ищет помощи у врагов коммунизма по ту сторону советских рубежей. Это понятно – в народном государстве, созданном народом и для народа, они не могут найти себе опоры. Так было в первые годы существования нашей страны, когда выступавшие против Советской власти звали на помощь армии интервентов. Так было и позже. Чем кончились вооруженные нашествия, хорошо известно, и при нынешнем соотношении сил в мире империализм не рвется в лоб повторять горькие уроки.

История указывает нам и на другую закономерность: идеям Великого Октября, на которых зиждется Советское государство, наши враги пытались противопоставить некие «демократические» лозунги, куда неизменно входили «права человека». Риторика по поводу «прав человека» была нужна противникам Советской власти лишь для того, чтобы попытаться размыть массовую основу поддержки большевиков. Ту же роль играют нынешние разглагольствования «диссидентов». Самое поразительное, что в защиту их выступают Солженицын, квалифицированный даже западными идеологами как сторонник авторитаризма, и Сахаров, носящийся с идеями технократии. Любопытно и другое: Солженицын и некоторые другие пресловутые отщепенцы оказались не в состоянии (или не захотели?) решительно порвать, скажем, с семейными традициями. Они выходцы из очень состоятельных до революции семей буржуазного пошиба. Солженицын в своих книгах шумно оплакивает утрату родителями прав на крупное состояние. Нет никаких сомнений, что все они духовно приняли эстафету от тех, кто в 1917 году цеплялся за свою собственность, стоял на пути революции. Понятно, что их помыслы и желания близки и понятны тем, кто стоит у власти в мире капитала.

Вручая жезл руководителя «борцов за права человека» Орлову, на долю которого выпало проведение очередной антисоветской акции западных спецслужб, дирижеры ее были вполне уверены в его благонадежности. Верительной грамотой для западных спецслужб явилась статейка, сочиненная Орловым в декабре 1975 года и распространенная по нелегальным каналам. Стоило ознакомиться с ней в штаб-квартирах спецслужб, как события стали развиваться автоматически, – в мае 1976 года Орлов с несколькими своими единомышленниками объявил, что они будут информировать Запад о положении с «правами человека» в Советском Союзе. Собственно, «группы» как таковой никогда не было, а ссылались на нее, дабы придать больший вес индивидуальным или коллективным выступлениям ряда лиц, носившим резко антисоветский характер.

Наша эпоха – период поступательного развития социализма. Это объективная реальность. Миллионы людей видят будущее мира в социализме. Ветер перемен веет над планетой, что, конечно, не устраивает господ капиталистов и г-на Орлова вместе с ними. По поводу генерального направления общественного прогресса он изрек: «Слишком многим в мире кажется, что единственной альтернативой частной собственности должна быть собственность «общегосударственная»… Желание перемен, особенно перемен в социалистическом направлении, является буквально болезнью эпохи. Конечно, это желание часто опирается на справедливые эмоции в отношении капиталистической эксплуатации и эгоизма богатых классов. Но, кроме эмоций, оно также опирается на общую ложную идею, что люди могут разрешить все свои проблемы с помощью социальных преобразований, и на еще более ложный миф «научного социализма»… Западная демократия, если она не укрепится высоким нравственным потенциалом и более ясным пониманием своих целей, не сможет эффективно противостоять натиску тоталитарного социализма».

Не очень, конечно, грамотно, определения страдают, но смысл предельно ясен: господа буржуа, к оружию, на бастионы! Грудью отстоим свои денежные мешки!! Вспомните царскую Россию, в которой «в результате эгоизма, негибкости и недальновидности правящей верхушки социальное развитие задерживалось в течение слишком длительного времени, так что проводившиеся после 1905 года реформы уже не ослабляли, а развязывали накопившиеся силы ненависти». Орлов бросился спасать капитализм такими методами и действиями, которые прямо привели его на скамью подсудимых.

На Запад полетели клеветнические материалы, изготовленные Орловым и его соучастниками. Для большего впечатления на первой странице каждого пасквиля красовался исполненный типографским способом гриф «группы». Походя заметим – эти самые «правозащитники», декларировавшие свое горячее желание содействовать выполнению Хельсинкских соглашений, упустили из виду «мелочь»: соглашения эти направлены на укрепление мира и международного сотрудничества, а они злоумышленно занялись прямо противоположной деятельностью, пытаясь подложить идеологические взрывные устройства под политику разрядки.

