Книга: Синие линзы и другие рассказы (сборник)
Назад: 2
Дальше: 4

3

Поразительно, как мелькают дни, которые раньше тянулись и казались бесконечными. Правда, пришлось кое-что изменить. Он вынужден был лгать не только Эдне, но и в конторе. Для них он придумал неотложные дела, требовавшие его присутствия во второй половине дня, – новые деловые контакты, семейная фирма. Пока что, сказал Фентон, он сможет работать в конторе только неполный день. Разумеется, он понимает, что нужно уладить некоторые финансовые вопросы. Однако, если старший партнер сочтет… Поразительно, но они проглотили и это. Да и Эдна ничего не заподозрила насчет клуба. Правда, не всегда это был клуб – иногда дополнительная работа где-то в другом месте в Сити. Он таинственно намекал на успешное осуществление какой-то крупной сделки, причем этот вопрос был слишком щекотливым и запутанным, чтобы его обсуждать. Казалось, Эдна довольна своей жизнью. Ее жизнь текла как обычно – только для одного Фентона изменилось абсолютно все. Теперь ежедневно примерно в половине четвертого он проходил в ворота дома номер 8 и, взглянув на кухонное окно подвала, видел лицо мадам Кауфман, выглядывающей из-за мандариновых занавесок. Затем она проскальзывала через садик и впускала его с черного хода – так им казалось безопаснее. Они решили не пользоваться парадной дверью, поскольку черный ход меньше обращает на себя внимание.
– Добрый день, мистер Симс.
– Добрый день, мадам Кауфман.
Совершенно ни к чему называть ее Анной, а то еще подумает… еще вообразит… Что за вздор! Обращение «мадам» поддерживает должную дистанцию между ними. Она действительно ему очень полезна: убирает мастерскую – так они всегда называют его комнату, – моет кисти, каждый день готовит новые тряпки и, как только он появляется, наливает чашку крепкого горячего чая (этот чай не имеет ничего общего с тем пойлом, которое заваривают у них в конторе). А мальчик… мальчик теперь очень трогательный. Фентон стал относиться к нему терпимее, как только закончил его первый портрет. Казалось, что ребенок как бы заново существует благодаря ему, что это его творение.
Была середина лета, и Фентон уже написал много его портретов. Ребенок продолжал звать его «па». Но ему позировал не только мальчик – писал он также и мать, и это приносило еще большее удовлетворение. Изображая женщину на холсте, Фентон испытывал необыкновенное ощущение силы. Причем дело было не в ее глазах, ее чертах, ее цвете – видит бог, она достаточно бесцветна! – нет, дело в ее очертаниях. Главное – то, что он может перенести на холст плоть живого человека, женщины. И неважно, если то, что он рисует и пишет, не имеет никакого сходства с женщиной из Австрии по имени Анна Кауфман, – не в этом суть. Естественно, когда эта глупышка позировала ему в первый раз, она ожидала увидеть нечто вроде картинки с коробки шоколадных конфет, однако он вскоре заставил ее замолчать.
– Вы действительно так меня видите? – спросила она грустно.
– А в чем дело?
– Ну… просто… вы делаете мне рот, как у большой рыбы, готовой что-то проглотить, мистер Симс.
– Рыбы? Что за несусветная чушь! – Вероятно, ей бы хотелось, чтобы он нарисовал рот «сердечком»! – Беда в том, что вы никогда не бываете довольны. Все женщины одинаковы.
Он сердито принялся смешивать краски. Она не имеет права критиковать его работу.
– Нехорошо с вашей стороны так говорить, мистер Симс, – сказала она через минуту-другую. – Я очень довольна пятью фунтами, которые вы мне даете каждую неделю.
– Я говорил не о деньгах, – ответил он и, снова повернувшись к холсту, тронул розовым руку. – О чем я говорил? – спросил он. – Понятия не имею. О женщинах, не так ли? Я в самом деле не помню. Я же просил вас не мешать.
– Простите, мистер Симс.
Вот так, подумал он. Замри. Знай свое место. Чего он не выносит, так это женщину, которая спорит, женщину, которая вечно ворчит, женщину, которая отстаивает свои права, – не для того они созданы. Создатель задумал их уступчивыми, покладистыми, мягкими и кроткими. Беда в том, что они очень редко такими бывают. Нет, только женщина, рисуемая фантазией, или промелькнувшая на улице, перегнувшаяся через перила балкона за границей, или на миг показавшаяся в окне, глядящая с фотографии в рамке или с холста – как та, что перед ним сейчас (он сменил одну кисть на другую, теперь он проделывал это очень ловко), – только такая женщина подлинна и реальна. Подумать только – взять и сказать, что он сделал ей рот, как у рыбы…
– Когда я был моложе, – произнес он вслух, – у меня была мечта.
– Стать великим художником? – спросила она.
– Да нет… не совсем так, – ответил он, – просто стать великим. Прославиться. Добиться чего-то выдающегося.
