Глава 24. Противостояние

Кнут понимал, что рассказ Берга подошёл к кульминации. Он выпрямился и стряхнул с себя сон. Если он хочет выжить, то соображать надо быстро. Вот если бы только ему ещё и стакан воды дали. Но попросить не решился. Губернатор положил на колени револьвер.

Он убедит Берга в том, что единственный выход для него – это явка с повинной. Другой надежды не было. На этот раз Кнута вряд ли спасут: уезжая из Лонгиера, он никого не предупредил. Мало того что он сбежал из больницы, так ещё украл снегоход, которого до следующего дня никто не хватится. На этот раз полагаться надо только на себя. В избушке стало совсем душно, а веки у Кнута словно налились свинцом.

Откуда-то издалека вновь послышался голос губернатора:

– Я вынес тело на улицу. Голову я положил в сумку – там ещё лежала бутыль пускового газа. И несколько апельсинов… Я люблю подмёрзшие апельсины. Некоторым это кажется странным, но мне нравится. Я понимал, что за несчастный случай случившееся уже не выдать. Поэтому придётся спрятать тело. Я наследил возле дома, и теперь на снегу была кровь. Но по этому поводу я не волновался – следы всё равно исчезнут. Я собрал его одежду и вещи и потуже затянул мешок. И всё время раздумывал, что же делать дальше. Мешок и маузер я привязал к старому снегоходу, чтобы всё выглядело так, будто тот парень сам всё собрал и упаковал. Затем я взял старый снегоход на буксир и потащил его на лёд. Я и не предполагал, что это займёт столько времени. В конце концов я добрался до кромки льда, отцепил старый снегоход от своего и направил лыжи точно в открытую воду – она начиналась в сотне метров от меня. Я закрепил руль, привязал рычаг газа к рукоятке и завёл двигатель, а педаль тормоза выжал почти до конца. Потом я резко отпустил тормоз и отскочил. С третьего раза у меня получилось. Мотор не заглох, и снегоход двинулся вперёд, проехал лёд до конца и с плеском провалился в воду. А я быстро поехал к дому, – губернатор поднял револьвер и оглядел ствол. Кнут почувствовал, что надо срочно о чём-то спросить, поддержать разговор. Но на что, собственно говоря, он надеется?

– Почему вы не выбросили тело вместе со снегоходом?

– Ну, идея, в сущности, неплохая. Но труп может всплыть на поверхность. А что, если бы верёвка развязалась? Я ведь не знал, что снегоход спокойно доедет до воды и утонет. И, кроме того, сюда, в Конгс-фьорд, заходят креветочные траулеры. Одно дело – поднять на борт снегоход, и совсем другое – обезглавленный труп. И не забывай, что я тогда ужасно устал и вообще с трудом соображал. В общем, я вернулся обратно в домик, заправил снегоход, сзади к багажнику привязал полную канистру и отцепил сани. Их можно было забрать и позже. Кстати, я заехал за ними весной – приехал тогда специально, чтобы убедиться, что все следы преступления исчезли. В тот раз я ещё повесил на ставни замки. Внутрь зайти у меня не хватило сил. Мой план заключался в том, чтобы скинуть труп в одну из расщелин на леднике Кронебреен. Я знал, что никто в здравом уме туда не сунется. Там труп мог пролежать много лет. Возможно, когда-нибудь ледник и выбросил бы тело во фьорд, но лет через сто, не раньше. Надёжнее место и придумать сложно. Я и представить себе не мог, что… И через несколько месяцев ты являешься ко мне в кабинет и говоришь, что нашёл труп! Я просто остолбенел. Конечно, я быстро понял, что ты ошибаешься и хочешь проверить совершенно другое место. Но ты ведь никогда не сдаешься просто так! И я решил заодно и от тебя избавиться. Ты же сам предложил поехать через Кронебреен? Значит, сам виноват, что погиб. Даже не верится, что ты выжил – тот участок с трещинами очень опасный. Там столько снежных перемычек, и кажутся они такими надёжными, но на самом деле они очень хрупкие. Вообще-то я надеялся, что ты провалишься уже в первую достаточно широкую расщелину. Но та дорога, по которой ты ехал, – это всего лишь тонкая полоска снега, который ветер наметает туда каждый год. Вполне понятно, что ты выбрал именно её. Я тоже поехал по ней. Добрался до ледяного колодца и сбросил туда тело. Я знал, где этот колодец искать и что он очень глубокий. Но ты умудрился свалиться в ту же самую расщелину и не погибнуть, а потом тебя отыскали и спасли. Прожектора… Удивительно – тело, лежавшее на самом дне, обнаружили. Просто невероятно. Словно нарочно, – губернатор улыбнулся, будто бы вспомнил смешную шутку.

