Глава 12. Ведьмины склоки

— Юрий, — услышал я сквозь сон и открыл глаза. Балдахин был сдвинут рядом с кроватью стояла хмурая Катарина, уже одетая в платье и с оружием. Лучи только вставших светил, пробивающиеся сквозь щели в ставнях, и надсадно кукарекающие петухи, скрипящие доски запахи простой еды придавали утру некую обыденность и беззаботность, словно не на другой планете, а в деревне у бабушки. Хотя, если приглядеться, можно заметить, что рядом с каким-нибудь тонким, но ярко-белым лучиком есть ещё один — блёкло-красноватый. Небесный муж по имени Сол, всегда рядом со своей супругой Шаной. И всегда блёкнет в её сиянии.

Я вздохнул. Этот мир-перевёртыш совсем не такой, как описывали лютое средневековье известные писатели. А может, я ещё не встретился с тем всеобщим дерьмом, в которое окунулся дон Румата. Я не видел глобальной охоты на ведьм, хотя успел побывать в нескольких передрягах. Но разбойники везде есть. Не видел гонений на умных, хотя ещё и не встречал с таковых. Умников здесь ищут другие. Другие их и спасают от неприятностей. Я всего лишь «старший куда пошлют», которого, как и волка, ноги кормят. На пару с головой.

— Где Урсула? — спросил я, садясь и свешивая ноги с кровати.

— Внизу, — ответила Катарина. Она поправила перевязь с ножнами и подошла к окну, неспешно раскрыв его. Утренняя свежесть вместе с утренними же шумами ворвались в комнату. Сквозняк прошёлся по помещению, словно полновластный хозяин, проверяющий, всё ли имущество на месте. А под окном спорили, кому убирать навоз, оставшийся после тяглового вола. Спорили самозабвенно, с трёхэтажным матом, отчего не все слова понимал. Но догадывался по общему контексту. Мат, он и на другой планете мат.

— Мне приснилось, или ночью к нам действительно через окно залезла Клэр? — пробормотал я, а потом увидел рассыпавшуюся охапку ромашек на столе. Значит, была.

— Озорство сильней рассудка, — огрызнулась девушка, тоже глянув на букет. — Оно проронило в душу уверенность, что раз положено иметь мужчину сердца, то и в окна залезать тоже надо. Но, зачем именно этой ночью? Другую ночь не могла выбрать? Вот она незрелое яблоко.

Я вздохнул и потянулся за вещами. Словосочетание «незрелое яблоко» означает наивность, ну или наивную дуру. Да, Клэр действительно не блещет хитростью, и набитых обучением шишек не видно. Не успела ещё набраться цинизмом. Впрочем, именно такой и должна быть юная рыцарша — идеалисткой с горящими глазами, уверенной в том, что весь мир существует только для приключений.

Стоило накинуть курточку, как дверь распахнулась, и в неё вошла Урсула. В зубах зажата ложка, в руках корзинка с большим куском сыра, ломтём хлеба, несколькими яйцами, тремя луковицами, вязанкой сырокопчёных колбасок и бутылкой из плохого стекла.

— Фафафа э фафефа, — произнесла она, не выпуская столового прибора изо рта.

— Что? — переспросил я, достав пистолет и проверив перед дорогой.

— Пфу, — выплюнула она ложку в корзину. — Отдавать не хотела.

Урсула поставила имуществ на столик и начала выкладывать содержимое, довольно глядя на добычу.

— Ты?

— Трактирщица. Значит, эта для самых серебрятых гостей, у кого деньги есть. А я чё, у нас и деньги есть, и целая графинька в окно лезла. Чем мы не серябрятые гости? А она, значит, рогами в землю, грит, нету такого добра. Ну, я в дверь в кладовку и выбила. Всё там есть. Тока эта, юн спадин, я у тя из кошеля пару серебряных взяла. Совсем без денег не по совести брать.

Я пропустил мимо ушей необычное обращение «юный господин», похожее на бытовое сокращение «ваше благородие» в «ваш бродь» в Царской России. А вот про непредвиденные расходы вопрос возник.

— Тебе же задаток дали.

Урсула пожала широкими, совсем не женскими плечами, и как ни в чём не бывало ответила.

— Юн спадин, у меня семеро ртов дома, я муженьку почти всё отдала. Иль ты подумал, что пропила всё? А пару серебрушек на трактир не жалко.

Я поглядел на Катарину, которая подошла к столу и начала перебирать покупку.

— Сыр дерьмо из выжимки. Лук не сахарный. Яйца не варёные. Хлеб уже чёрствый.

