Соединение веры и причастие Святаго Духа испросивше, сами себе, и друг друга, и весь живот наш Христу Богу предадим

 

В этом возгласе две просьбы: первая — о единстве веры, а вторая — об общении со Святым Духом. И первое, и второе необходимо для того, чтобы мы были истинными членами Церкви.

Первое: чтобы у нас была общая вера, единство веры. В Церкви нельзя, чтобы каждый верил, как ему хочется. Мы часто видим людей, которые говорят: «Я в это не верю! Я не принимаю того, как Церковь говорит об этом! Мое мнение по этому вопросу противоположно мнению Церкви». Или: «Да это же фанатизм, это для фанатиков! На самом деле все не совсем так!» И каждый говорит и толкует разные вопросы, то есть различные учения о Церкви, как ему нравится.

Это крайне опасно и неприемлемо, потому что учение Церкви — это не традиционная философия, это вообще не философия и не принятие определенных теоретических истин, а опыт, метод целительства, который применяется к людям. К примеру, ты пойдешь к врачу, и он теоретически объяснит тебе твое нездоровье, например, скажет, что тебе, чтобы начать чувствовать себя лучше, нужно делать то-то и то-то, нужно остерегаться такой-то пищи, избегать того или другого, а ты решишь: «Из всего, что сказал мне врач, я выберу только вот это. И не стану я пить всех лекарств, а только те, которые мне нравятся, и не когда мне сказал врач, а когда сам захочу!» Тогда, как вы понимаете, результат лечения неминуемо окажется отрицательным. В лучшем случае от лечения не будет никакой пользы, а в худшем дело может закончиться смертью, если мы дойдем до крайностей.

То же самое происходит, и когда мы входим в Церковь, но не принимаем ее учения. Оно [учение] есть метод, ведущий человека к обожению. Если этот метод не будет приложен, тогда у нас не будет результатов. Потому мы и видим таких людей, которые многие годы ходят в церковь, но остаются без практических результатов в своей жизни. И возникают вопросы — и у нас, и у других людей: «Ну, хорошо, ты уже столько лет ходишь в церковь, а где же твои результаты? Твоя жизнь не свидетельствует о том, что ты живешь в Церкви. Почему так происходит?» Мы спрашиваем себя, почему с нами это происходит, ибо не видим результатов своего хождения в Церковь. Но неужели Церковь бессильна? Неужели обманчиво слово Бога, свидетельствующего о непреложности истины, об опыте Церкви? Конечно, нет! Это мы не приняли целиком и полностью методику веры Церкви.

Отцы говорят: «Православие значит и праводействие». Правильное действие происходит от правильной веры, от правильного мышления, от правильного учения. Да, главное — чтобы человек поступал правильно, но чтобы поступать правильно, он должен правильно верить.

Не знаю, легко ли будет понять это, но скажу: ереси потому и смертоносны, что, по сути дела, покушаются на спасение человека — чтобы увести человека от спасения. И православие потому именно и строго в том, что касается веры, что оно говорит и свидетельствует о результатах правильности метода Церкви. Это касается догматов веры, — нашей веры в Бога, в Святую Троицу, в Святую Богородицу, в святых, в Церковь, — и даже тогда, когда они находят отражение в практике Церкви, то есть в методе нашей личной борьбы. Ты не можешь сказать: «Я хочу подвизаться духовно», — и притом не верить Церкви.

Вот некоторые говорят: «Я хожу в церковь, но я не согласен с тем, что туда надо ходить в воскресенье. Я захожу обычно в какую-нибудь часовню, в церквушку за городом в другой какой-нибудь день, иду туда один, ставлю свечку, постою минут 5-10, помолюсь и ухожу. Так зачем мне ходить в церковь в воскресенье?» Или: «А зачем мне исповедоваться? Я что, не могу сказать всего этого перед иконами?» Или: «Зачем мне соблюдать установленные посты? Я что, не могу поститься тогда, когда мне захочется? Почему именно в пятницу? Я буду поститься в субботу! Во вторник! Зачем мне соблюдать все эти мелочи в Церкви, ведь это все (мы и сами часто говорим это) — пустой формализм и фарисейство?»