– Но почему Кронебреен? Почему не какой-нибудь другой ледник, поближе? Ведь здесь прямо за избушкой ледник Четырнадцатого июля – почему не он?

– Как уже сказано, я и раньше бывал на Кронебреен. Я тогда заблудился и поехал не той дорогой. Поэтому я знал, как добраться до ледникового колодца и вернуться обратно. Ну и пойми, мне хотелось, чтобы этот труп находился подальше от «Кэмпа Рафаэль». Кроме того, с Кронебреена я мог напрямую через горы доехать до города. До Лонгиера оттуда рукой подать – всего-то и надо, что добраться по льду Форланнсуннет до залива Энгельскбукта. А там уж и Лонгиер недалеко. Выезжая из «Кэмпа Рафаэль», я посадил тело на снегоход, положил его руки на свои плечи, на талию накинул верёвку и привязал к себе. Ты, может, думаешь, что это ужасно? Вот и нет. Для меня этот труп был вроде вещи. Я настолько устал, что хотел лишь одного – быстрее вернуться обратно в Лонгиер. Когда я потом узнал, что кто-то меня заметил, это стало для меня настоящим потрясением. Я и мысли такой не допускал. Но если бы не ты, никому бы и в голову не пришло связать этот эпизод с делом об убийстве, – Берг вдруг с ненавистью взглянул на Кнута.

И всё же в рассказе губернатора чего-то не доставало.

– Голова! Как она очутилась на Птичьем мысу? Почему вы не сбросили её тоже в расщелину на Кронебреене?

– Да ведь сначала я так всё и планировал! – выкрикнул вдруг губернатор, вскочив со стула. Револьвер с грохотом упал на пол.

Кнут затаил дыхание. Может, надо броситься на него? Успеет ли он?

Но Берг быстро наклонился и поднял револьвер.

– Представь себе, я просто-напросто забыл о ней! Самому не верится… Безумие… Я так долго провозился на леднике с телом, пока пытался сбросить его в расщелину, так чтобы самому туда не свалиться… И когда я наконец избавился от тела, мне стало настолько легко, что я сел на снегоход и помчался оттуда так, как никогда прежде не гонял. Видимо, тогда меня и заметил тот человек в Йенсебю. Через несколько часов я добрался до Энгельскбукта и остановился у другой избушки, по-моему, это был «Райский уголок». Я настолько устал, что даже подумывал остановиться там и поспать. И промёрз я до костей. На улице занимался рассвет. Но в эту избушку часто приезжает народ из Ню-Олесунна. А ведь на другом берегу пролива есть другая избушка – и там меня точно никто не потревожит. Избушка возле радиомаяка круглый год стоит запертая, но у меня всегда при себе дубликаты ключей от некоторых зимовок. Так, на всякий случай. С погодой не угадаешь. И я решил поехать туда. Комбинезон и сапоги я снял на улице, чтобы внутри ничего не перепачкать кровью. Мне захотелось перекусить, я засунул руку в сумку, чтобы достать еду, и нащупал волосы. Можешь себе представить, что́ я почувствовал? А? Я сел на сиденье снегохода и заплакал. Слёзы текли по щекам и падали на лёд. Это, наверное, были самые ужасные минуты в моей жизни.

Кнут потёр глаза. В избушке стало так темно, что лица губернатора он больше не видел. Одна свечка уже давно погасла, а вторая почти догорела. Сидя здесь, в темноте, в одной комнате с этим человеком, он ощутил животный страх. К счастью, губернатор поднялся, взял новую свечку и воткнул её в бутылку вместо догоревшей.