– Еще есть время, мистер Симс, – сказала она.
– Возможно… возможно…
Не следует делать кожу розовой, она должна быть оливковой, теплого оливкового тона. Отец Эдны, с его манерой вечно критиковать их образ жизни, был настоящим бедствием. С того самого момента, как Фентон обручился с Эдной, он ни разу ничего не сделал правильно. Старик вечно брюзжал, вечно придирался. «Уехать жить за границу? – воскликнул он. – За границей нельзя прилично заработать на жизнь. Да и Эдна не сможет там жить, вдали от друзей и от всего, к чему привыкла. Никогда не слышал ничего подобного».
Ну, он умер, и тем лучше. Он с самого начала стоял между ними. Маркус Симс… Художник Маркус Симс – совсем другое дело. Сюрреалист. Модернист. Старик в гробу переворачивается.
– Без четверти семь, – прошептала женщина.
– Черт… – вздохнул он и отступил от мольберта. – Терпеть не могу вот так прерываться, сейчас совсем светло по вечерам, – сказал он. – Я вполне мог бы поработать еще часок-другой.
– А почему бы вам не поработать еще?
– Увы – домашние узы, – сказал он. – У моей бедной мамы это вызвало бы припадок. – За истекшие недели он выдумал старую мать, прикованную к постели. Он обещал быть дома каждый вечер без четверти восемь. Если он не придет вовремя, врачи не ручаются за последствия. Он очень хороший сын.
– А что если вам привезти ее сюда жить? – сказала его натурщица. – Так одиноко по вечерам, когда вы уходите. Вы знаете, ходят слухи, что этот дом могут и не снести. Если это правда, вы бы могли занять квартиру на первом этаже. Вашей маме тут будет хорошо.
– Нет, она теперь никуда не переедет, – сказал Фентон. – Ей за восемьдесят. Очень постоянна в своих привычках. – Он улыбнулся, представив себе лицо Эдны, если он скажет ей, что им бы лучше продать дом, в котором они прожили почти двадцать лет, и поселиться в доме номер 8 на Боултинг-стрит. Можно себе представить это великое переселение! И Альхузонов, явившихся на воскресный обед!
– Кроме того, – сказал он, думая вслух, – исчез бы весь смысл.
– Какой смысл, мистер Симс?
Он перевел взгляд с изображения, нанесенного на холст красками и так много значащего для него, на женщину с прямыми волосами и бессмысленным взглядом, которая сидит здесь, позируя, и попытался вспомнить, что заставило его несколько месяцев назад подняться по ступенькам грязноватой желто-коричневой виллы и спросить комнату. Конечно, что-то просто вызвало у него мимолетный приступ раздражения – бедная Эдна, ветреный пасмурный день на набережной Виктории, мысль о визите Альхузонов. Но он успел уже забыть, о чем думал в то давнее воскресенье, и знал только, что его жизнь изменилась с тех пор и что эта маленькая узкая комната в подвале – его утешение, а женщина Анна Кауфман и ребенок Джонни каким-то образом символизируют его уход от себя и покой. Она всего-навсего готовит ему чай и моет кисти. Она фон, как кошка, которая мурлычет и приседает на подоконнике при его приближении, хотя он до сих пор не дал ей ни единой крошки.
– Ничего, мадам Кауфман, скоро мы устроим выставку, и тогда о вашем лице и о лице Джонни заговорит весь город, – сказал он.
– Нынче… скоро… не скоро… никогда. Так у вас говорят, когда гадают по вишневым косточкам? – сказала она.
– Вы не верите, – ответил он. – Ну что ж, я докажу, вот подождите – и увидите.
Она начала еще раз рассказывать длинную, нудную историю о человеке, от которого сбежала в Австрии, и о муже, который покинул ее в Лондоне, – теперь он знал всю эту историю так хорошо, что мог бы подсказывать ей, – но это не докучало ему. Ее рассказ тоже фон, помогающий уйти от себя к благословенной безымянности. Пусть болтает, говорил он себе, так она сидит смирно, а он может сосредоточиться на изображении апельсина, который она сосет, давая дольки Джонни, сидящему у нее на коленях. Этот апельсин больше, чем настоящий, ярче, чем настоящий, крупнее и круглее.
Когда он шел по набережной Виктории по вечерам – теперь эта прогулка уже не вызывала воспоминаний о том воскресенье, она входила в его новую жизнь, – он выбрасывал в реку эскизы и наброски углем, переведенные в цвете на холст и потому уже ненужные. Вместе с ними выкидывались использованные тюбики с красками, тряпки, кисти, выпачканные маслом. Он бросал их с моста Альберта и наблюдал, как они какое-то мгновение плывут, или тонут, или их уносит вдаль и они становятся приманкой для какой-нибудь взъерошенной, почерневшей от копоти чайки. И все его горести уплывали вместе с ненужным хламом. Вся его боль.
Назад: 2
Дальше: 4

TomasPat
Плитка с 14 стран, в том числе и плитка baldocer
GomelPat
Топовая плитка плитка sds
TommyPat
Большой выбор плитки, в том числе и плитка itt ceramic