На предварительном и судебном следствии было тщательно изучено содержание клеветнических листовок, которые, по предварительному сговору с западными спецслужбами, передавались средствам массовой информации и разносились по всему миру. Были проведены экспертизы, допрошены десятки и десятки свидетелей и доказано: все без исключения «документы» являются клеветническими измышлениями, направленными на подрыв советского общественного и государственного строя, срыв усилий Советской страны, направленных на развитие международного сотрудничества.

Рабочими инструментами Орлова при сочинении этих пасквилей зачастую были палец и потолок. Однако для масштабной кампании в защиту «прав человека», затеянной западными спецслужбами, нужны были более крупные ресурсы, в том числе материальные. Нужен был квазилегальный канал для двустороннего движения – денежные средства с Запада и надлежащая «информация» из СССР, которую можно было бы использовать в клеветнических целях. Эти пожелания спецслужб как в фокусе сошлись в одном человеке, давно им известном, – Гинзбурге. Итак, к «теоретику» Орлову был подключен «практик» Гинзбург, который также заявил о своей озабоченности обеспечением «прав человека» в Советском Союзе. Так кто же он?

Его верительные грамоты, хотя совершенно иного свойства, чем у Орлова, были безупречными для руководителей западных спецслужб. Гинзбург уже зарекомендовал себя в «борьбе за права человека», правда, в куда более скромных масштабах и в местах более отдаленных…

Как вспоминали отбывшие с ним наказание в 1968 – 1972 годах, он прибыл в колонию с большой помпой – лоботряс и тунеядец представился поэтом, писателем и публицистом, учеником Пастернака, другом Твардовского, лауреатом какой-то итальянской премии и внуком «барона Гинзбурга». О том, что у него нет никакого образования выше школьного, «потомок барона» скромно умолчал.

Гинзбург, или Алик, как звали его в колонии, действительно был очень приметной фигурой: зарубежные хозяева не оставили его, забросав посылками и деньгами, что позволило ему окружить себя друзьями. «А многочисленное общество таких друзей Алика, – говорил свидетель И., отбывший наказание вместе с Гинзбургом в НТК, – было разнообразным и, мягко говоря, смешанным. В его состав, например, входили бывшие нацистские полицаи, дремучие бандеровцы и не менее дремучие литовские националисты… и, наконец, просто «симпатичные» уголовники. Всех их Гинзбург подкармливал: «Ведь откуда-то берутся и кофе, и чай, и шикарные сигареты «Кент», всякие яства и прочее… – продолжает И. – Ведь все пьют, едят и курят, а добрые дяди на воле заботятся о том, чтобы дальше так было, а поэтому надо помогать ему. Алику, – он один справиться не может. Опять же консолидация, а это тоже означает, что все вместе должна помогать ему делать «общее дело», то есть снимать копии «наиболее интересных» приговоров осужденных, писать черновики статей, которые Алик потом отредактирует и определит их дальнейшее назначение, составлять текст коллективных «заявлений-протестов» в адрес различных советских и юридических органов и отдельных общественных деятелей, указанные заявления затем будут направлены в закрытых конвертах в Прокуратуру СССР, а с них «тайными каналами» уйдут за рубеж и появятся в западной печати».

Когда в 1973 году Гинзбург оказался на свободе, он решил воспроизвести арестантскую практику в больших масштабах, благо установил обширные связи в уголовном мире. В апреле 1974 года западные «радиоголоса» объявили, что инакомыслящие в СССР отныне имеют своего радетеля: поселившийся в Тарусе в Калужской области Гинзбург принял на себя распоряжение «фо0ндом Солженицына», цель которого – оказание помощи тем, кого-де преследуют в СССР по «политическим» мотивам. Был указан и адрес благодетеля – дом по Лесной улице в Тарусе, купленный на средства из темных источников. Ибо честных заработков Гинзбурга за всю жизнь не хватило бы на приобретение больше одной, другой пары штанов. По «авторитетному» заявлению Гинзбурга иностранным корреспондентам 2 февраля 1977 года, на указанную помощь за два года он-де истратил эквивалент в 360 тысяч долларов!