Практика Церкви, однако, свидетельствует, что, к сожалению, когда строго не соблюдается вся та методика исцеления человека, которая хранится Церковью, результаты всегда бывают неудовлетворительными. Что-то идет не так, и мы видим, что человек не исцеляется. Это похоже на то, когда врач предписал пройти полный курс лечения, но больной не выздоровел и проблемы с его здоровьем остались. Значит, что-то не исполнялось как положено, что-то с этим человеком не так. А представьте себе, насколько все это важнее в случае с духовным здоровьем человека, ведь тут речь идет не о лекарствах и таблетках, у которых могут быть и побочные эффекты, а о Божией благодати.

 

 

Итак, вот мы находимся в Церкви и, несмотря на это, видим, что ничего в нас не меняется, и мы начинаем беспокоиться и задаваться вопросом: «Что же происходит?» А что происходит? Что-то мы не приняли, на что-то не обратили внимания. И знаете, опыт отцов свидетельствует об одном непреложном правиле духовной войны, которое гласит: «То, против чего мы не воюем, не может быть исцелено». Так, то, с чем человек не борется, не может быть искоренено.

Вот почему иногда у духовно преуспевших людей, очень преуспевших, мы встречаем и некие человеческие недостатки, несовершенства; тогда мы говорим: «Как же может такой человек, с такими духовными познаниями, иметь такое несовершенство, такой недостаток?» А причина в том, что он наверняка не обратил на это внимание и не боролся с этим; но иногда и сама Божия благодать оставляет — это факт — в совершенных людях человеческие несовершенства, чтобы, человек осознавал свое бессилие без Бога.

Однако с нами, находящимися на стадии борьбы, бывает первое из названного: мы не хотим принять чего-то или не установили точно, что именно поражено в нашем духовном здоровье. И мы оставляем это место больным и не трудимся над его лечением.

Например, нас борет сребролюбие, а мы молимся, ходим в церковь, постимся, выстаиваем бдения, читаем дни напролет духовные книги; мы можем быть и немирскими людьми, но быть сребролюбивыми, недуговать сребролюбием. Но мы не боремся с ним. Ну, а поскольку мы не боремся, то оно и не исцеляется и остается в нас.

Вот и видишь людей, которые всегда в храме, они люди духовные, но, несмотря на это, страдают страстью сребролюбия, или славолюбия, или очень обидчивы, или же мнительны… Да много всего такого, что накладывает печать на всю нашу жизнь. Конечно, они не могут быть оправданы, ибо, если мы скажем, что Бог виновен, тогда это будет значить, что мы перекладываем свою вину на Бога, тогда как Он — совершенный Врач. Виноваты мы, это мы не даем Богу действовать.

И тем более виновны, если начнем строить из себя умников и толковать Евангелие по своему разумению. Наслушаешься таких теорий и объяснений — батюшки мои! И говоришь ему:

— Но, чадо, ведь Евангелие говорит так-то!

— Да, но я толкую это вот так! Когда мы читаем слово «демон» или «сатана», то должны понимать, что под «сатаной» имеется в виду злая идея, злая энергия.

Это духовные бредни. А ведь если ты правильно не устроишь все внутри себя, ты же не достигнешь и правильного результата. Это же естественно. Если ты думаешь, что сатана — это только идея, тогда что с тобой поделаешь: ты станешь просто моральным человеком, который должен будет бороться со злыми идеями. Да, ты будешь преисполнен хороших идей, может, станешь хорошим идеологом, но ты никогда не станешь православным христианином.

Поэтому, входя в Церковь, нам нужно смириться, смирить дух свой, смирить горделивый ум, который судит об учении и не принимает его; судит и выхватывает из него то, что ему хочется, а остальное отбрасывает, или даже использует внецерковные методы. К сожалению, у нас существует много чего… Не говорю уж об еретиках, которые, естественно, достойны слез, потому что отпали от животворящего тела Церкви, — они мертвы и далеки от единства веры Церкви. Ведь, как известно, в Святой Евхаристии участвуют и на ней присутствуют только члены Православной Церкви, в ней не разрешается участвовать еретикам или раскольникам.