— Ой-ой-ой, — покривлялась Урсула, — тоже мне неженка. Хлеб в яйца покрошить, сыром закусить. Зато поросячьи колбаски хорошее.

— Хорошие? Да этот поросёнок своей смертью умер! — повысила голос Катарина, — я бы на эти монеты доброй еды на рынке купила, а не у скупой трактирщицы негодные товары за полцены для лепёшки-рубленки для мимоходящих купцов.

Лепёшка-рубленка. Это очень близкое подобие пиццы. Поверх теста кидают всё, что осталось, и запекают. Бедняцкая еда.

— Ой-ой-ой, не учи мамку, — огрызнулась Урсула. — Так съедим!

Я слушал эту перепалку и вспоминал рынок в Заберёзье. А ведь Катарина действительно долго и придирчиво выбирала запасы в дорогу. А улитки… да чёрт с ними, с улитками. Нравятся они ей. Я, вон, тоже окуней сушёных люблю, могу и без пива трескать.

— Девушки, хватит.

— Юн спадин, не серчай. Пустое. Эта дура походной доли не нюхчила, а уже старую матру учить вздумала. У меня старшенькая ей ровесня.

— Я не нюхала?! — взорвалась храмовница, покраснев как варёный рак, даже желваки заходили, и зубы заскрипели. — Я с семи лет в храме Небесной Пары училась у самых прославленных воительниц! И с самых первых дней нас наставляли, что жить в походе — не значит быть свиньёй! А ты канорское белое к этому дерьмовому сыру! И лук с сырыми яйцами! Даже без соли!

— Вас кухарками быть учили или драться? — с ухмылкой подбоченилась Урсула. Пальцы её легли на рукоять двуручника, остриё которого было упёрто в пол. Она вальяжно пододвинула меч поближе и облокотилась на него, как старуха на клюку. Даже подбородок положила на ладони, обхватавшие большое полированное яблоко на навершии клинка. А глаза ехидно смотрели на храмовницу.

— Я сейчас покажу, чему меня учили, — процедила Катарина.

Я не успел открыть рот, а в следующую секунду два ствола со щелчками взводимых курков смотрели в лицо Урсуле. И губы тряслись от ярости.

Вот только в это же самое время остриё двуручника замерло в сантиметре от горла храмовницы. Для этого мечница, не выпуская навершия, сделала резкое движение правой ногой, пнув кончик клинка носком сапога, а когда тот сделал дугу, перехватила левой рукой за фальшгарду, уподобив длинный меч копью. И сдаётся мне, что в реальной стычке была бы обоюдка.

— Ловкая сучка, — улыбнулась Урсула, опуская двуручник.

— Она тебя на слабо взяла, — выдохнул я, думая, что схлестнись они на самом деле, остановить бы не успел. А два трупа в моей комнате было бы слишком.

— Да ты… — выдавила из себя Катарина, а потом, витиевато ругнувшись, топнула и сунула пистолеты, опустив курки. Доска под ногой жалобно скрипнула, словно жалуясь, что её почём зря обидели. — А сыр всё равно дерьмовый! — выкрикнула она и схватила со стола колбаску, от которой отхватила изрядный кусок.

Я улыбнулся. Она только что снисходительно рассуждала о юной Клэр, и вот сама психовала после слов Урсулы как девчонка. Конфликт поколений, мать его.

— Это всё хорошо, — произнёс я, поглядев на двух наёмниц и взяв небольшой кусок сыра, — но время не ждёт.

После моих слов все смолкли и налегли на еду. Я не рискнул сырых яиц, тогда как мечница с удовольствием уплела не меньше десятка, взболтав с хлебом, и закусив луком. Катарина быстро нарубила сырокопченость. Я же сделал бутербродов.

Вино оказалось неплохим, хоть и кисловатым. Нотки мяты и яблока добавляли ему некую необычность. А сыр действительно был не очень. Почти безвкусный и жёсткий, как кусок резины.

Вскоре мы вышли из трактира. Небесная пара уже поднялась над домами, быстро вытесняя прохладу с узких улочек Галлипоса. На окнах ещё были закрыты ставни, стайки мелких птиц, похожих на чёрных-причёрных воробьёв, с шумным чириканьем дрались за потерянную кем-то корку хлеба, где-то плакал младенец. Под ногами шуршала зола, которой посыпали пятачок перед порогом. Хоть малая горсть, но должна лежать.

А ещё там попадались коровьи лепёшки. Посему приходилось не только красотами города любоваться, но и под ноги глядеть, чтоб не вляпаться остроносыми туфлями.