На предварительном следствии и в суде, естественно, поинтересовались, куда Гинзбург употребил столь солидную сумму. Борец за «права человека» гордо отмалчивался. Пришлось следствию провести кропотливое изучение его клиентов. Идеалистов, думающих о лучшем устройстве жизни на нашей планете, среди них не оказалось, деньги получали уголовники или лица, совершившие особо тяжкие государственные преступления. Оно и понятно, как признал свидетель Ф., облагодетельствованный из «фонда» на 900 рублей. Самая идея вынашивалась Гинзбургом еще в ИТК, и тогда в разговорах с осужденными, среди которых был Ф., Гинзбург постановил: «Категорически предусматривалось, что правом пользоваться фондом могут только лица, осужденные за проведение антисоветской агитации и пропаганды, а также измену Родине в форме заговора с целью захвата власти, которые не осудили своей деятельности за время пребывания в заключении».

Перед следствием прошла вереница лиц, этих самых, по утверждению западной пропаганды, борцов за «права человека», которым «филантроп» Гинзбург оказывал помощь. Вот некий К., 1956 года рождения. Рецидивист – сначала обворовал буфет рабочей столовой, затем занялся антисоветской агитацией и пропагандой. Образование семь классов, сочинил «Письмо Его Императорскому Высочеству», но не переслал, так и не установив, где пребывает «монарх». Вместо царя пожаловался на Советскую власть Гинзбургу (правда, из колонии писал сенатору Джексону, прося пустить в США). Вот небольшой отрывок из его показаний: «На основании моих высказываний Гинзбургу было ясно, что я намерен и впредь не прекращать своей борьбы против существующего в СССР строя, (За что из «фонда» он получил около 1000 рублей. – Авт.) В свою очередь, в результате беседы с Гинзбургом у меня сложилось твердое мнение о нем как убежденном противнике Советской власти, способном в своей борьбе пойти на любые, в том числе и крайние, меры».

Эта преступная работа Гинзбурга и заставила изолировать его от общества. Он не только сам занимался распространением клеветнических слухов о СССР, черпая надлежащую «информацию» в уголовном мире, в котором он жил, но и занимался прямым подстрекательством к совершению особо тяжких преступлений. Он не брезговал ничем. М., по профессии шофер, был осужден за вывоз с завода краденых телевизоров, а затем за другое преступление: под видом сотрудника компетентных органов провел «обыск» у вдовы гинеколога и обокрал ее. С неким смущением М. обратился к Гинзбургу. Сам он об этом говорит так: «Зная уже, что Александр Ильич по национальности еврей, я предупредил его об имеющихся в моем уголовном деле некоторых «антисемитских моментах», имея в виду «обыск» у старухи еврейки и разделение мною некоторых концепций фашистской идеологии, о чем речь шла в моем уголовном деле. Улыбнувшись, Гинзбург заявил, что эти «моменты» его мало волнуют». И выдал просителю примерно 1 200 рублей. М. понял, за что, как объяснил следствию: деньги выдавались тем кто, «находясь в местах лишения свободы и после их освобождения, не сотрудничал с администрацией и не изменил своих прежних принципиальных убеждений, сложившихся у них к моменту привлечения их к уголовной ответственности».

От Гинзбурга и его сообщников небольшие переводы пошли в места заключения. Убийцы и бандиты с удивлением вертели в руках переводы. Откуда? С., отбывающий наказание, показал: «Многих осужденных в нашей колонии несколько удивил тот факт, что некоторые из тех кто получил эти денежные переводы, имели, мягко говоря, весьма отдаленное отношение к «политическому инакомыслию», но зато прямое отношение к убийствам. Получивший фондовые деньги X. был осужден как военный преступник, другой – Т. как террорист: одного солдата убил, другого ранил». И т. д. и т. п.

Таков подлинный облик воздыхателя по «правам человека», предстающий со страниц следственного дела. Одно лицо Гинзбурга было обращено к уголовным преступникам, среди которых он пытался сколотить единство на базе ненависти к Советской власти, другое – к Западу, перед которым он распинался в защиту тех же преступников, рисуя, помимо прочего, душераздирающую картину их «мук» в местах заключения. То, что это была наглая клевета, Гинзбург знал хотя бы по собственному опыту, по опыту пяти лет, проведенных в ИТК в описанных выше условиях.

В ходе следствия было установлено и другое – по-крупному надул Гинзбург спецслужбы и Солженицына, доверивших ему деньги на ведение подрывной работы. Большая часть той суммы в 360 тысяч долларов, несомненно, осела в карманах «благодетеля», чей широкий образ жизни в бытность распорядителя «фонда» вызывал удивление у знающих его. Кстати, как и подобает уголовнику, он не испытывал большой привязанности к тому, от имени кого шли деньги на подрывную работу. Он отозвался о Солженицыне: «Конечно, он не великий в России, но из всех современных посредственностей он, несомненно, первый».