Здесь я хочу напомнить, что как с еретиками не дозволяется совместная молитва и причащение, так и с раскольниками. Иными словами, когда какой-нибудь человек по какой бы то ни было причине отпадет от Церкви (не по догматическим, а по каноническим причинам) и скажет: «Я не хочу быть в этой Церкви!» — и создаст другую церковь (как это сделали старостильники, которые сочли, что календарь является вопросом веры, и откололись от остальных Православных Церквей), то он уже вне Церкви, и Церковь не принимает его в евхаристическое общение.

У нас нет евхаристического общения со старостильниками. Тут я имею в виду только тех, кто живет на Кипре и в Греции. А по старому стилю служат и на Святой Горе, и в Иерусалимском Патриархате, и в России, и это Православные Церкви, для нас то, что там принят старый стиль, не имеет значения. У нас есть общение в Святых Тайнах со всеми Православными Церквами, и это имеет для нас значение. А то, что мы идем вперед или отстаем на 13 дней, это не имеет значения. Общение веры — это общение в Святой Евхаристии. С того момента, как прерывается евхаристическое общение с кем-либо, то есть мы не причащаемся вместе с ними Святых Таин и не принимаем их, — они раскольники и находятся вне Церкви.

* * *

Второе — это общение со Святым Духом. Можно сказать, что первое [единство веры] касается нашей практической жизни, то есть чтобы мы верили в то, во что верит Церковь, принимали то, что принимает Церковь, предали себя исцеляющему методу отцов и Церкви. Но важно, чтобы мы имели общение со Святым Духом. Но это — результат первого. Когда мы делаем все как надо, тогда мы общаемся со Святым Духом. И общение со Святым Духом — не что-то абстрактное, оно реально, онтологично, экзистенциально. Когда ты общаешься со Святым Духом, ты понимаешь, что в тебе сосредотачивается эта энергия Святого Духа. Ты всегда понимаешь, когда действует Святой Дух; это видно и присутствует в нашей душе разнообразными способами.

Святой Дух действует всякий раз, когда хочет, и Он воспитывает душу человека, учит ее, увещает, наставляет, укрепляет ее. Иногда Он дает ей умиление, иногда — радость, скорбь, или же боль: каждый раз все, что нужно, чтобы душа могла насладиться своим здоровьем. Можно даже сказать, что реальные члены Церкви — это те, у кого есть это общение со Святым Духом. Эти люди, которые общаются со Святым Духом и в которых Он действует, — это живые члены Церкви.

Как в теле, когда кровь движется, то и члены живы, а когда где-то движение крови остановится, тогда этот член умирает. К сожалению, то же происходит и в Церкви. Все мы крещены во имя Святой Троицы, и все мы члены Церкви, но какие мы реально члены Церкви? Такими являются те, кто имеет общение со Святым Духом, кто через единство веры и практическую борьбу стал храмом Бога, и в них обитает Святой Дух. Бог действует в них, и всецелый человек — душа и тело — движется, функционирует и действует Святым Духом.

«Соединение веры и причастие Святаго Духа испросивше», — так на святой литургии мы молимся стать сообщниками Святого Духа.

Цель христианской жизни — стяжание Святого Духа, говорит один великий святой Церкви — преподобный Серафим Саровский. Если мы не стяжали Святого Духа, тогда мы еще младенцы, мы еще стоим на уровне нравственности: все, что мы делаем, — это нравственные, а не онтологические добродетели. Мы хорошие люди, совершаем добрые дела, ходим в церковь, исполняем наши так называемые религиозные обязанности, то есть все становится исполнением обязанностей, но по сути это все мертво. Все, всякое действие, которое не причастно Святого Духа, — мертво, как бы хорошо оно ни было. Поэтому, как видите, добрые дела не являются эталоном.

Многие говорят: «А почему мне нельзя быть масоном? Они же делают добрые дела! Разве они не совершают добрых дел? А почему бы мне не быть членом “Лайенс”? Они же делают добрые дела…» — и еще невесть что…

Какая разница между одним и другим? Какая разница между добрыми делами всех этих организаций и добрыми делами Христовой Церкви? Разница вот в чем. Дела в Церкви — не самоцель, а средство, которое ведет нас к стяжанию Святого Духа, и этому предшествует единство веры, практическое приложение всего, что Церковь передала нам для исцеления падшего человека. Именно тогда через дела мы достигаем стяжания Святого Духа. В то время как вне Церкви добрые дела являются самоцелью: мы совершаем добрые дела, потому что мы хорошие люди и должны быть добрыми, социально ответственными.