— Урсула, — позвал я мечницу, которая легко и непринуждённо стала частью моего приключения, в отличие от Катарины, поначалу ершившейся и показывающей свой характер. Женщина обернулась, и я продолжил: — Ты сказала у тебя дома семь ртов. Как они без матери обходятся?

— У меня муженёк хозяйсный, — ухмыльнулась она. — А я сперва с походов жалование и долю от трофеев приносила. Купили дом и аж три коровы. Великая Рогатая Матрэ бережёт скотину, и молоко есть. А чё ещё детям надо? Старший портняжную лавку открыл. Щас в пикодавки не хожу, и так повидала все цвета мира. Но и стражницей скучно. Зато от чьих-то тушек падаль отгонять проще луковицы, а серебришко карман никогда не тянет.

Я улыбнулся и поискал взглядом Катарину, а та немного отстала. Девушка остановилась рядом с открывающейся лавкой, в которой суетилась широкоплечая немолодая женщина. Заинтересованный ситуацией, вернулся.

Лавка представляла собой местную разновидность магазина с тысячью мелочей. Гвозди, верёвки, масляные лампы, ночные горшки, бижутерия и прочая ерунда. Сомневаюсь, что это произведено самой торговкой, больше похоже на ломбард. Но в то же время Катарина молча стояла и глядела в дальний угол. Там среди петель для дверей и окон лежало медное изделие. Некое подобие наплечника из позеленевших от времени чешуек, нашитых внахлёст на толстую ткань. Каждая размером с лепесток розы, и на каждой грубо отчеканена римская двоечка. Несколько шнурков должны были подхватывать изделие на бицепсе, под мышкой и наискось через грудь. По идее этот наплечник должен прикрывать руку от плеча до локтя, но вряд ли он боевой, скорее для понтов, как элемент парадного облачения. В общем, типичная паладин-женщина среднего уровня нашла бронелифчик в стартовой локации. Харизма плюс сто пятьсот. Кошелёк минус сорок. Торговка задрала цену на окислившийся старый хлам с выцветшим подкладом неимоверно, и Катарину банально давила жаба. Ведь на сорок серебряных можно месяц хорошо питаться.

— Пойдём, — позвал я девушку, и та со вздохом повернулась ко мне.

— Да, — грустно кивнула она, и последовала за мной. — С такими орден входил в поверженный Драконовый Круг, когда те решили отыскать Изохеллу и её наследие. Это было двести лет назад, но память о битвах ещё жива в легендах. Земля содрогалась. Сталь рубила проклятых тварей, проливая реки чёрной крови. Синее пламя поднималось до небес. И с тех пор у нас только две колдовские гильдии, а не три.

Последние слова она произнесла громко и пафосно. А я намотал на ус и положил в чёрный ящик ещё одну легенду. И то, что орден воевал с магами, тоже запомнил. Сдаётся мне, они специально были созданы для противовеса колдуньям. Иначе бы те давно захватили власть во всём мире.

— Думаешь, наследие существует?

— Конечно, — отозвалась Катарина. — Круг что-то успел найти. И чтоб никто больше не искал, об этом не говорят вслух, но стремясь ослабить осаждающие башню силы, круг выпустил проклятье. С тех пор у нас нет цевалей, и никто не ездит на их спинах. Они умерли в один миг и больше в целом свете не остались.

— Цеваль, цеваль, — поиграл я словом на языке. — Цеваль, шеваль… лошадь, что ли?

Я замолчал. Хорошо, что в нашем мире нет колдовства, а то оно наделало бы бед посильнее атомной бомбой.

Так и дошли втроём до книгопечатного цеха, где нас уже ждали. Шумно пил из ведра тяговый вол, запряжённый в крытый брезентом фургон. В фургоне виднелись мешки и ящики. А ещё, рядом с Сан Санычем сидела не очень высокая по местным меркам молодая и весьма приятная женщина, одетая в неброское серое дорожное платье, поверх которого накинут плащ с капюшоном. Конечно, имелись обязательные по этикету чулки в полоску, на ней были надеты в бело-зелёную. На голове — аккуратный берет из чёрного бархата с брошью-булавкой. На поясе ножны с кинжалом. Казалось бы, типичная небогатая горожанка, вот только пояс сделан из хорошо выделанной кожи, ножны из дорогого дерева с красивой резьбой, на туфлях имелись серебряные пряжки, на платье пришиты серебряные пуговицы, а тоненькая булавка была золотая с небольшим красным камушком. Это говорило о достатке.