Он-то, Гинзбург, претендовал на первую роль. Как рассказывал свидетель X., знавший его по Тарусе: стоило западным «радиоголосам» объявить об участии Гинзбурга в кампании в защиту «прав человека», «даже внешне была заметна радость по поводу оценки Западом его деятельности, он не преминул заметить, что все это придает солидный «вес» его личности как у нас в стране, так и за рубежом, сказав: «Что бы теперь со мной ни случилось, во всем обвинят КГБ».

Другой житель Тарусы – Г., который провел немало времени в беседах с Гинзбургом, рассказывал, что собеседник неоднократно возвращался к вопросу о тактике, подчеркивая: «Протестовать надо всегда и непременно с шумом». Он хлопотал и разглагольствовал о «необходимости написания различных протестов, поднятия «новой волны шума в «самиздате», которые, по его мнению, позволят создать необходимый политический резонанс». С какой целью?

Гинзбург, продолжает Г., «и сам не скрывал от меня, что их поддерживает немногочисленная группа лиц из числа интеллигенции, поэтому только на Запад они возлагают свои надежды и обращаются с призывами о помощи. По его словам, делалось это с единственной целью – оказание политического и особенно экономического давления на Советский Союз со стороны развитых капиталистических стран. Организованный экономический нажим со стороны западных стран заставит правительство СССР пойти на либерализацию (термин Гинзбурга. – Авт.) существующей власти, что выгодно как диссидентам в стране, так и руководству капиталистических государств…».

Как мы видели, преступная деятельность Гинзбурга и других, помимо прочего, имела в виду мобилизацию уголовных преступников под знамена «диссидентов», использование их для борьбы против Советской власти. В сущности, антисоветская агитация и пропаганда в прямом смысле «вооружает» уголовника, уже вступившего в конфликт с обществом. На примере ряда дел можно без труда показать, что лица с уголовным прошлым под ее влиянием переходят к совершению особо опасных государственных преступлений. От участия в «операции прав человека» до бомб – один шаг.

В 1976 году в грузинской печати широко освещался суд над неким Жвания. Имея в прошлом три судимости за уголовные преступления, подорвал три самодельных взрывных устройства в Тбилиси, Сухуми и Кутаиси. Действовал он подло, укрывая свои бомбы перед взрывом в урнах и т. д., но факт налицо – последовали человеческие жертвы: один убитый, несколько раненых.

В ходе предварительного и судебного следствия был прослежен путь этого заурядного уголовника. Главными вехами на этом гнусном пути оказалось участие в «борьбе за права человека». Выяснив из западных радиопередач на грузинском языке, что такая «борьба» якобы имеет место, уголовник начал с писания подметных писем и пасквилей против Советской власти и закончил бомбами. Преступник понес суровое наказание.

В активе Буковского, восхваляемого ныне на Западе как «правозащитника», попытки создания террористических «пятерок». Они не были организованы по обстоятельствам, не зависящим от Буковского. Не удалось найти и одной пятерки дураков, которые пошли бы за таким «лидером».

Среди задержанных по взрыву в Московском метро в январе 1977 года есть субъект, который был осужден в 1964 году по ст. 70 УК РСФСР, то есть за ведение антисоветской агитации и пропаганды. Выдворенная из СССР Ходорович, находящаяся сейчас на Западе, проливает слезы по поводу Орлова, Гинзбурга и Щаранского. Для нее дело привычное – эта, с позволения сказать, «правозащитница» в свое время ездила на судебный процесс упомянутого субъекта, а затем передавала западной печати и радио лживые материалы – она-де видела на скамье подсудимых кристально чистого человека и рыдала по поводу его попранных «прав». С подачи «диссидентов» западная пропаганда ударила тогда во все колокола, что возвеличило мерзавца в собственных глазах. Результат налицо – восхваляемый как «борец за права» преступник стал рецидивистом, убийцей москвичей, имевших несчастье ехать в том вагоне метро, в который трусливо положил бомбу» .

Как известно, убийца и его сообщники были преданы суду. В судебном заседании они были изобличены неопровержимыми, в том числе вещественными, доказательствами и понесли заслуженную кару.