Все, кто участвует в таких добрых делах, скорее плавают в океане тщеславия, человекоугодия и гордости. Потому что, как известно, все эти движения творят добрые дела, но не без объявлений и фотографий на первых полосах газет: дескать, такой-то клуб дал столько-то и столько-то денег, организовал вот этот ужин и раздал вот эту еду. Но это же несовместимо с православным духом Церкви.

Так что нужно понимать: Церковь — это не благотворительная ассоциация, не компания, не организация, не система, не идеология, не философия, а Христово Тело. Входя в нее, ты насаждаешься в Христовом Теле, становишься Христовым членом, становишься храмом Святого Духа, становишься жителем другого Царства, переходишь от настоящего к незримому и вечному, и ты уже человек другой жизни, по-другому думаешь и движешься. Поэтому у Церкви нет ничего общего со всем этим, она этого не принимает. Поэтому не дела являются критерием, а вера, тогда как сами дела — это результат веры.

Во время ектении священник возносит следующую молитву: «Тебе предлагаем живот наш весь и надежду, Владыко человеколюбче, и просим, и молим, и мили ся деем: сподоби нас причаститися небесных Твоих и Страшных Таин, сея священныя и духовныя Трапезы, с чистою совестию, во оставление грехов, в прощение согрешений, во общение Духа Святаго, в наследие Царствия Небеснаго, в дерзновение еже к Тебе, не в суд или во осуждение».

Это связано и сходно с увещанием диакона предать все в руки Божии. Знаете ли вы, как это велико (особенно сегодня), когда человек понимает, что он, молясь, предает в руки Божии всю свою жизнь и надежду? Когда он достигает того, что говорит Богу: «Боже мой, в руки Твои предаю всю жизнь мою! И не только жизнь, но и надежду мою!» Не только то, что сейчас занимает меня, но и надежду на все, что будет.

Вот такая вера, такая молитва — это мощная основа, на которой ты строишь всю свою жизнь и которую ничем нельзя расшатать. Ты словно попал в море или океан, грозящий волнами, штормами и опасностями, и вдруг находишь крепкую скалу, которую ничем нельзя поколебать, взбираешься на нее и чувствуешь себя там в абсолютной безопасности.

Наша жизнь — океан, все мы знаем это, особенно взрослые, потому что, когда человек растет, набирается ума, он встречает удары, разочарования, давление, тысячу напастей, — одна другой трагичней, — о которых мы никогда и не думали. Мы встречаем так много затруднений, что наша жизнь — это действительно море скорбей.

Писание уподобляет эту землю юдоли плача (Пс. 83, 7), то есть долине, полю, месту плача. Вы думаете, что на свете когда-нибудь существовал или существует человек, который не испытал бы боли? Такое невозможно. Нет ни одного такого человека. Всякий — и самый богатый человек, и самый счастливый тоже — испытывал боль, а даже если и не испытывал, то испытает ее в час смерти.

В час смерти, когда ты стоишь на самом краю и тебе уже не остается ничего, кроме, может, всего лишь нескольких секунд, и ты видишь, как все вокруг тебя исчезает, кончается, как сгорает твоя жизнь, твое существование; как все, что ты построил, приобрел, что у тебя было и чего не было, все заканчивается. В этот час человек испивает горькую чашу, и нужно иметь большую силу, большую предварительную подготовку, чтобы выстоять в час смерти. Если мы скажем, что какой-то человек провел всю свою жизнь в счастье, то час смерти опровергнет это и разочарует его, если он в этой жизни опирался и надеялся на иное.

Много раз я говорил уже, что заповедь Божия в сущности одна — это первая и единственная заповедь: возлюбить Бога всем своим существом. С того момента, как мы перестаем это делать, проявляются «побочные эффекты». Мы чувствуем, что нами овладевает безнадежность, мы задыхаемся и даже доходим до того, что желаем своего саморазрушения, потому что разочаровались в том, что вокруг нас, даже в самом дорогом: в наших детях, супруге, здоровье, доме.