– У меня не осталось больше сил. Голова всё ещё лежала в сумке. Я зашёл в избушку и сварил кофе. Постепенно в голове у меня прояснилось. Я вдруг вспомнил про старые голландские могилы. Я допил кофе и уничтожил следы, по которым можно было бы догадаться, что я там побывал. И поехал к могилам. Теперь ты и сам хорошо знаешь это место. Никакой естественной защиты там нет, и берег со всех сторон обдувается ветрами, так что даже снега на земле не остаётся. Я решил вскрыть одну из могил, но это оказалось вовсе не так просто. Крышка была накрепко приколочена. Я вытащил нож и расшатал крышку с краю, выломал верхнюю доску и положил в гроб голову. К сожалению, я сломал кончик ножа, но в тот момент я даже и внимания на это не обратил. Ну, ты и сам наверняка догадался, что обломок ножа я забрал оттуда в июне, когда мы приезжали туда вместе с полицейскими. Я положил крышку на место и уехал оттуда – на этот раз прямо в Лонгиер. Около семи я уже был дома. Кажется, я никогда в жизни так не уставал. Я лёг и проспал до следующего вечера.

– Но ведь голову нашли! Зачем вы положили её в гроб – ведь там её так легко было обнаружить?

– Легко?! Легко?! Хотя теперь, после всего, что случилось, ты, пожалуй, прав… Но если бы всё шло по плану, то голова пролежала бы там не одну сотню лет, а потом от неё остался бы один череп. Пассажиры «Белого медведя» зря туда сунулись. Люди, которые шарят по чужим могилам! Какое неуважение… Ведь этому кладбищу более двухсот лет. И мы лишь просим этих безмозглых туристов держаться подальше от могил! Но они даже и до закрытых могил добрались!

По мере того как рассказ приближался к концу, губернатору, похоже, становилось легче. Он подошёл к небольшому шкафчику и достал оттуда пару консервных банок.

– Ну вот, теперь мне намного легче! Как приятно рассказать обо всём тому, кому доверяешь. Кнут, а может, позавтракаем? Хочешь тушенки с бобами? И хлебцы? Не переживай, уж эти-то продукты свежие. Произведены в этом году, – он полез в ящик за консервным ножом. – Сколько же времени? Скоро утро. Мне кажется, в больнице тебя вот-вот хватятся. Будут думать, куда же ты подевался… А ты всего лишь в гости поехал. Ко мне.

Губернатор Берг достал сковородку, выложил на неё содержимое консервных банок и поставил на печь. Он наклонился и подкинул в топку угля. По комнате пополз аппетитный аромат растопленного масла и жареного мяса. Берг поставил на стол две тарелки и вытащил вилки. Нарезал хлеб.

Двое приятелей на отдыхе. Вот только бурые пятна на стенах никуда не делись.

Кнут вспомнил о Хелене и о том, как она тосковала по брату.

– Я не могу. Не могу. Его семья имеет право узнать о том, что случилось.

Губернатор опустился на стул.

– И что, им станет легче? Благодаря тебе они получили его тело. Разве им не этого хотелось? Они же хотели его похоронить, верно? Или теперь ты хочешь рассказать им, что их сын оказался самым обыкновенным вором, взломавшим чужой дом? А ведь он именно таким и был. Или мне рассказать им про кровь и про то, как он доживал последние минуты жизни? Ты этого хочешь?

Кнут не просто боролся за жизнь. Он не хотел быть причастным. Соучастником. Обратной дороги в спокойную и безопасную жизнь не было. Предложение, которого Берг так и не озвучил, Кнут принять не мог.

– А домик – что вы с ним собираетесь делать? Ведь его уже не отмоешь. Пятна крови не оттереть. Теперь только если стены снести.

– Я собирался его сжечь, – грустно ответил губернатор, – я и вернулся сейчас сюда, чтобы забрать кое-какие вещи, которые остались от моего деда. Фотография моей бабушки – эту рамку он сколотил своими руками. Вон тот здоровенный череп белого медведя, который висит на стене. Старый ковёр, тарелки и кружки. Чтобы спасти хоть что-то. А всё остальное сгорит в огне. Трагическое стечение обстоятельств. Развесил одежду сушиться и уехал, а печь не залил.

– Я этого не допущу! За преступление вы должны ответить, – Кнут боролся с усталостью и желанием уступить.