— Ваши спутники, госпожа Лукреция, — вежливо произнёс Сан Саныч, а когда женщина окинула оценивающим взглядом нашу троицу, по-русски прошептал: «Будь вежлив».

*****

— Госпожа Лукреция, — скромно постучав в дверь, позвала хозяйку служанка. — К вам посланница из магистрата.

— Пусть войдёт, — ответила магесса, быстро сунув под крышку писчего стола лист бумаги со сметой домашних расходов. Посланникам необязательно знать, что прибыль практикующей колдуньи несколько выше, чем-то, что она сообщала в казначейство. Хочется жить красиво, а надо и пяти местным храмам дань оплатить, чтоб не обвинили в проследовании учениям Изохеллы, и в магистрат гильдейский взнос, и в городскую управу подоходный налог. Это не цитадель, где осели самые сильные и самые богатые ведьмы. Они-то не платили никому и ничего.

Лукреция да Бэль всегда держалась показной скромности, но шкатулка с драгоценностями всегда была предусмотрительно полна серебром, а порой и золотом. Она мечтала скопить состояние и купить колдовской титул минор консулари, то есть младший советник, что фактически равно баронессе. Пусть даже безземельной, но чем она хуже обедневших дворянок, служащих фрейлинами у других? Те с дырявыми карманами ходят, задрав нос, словно она не колдунья, а нищенка. А титул даёт право носить герб, надевать синий бархатный плащ с золотой вышивкой и передвигаться по городу в паланкине. Это не считая налоговых послаблений и возможности заиметь себе в клиенты знать. Весьма амбициозно в тридцать лет, да только на титул копить и копить. От этого на лице колдуньи сама собой возникла грустная улыбка. Она не сдалась. Она предана своей мечте, но чем старше становилась, тем больше понимала, что шансы как воск свечи — тают безвозвратно.

Лукреция достала новый лист, на котором уже было написано «Дражайшая моя подруга» и окунула перо в чернильницу. В это время в небольшую рабочую комнату, где в камине без дров горел холодный, но красивый огонь, а на подоконнике стоял горшок с неприметным цветком, вошла посланница. Сухопарая и высокая, она была облачена в чёрный балахон, совсем как жрицы ночи.

— Я слушаю, — делая вид, что очень занята, произнесла хозяйка дома.

— Тебе надлежит срочно убыть на миссию походного покровительства. Магистрату надобно, чтоб ты следила за подопечными, докладывая обо всём не реже одного раза в месяц, и делала так, что во всех их начинаниях, что не вредят магистрату, подопечным не чинили препятствий, — без какой-либо предыстории произнесла гостья. Впрочем, посланницы всегда так говорили. Сухо, без вежливости по делу. Как учёные вороны.

— С чего бы это? — ухмыльнулась Лукреция, — Я просто городская ведьма. Одна из многих.

— На тебя пал выбор совета. На время миссии ты освобождаешься от гильдейского взноса. В случае плена гильдия обязуется выдать доверенному беспроцентную лицу ссуду на выкуп. В случае смерти — выплатить родственникам компенсацию в размере сорока месячных взносов.

Лукреция ухмыльнулась, думая, что швырнуть в лицо посланнице серебро и откупиться от этой дурости, было бы проще. Меньше крови попортится.

Это, видимо, легко прочиталось, так чёрная гостья сверкнула глазами и добавила.

— В случае отказа — лишение лицензии и гражданская казнь.

А вот это совсем плохо. Это означало, что даже в глухой деревне не получится на корку хлеба наколдовать. Сперва придут стражницы, строго предупредят, возможно, даже клеймо на груди оставят на память, а на второй раз сожгут.

Лукреция поджала губы и опустила руку с зажатым в него пером.

— Почему я?

— За тебя похлопотали, — сухо ответила посланница.

— Кто?

— Кассия.

— Сучка старая, — процедила волшебница, сжав кулаки до хруста, а потом быстро скомкала лист бумаги, бросив его в камин. Розовое пламя быстро лизнуло свою жертву, но разжечь настоящий огонь не смогло. Оно лишь для красоты. — Когда и где быть?

— Через час. В ремесленной слободе. В этом письме подробные инструкции, — продолжила посланница, достав из-за пазухи свиток с заговорённой сургучной печатью, и протянув его волшебнице.

— Слобода большая.

— Подопечные приметные, — в первый раз улыбнулась какой-то неведомой шутке чёрная гостья.

— Кто они? — зло поглядев на посланницу, спросила Лукреция да Бэль, городская записная ведьма.

— Хаулмари…