Что же это происходит такое? Так обнаруживается то, кому мы отдали все свои жизненные силы, по Божией ли заповеди жили. И если да, тогда, знайте, с великой сдержанностью и терпением встретим все, выдержим, не отчаемся. Почему? Потому что надеялись не на какого-то человека, пусть это даже наш супруг, ребенок или мы сами, но возложили свою надежду на Бога, а Бог — единственный, Кто никогда не разочаровывает человека, и не только не разочаровывает, но и остается его единственной надеждой.

И даже в час смерти Бог — единственная надежда человека, которая не исчезает, а только более укрепляется, тогда как все остальные в час смерти немощны. Кто может помочь тебе? Ни твой ребенок, ни супруг, ни твое «я», ни твои деньги, ни твое положение. Будь ты хоть президентом Америки, ты тоже умрешь, как умирает последний человек: никто тебя спасти не сможет. Отдай сколько хочешь миллионов — ничего у тебя не выйдет. Ты пройдешь через этот час и через эту дверь, которая приведет тебя к Богу и поставит нагим и безсильным пред Ним. Один только Бог в этот час может помочь человеку, и никто больше. Поэтому Бог — наша непостыдная надежда, которая никогда нас не посрамит и не оставит.

Когда человек ощутил веру, знаете, какой уютной становится его жизнь? Очень уютной, ибо он не ужасается, не боится. Кого ему бояться?

Сказали как-то святому Иоанну Златоусту:

— Знаешь, царица настроена против тебя, потому что ты ее изобличил, она причинит тебе много зла!

А он ответил:

— А что она мне сделает? Что она может сделать мне? Я не боюсь ничего, я боюсь только одного — греха. Греха мне нужно бояться, потому что грех может отделить меня от Бога, как говорит Христос: «не бойтесь убивающих тело, души же не могущих убить; а бойтесь более Того, Кто может и душу, и тело погубить в геенне» (Мф. 10, 28).

То есть бойтесь греха, который может довести вас до вечной погибели, а все остальное не имеет никакого значения. Так или иначе, но все настоящее преходяще, суетно, тленно, и что бы ты ни делал, ты не можешь этого сохранить.

 

Святитель Иоанн Златоуст

 

На днях приходил ко мне знакомый и сказал:

— Недавно я был на одном официальном обеде, там были разные важные лица. Среди них был некий господин, у которого свой телеканал; может, у него есть и радио, не знаю, но телеканал есть, причем с большим радиусом вещания.

Он сказал мне (он был очень потрясенный и огорченный):

— Отче, внимай: сейчас, как только закончит скандал с Лимасольским митрополитом, он примется за тебя! И вынудит тебя покинуть Кипр! И прекратит твои беседы! «Мы уже готовы, только вот закончим эти скандалы, которыми занимаемся сейчас, и возьмемся за него!»

Тогда я ответил ему:

— Прекрасная возможность для рекламы!.. А нас давно уже не рекламировали. Да что он мне сделает? Скажи ему, пусть начинает! И ты не волнуйся. Сейчас пока еще рано. Что он сделает мне? И чего мы ждем на этом свете? Что я, собираюсь стать депутатом и лишусь своих сторонников? Да хоть бы он уже заставил всех отвернуться от меня, чтобы меня оставили в покое!

Когда мы не ждем ничего на этом свете, мы не чувствуем никакого безпокойства. Что может сделать один человек? Это мы думаем, что мы всесильны. Один человек говорил: «Благословляю тебя обвинять меня! Где хочешь, как хочешь и когда хочешь! Без колебаний! Без всяких угрызений совести! Ты совершенно свободен делать что хочешь».

Знаете, таков наш путь на этом свете, таково положение дел. Мы, и каждый из нас, там, где мы находимся, не можем принять образ мыслей мира сего, отречься от своей сущности. Вот если бы мы жили лет 100–150 назад здесь, в этой стране, или если бы завтра нами овладели турки, то что же, нам, священникам, отуречиться и перестать проповедовать слово Божие, а не то турок разгневается? А если бы мы жили в России или в Албании, или в тех странах, где было гонение на Церковь, то что же мы должны были бы делать? Закрыть рот и не проповедовать слово Божие, потому что другие будут раздражены этим? Такова природа вещей, таков наш путь, и мы пройдем его.