– Но тогда моя жизнь кончена, – губернатор умоляюще посмотрел на Кнута, – а моя семья – они-то в чём виноваты? Ведь больше всего пострадают именно они… И о каком, собственно, преступлении ты говоришь? Ведь я никакой не убийца, Кнут! Это была шальная пуля, несчастный случай. Ты же мне веришь? И с какой стати мне было убивать этого парня? Ведь, строго говоря, он сам во всём виноват. Он вломился в избушку, уничтожил исторические ценности и имущество другого человека. Насвинячил. Кнут, давай просто забудем обо всём. Давай позавтракаем и поедем отсюда. И забудем о том, что случилось. Что скажешь?

Но Кнут вдруг вспомнил ещё кое-что.

– Вы ведь и меня пытались убить? Вы намеренно отправили меня на опасный участок – надеялись, что я свалюсь в расщелину и погибну. Вы же сами так сказали.

Губернатор вдруг вскочил, схватил сковородку и в ярости швырнул её об стену.

– Так вот как ты заговорил?! Да ты, видно, и впрямь голову повредил! Явился сюда и обвиняешь меня в убийстве! Я же тебе ничего, кроме добра, не желаю! Я предложил тебе еды и ночлег, а ты теперь на меня же и нападаешь? И ругаешь меня, на чём свет стоит! А знаешь что… Да, вот он! – он схватил лежавший на столе револьвер, взвёл курок и направил револьвер на Кнута.

Внезапно они услышали рёв снегохода. Тот съехал со склона и остановился. Шум смолк. Шли минуты. За дверью послышались шаги.

Дверь в избушку открылась. Губернатор и Кнут не сводили друг с друга глаз.

На пороге появился Хуго Халворсен. В руках он держал снегоходный шлем и перчатки. Хуго быстро окинул взглядом комнату.

– Ну и жарища у вас тут! Ну, зато на улице холодно. Ты чего ж меня не дождался-то, а, Кнут? Мы же вместе собирались ехать! Я и отца предупредил. Хотя он, может, мне и не поверил, – он показал на револьвер, из которого губернатор всё ещё целился в Кнута, – кольтом своим хвастаетесь? Да, крутая пушка. Вот только ржавый и совершенно бесполезный, верно ведь? Просто сувенир, память от вашего деда.

Хуго натянул перчатки, а потом сказал – совсем как ребёнок, которому хочется казаться взрослым:

– Ну же, Кнут! Я уже запарился тут стоять! Поехали! Одевайся! Нас ждут в Ню-Олесунне! Я сказал, что заеду за тобой сюда и к завтраку мы вернёмся.

Он развернулся и вышел на улицу. Они услышали, как под ногами у него заскрипел снег.

Внезапно Кнут почувствовал себя совершенно обессилевшим. Казалось, что ботинки вдруг уменьшились на несколько размеров, а ноги горели огнём. Нет, надо собраться с силами и встать. Развернуться и уйти отсюда.

Он в последний раз посмотрел на губернатора Берга, который неподвижно стоял с револьвером в руках.

– Даже и не надейтесь – я обязательно обо всём доложу.

Кнут развернулся и направился к выходу, пытаясь по пути застегнуть молнию на комбинезоне. Он накинул на голову капюшон, будто надеясь, что тот защитит его.

Снаружи было намного светлее, чем в доме. Луна – неестественно большая – висела прямо над ледником Четырнадцатого июля, заливая всё ледяным светом. После жары внутри холод на улице казался совершенно нестерпимым. Кнут натянул перчатки и на негнущихся ногах подошёл к чёрному «Тандеркету». Хуго повернулся и посмотрел на него каким-то странным взглядом.

– Ну что, договорились о чём-нибудь?

– Откуда ты узнал, что я здесь? Ты что, ехал за мной? – спросил Кнут вместо ответа.

– Ага, я же за всем слежу. Я сидел на втором этаже в «Цветочном подвале» – идиотское название, да. Смотрю – сначала Берг на снегоходе гонит из города. Надо же, – думаю, – и куда этот придурок собрался? Просто проветриться? Не-ет, это вряд ли. А ещё через пару часов иду я из паба домой, и кого же я вижу? Кто же это у нас плетётся прямо к Красному Кресту? Да это ж Кнут Фьель из губернаторства! Он что, арендовал у них снегоход? Нет, и это вряд ли. Но ты, кстати, не дёргайся – я тут поговорил с начальником в Красном Кресте. Он, конечно, был сначала злой, как собака, но мы в итоге договорились. Так что всё путём – за угон никто с тебя не спросит.