А все это не сможет ни сломить нас, ни запугать. Почему? Потому что у нас есть средство передвижения, которое взмывает над облаками, как самолет, который поднимается над тучей и летит выше бури. Он летит над, а не под облаками. Ты знаешь, что идет буря, но она тебя не касается.

Вспоминаю одного добродетельного человека. Какой-то журналист каждый день писал против него, писал-писал-писал, постоянно. И вот однажды они встретились, и он ему сказал:

— Чадо, хватит тебе уже стрелять по мне! Ты стреляешь как в мертвеца: только пули свои расходуешь, а мне хоть бы что.

Стреляй по трупу сколько хочешь, с ним ничего не случится. А что с ним может случиться, если он мертв и ему ничего от тебя не надо?

Почему так? Потому что вся надежда его на Бога.

Так и мы, если в жизни своей целиком уповаем на Христа, тогда уже ничего не ждем от людей, не боимся абсолютно ничего. Что бы ни происходило вокруг нас, это не может возмутить наш мир, который установился не тем, что люди нас хвалят, а потому, что мы надеемся на Бога.

Вы видите, что мир на свете покоится на определенных данностях, то есть мы говорим: для того, чтобы иметь мир, не должна идти война, наша жизнь не должна находиться в опасности, не нужно, чтобы нам угрожали, чтобы захватывали нашу родину, чтобы мы жили каждый день в тревоге, боясь, что завтра произойдет взрыв, война, землетрясение, болезнь — только тогда у нас будет мир. Однако это не относится к церковным людям. Церковный человек не зависит от внешних обстоятельств. Мир Божиего человека зависит от того, в нем ли Христос. Если в нем, у него мир, потому что Сам Христос есть мир наш. Внешне все может обстоять не в нашу пользу: может, вокруг нас война, рабство, плен, угнетения, гонения, смерть, но внутренне мы имеем мир, и это реальный мир человека и реальная его свобода.

Мы говорим о свободе каждый день, и на Кипре тоже: «свобода или смерть», «улица Свободы», «площадь Свободы», «борьба за свободу»… Хорошее это дело — борьба, честное и славное, но борьба за свободу начинается не с внешнего, а с внутреннего. Если внутренне ты не станешь свободным, то какой смысл тогда во внешней свободе? Когда внутренне ты несвободен, внешняя свобода постепенно становится опасной, а иногда и гибельной.

Вы помните, когда весь Кипр был свободным, от одного своего конца до другого? Я это время еще застал, мне было тогда 15 лет. Кипр был свободным, и мы свободны. А свободны ли мы? Мы порабощены своими страстями, так какая же свобода у Кипра? Куда ни кинь взор, всюду можешь увидеть признаки внутреннего духовного рабства, как это происходит сейчас. Мы говорим: «свободный Кипр» или: «свободная Никосия, Лимасол, Пафос, Айия-Напа», — но свободны ли они? То, что сейчас у нас, — это свобода? Это ли обращение нашей свободы на пользу? И если это свобода, то что же такое рабство?

Очень важно понять, что все начинается с внутреннего человека. Если в человеке нет этого преображения и перемены, тогда ничего не выйдет. Тогда и внешнее идет вкривь и вкось и ничуть не помогает.

Как человек получает эту надежду на Бога и предает свою жизнь Ему? Хорошо, мы с вами уже знаем, что, когда возлагаем все на Бога, мы всегда имеем мир, но как и каким образом? Как духовное воспитание вообще начинается с простых вещей, так и это — чтобы человек предал себя Богу — начинается с простых вещей, с повседневных дел, с молитвы, которую мы совершаем вечером, с распорядка нашего дня, с того, что мы научимся говорить: «Если Богу угодно». Это написано и в Писании — чтобы мы говорили: «Если Богу угодно и если будем живы, то сделаем то-то и то-то» (см. Иак. 4, 15). Знаете, даже и вот эта фраза. Мы говорим: «Я сделаю, я построю!» Да скажи ты: «Если Богу угодно», чадо мое! Если будет на то воля Божия!