Хуго вытащил из кармана сигарету и зажёг её старой зажигалкой «Зиппо». Он глубоко затянулся и подмигнул Кнуту:

– Я и решил поехать следом за тобой, чтобы выяснить, что, собственно говоря, происходит, ведь за тобой глаз да глаз нужен. Я всё-таки перед тобой в долгу. Хорошо, что ты не остановил тогда гонки на Темпельфьорде, – он вздохнул, – но я пока снегоход заправил, пока канистры нашёл… Я, кстати, канистры тоже в Красном Кресте одолжил. Потом я выехал, но двигался, естественно, быстрее тебя, так что на перевале Конгсвегпассет уже тебя нагнал. Но держался на расстоянии. Ты подъехал к обрыву там, наверху, и я тоже остановился. Мешать вам мне не хотелось. Но чёрт, как же долго ты сидел в этом доме! О чём вы вообще столько трепались? Договорились хоть? – но отвечать Кнуту не хотелось. Внезапно из избушки донёсся грохот.

– А вот и ответ, – сказал Хуго и бросил в снег сигарету.

Кнут запретил Хуго заходить внутрь – конечно, парень старался казаться крутым, но ему едва исполнилось шестнадцать. Кнут попросил его заправить оба снегохода топливом и подготовиться к поездке в Ню-Олесунн, а сам пошёл в дом.

Губернатор Берг засунул дуло в рот и застрелился. Он лежал на кровати, зажав зубами ствол и уставившись в потолок широко раскрытыми пустыми глазами. Кровь сочилась из головы и капала на пол.

Помочь губернатору Кнут не мог. Он испытывал сожаление, но в то же время чувствовал себя виноватым, хотя сейчас у него не было сил об этом думать. Ужасов за эту ночь ему хватило.

Он вылил оставшийся кофе из кофейника в печь и потушил последнюю свечку в бутылке. Всё остальное пусть дожидается полицейских. Он вышел и закрыл за собой дверь. Хуго отогнал снегоходы чуть дальше наверх по склону. Рядом с ним стояли канистры – видно, он заправил оба снегохода. Кнут скорее не дошёл, а доковылял наверх и плюхнулся на сиденье.

– Я надеюсь, ты в курсе, что ехать вверх по крутому склону гораздо опасней, чем спускаться вниз, – сказал Хуго и посмотрел на край ледника Четырнадцатого июля, залитого лунным светом. – Он мёртв?

– Да. Мёртв. – Кнута тошнило. Интересно, хватит ли у него сил слезть со снегохода прежде, чем его вывернет? Хуго взял обе канистры и пошёл к хижине.

– Эй, – крикнул ему вслед Кнут, – не заходи внутрь!

Но у Хуго даже и в мыслях этого не было. Он исчез за избушкой, но через несколько минут вернулся. От него сильно пахло бензином.

– Заводи снегоход и поезжай впереди, – скомандовал он, – если тебя занесёт, так будет безопаснее.

У Кнута не было сил возражать, но, доехав до верха, он обнаружил, что Хуго следом не поехал. Кнут повернулся. Парень стоял внизу, без шапки. Над головой он держал зажжённую зажигалку.

– Что он такое творит… – Кнут уже собирался было вернуться, но не успел. Сделав в воздухе дугу, зажигалка ударилась о стену домика, и та утонула в огне. Хуго завёл снегоход и надавил на газ.

– Круто, что «Тандеркеты» такие резвые! – крикнул он. – И всегда заводятся!

Около семи утра они прибыли в Ню-Олесунн и сразу двинулись в домик, где летом жили полевые инспекторы. Кнут включил отопление, показал Хуго на спальню Турбьёрна, а сам, шатаясь, направился в свою бывшую комнату и, не раздеваясь, упал на кровать.

– Я обязательно об этом доложу завтра, – пробормотал он, когда его голова коснулась подушки.