Когда мы поступаем так, в нас начинает действовать эта надежда на Бога. Мы понимаем, что ты не можешь все сделать сам, не все зависит от тебя, а берешь за основу Божию волю. Вот и в другой раз мы с вами говорили, что если мы научимся говорить: «Слава Богу», благодарить Бога, тогда в нас начинают действовать эти слова. После этого какое бы дело мы ни совершали, мы его не абсолютизируем: знаем, что оно относительно и ограниченно, отсюда и дотуда, оно — не абсолютная величина.

Если мы поймем это, тогда мы приобретем правильное суждение о вещах. Например, ты знаешь, что для тебя учиться в вузе — это еще не все, и если ты не сможешь его окончить, то не будешь отчаиваться; что произвести на свет детей — это еще не все, и если ты их не родил, не будешь считать себя несостоявшимся человеком; что иметь счастливую семейную жизнь — это еще не все… Для тебя все — это Бог. Только Он, а все остальное относительно. Тогда все встает на свои места; а когда человек научается пользоваться мирскими вещами, а не только судить о них, тогда он ограничивает себя в человеческом и знает свою меру, то есть он не предается безрассудно материальному. Да, мы люди, мы живем на свете, нуждаемся во всем, что вокруг нас, используем все это, но в меру. Мы не ненасытны в употреблении.

И, как всегда, та жизненная сила, которая помогает нам надеяться на Бога, — это молитва. Когда мы молимся и полагаемся на Бога в молитве, тогда мы видим Божию длань в своей жизни. Мы видим ее, когда научаемся молиться. Когда человек молится, тогда в душе его действует Божия благодать, она укрепляет его, он приобретает другой вкус к этой жизни, приобретает другие чувства, открываются очи его души, и он судит обо всем иначе.

Но наступает час испытания. И в этот час испытания видно будет, чему ты научился, выучил ли ты свой урок. Приходит час, когда человек бывает судим, или в его жизни наступает какой-то кризис, какое-нибудь искушение, какой-то трудный момент, который может быть исключительно тяжелым, и в этот час вся твоя жизнь меняется в зависимости от того, какую позицию ты займешь в этой ситуации. И, как я говорил уже много раз, есть такие моменты в нашей жизни, когда решается вся наша жизнь, — и настоящая, и будущая, — одним да и одним нет, и это может длиться всего несколько минут. Человек может погубить себя, сказав одно да, и спастись, сказав одно нет. Одно слово может означать жизнь или смерть.

Так поступали мученики. Они были одно да и одно нет. Их спрашивали:

— Ты христианин?

— Да!

Да означало смерть. Если он скажет нет, это означало, что он будет жить.

Мы празднуем память одной матери, святой Софии, и трех ее детей: Веры, Надежды и Любови. Вере было 12 лет, Надежде 8, а Любови 7 или 11. Тогда шло гонение, их схватили, привели к правителю, мать их тоже присутствовала при этом. Ее спросили:

— Твои дети христиане?

— Да, — ответила она.

Они были маленькими, они были детьми, но понесли мученическую смерть на глазах у матери, и святая София не стала этому противиться, она не сказала: «Да они же еще дети!» Как мы говорим: «Да он же ребенок, бедненький!» Она не велела им отречься, а, напротив, предпочла увидеть смерть своих детей. Почему? Потому что прежде смерти своих детей она сама умерла ради любви Христовой.

Вы родители и знаете, как это тяжело — потерять ребенка. Представьте же себе, насколько тяжелее видеть смерть своего ребенка и знать, что ты можешь его избавить от нее. Почитайте жития святых мучеников и увидите в них подвиги, увидите героев, героинь, главным образом матерей, которые поощряли детей своих на мученичество и стояли рядом, поблизости, чтобы ребенок не испугался и не отрекся от Христа. Почему? Может, они были чудовищами? Разве они не были матерями?

 

 

Вспоминаю, как раз некий молодой человек, желая стать монахом, пришел к одному великому старцу, который славился строгостью своей жизни. Тот молодой человек был очень хороший, он закончил университет и пришел, чтобы стать монахом, в пустыню, в Катунаки. Пришел он к старцу, а через месяц приехали его близкие: мать, сестры, — которые, естественно, не могли войти на Святую Гору, а остались за ее пределами, — и его отец. Дали ему знать: «Твои родители в Уранополисе, пойди повидайся с ними». Он спросил старца:

— Геронда, мне пойти повидаться с ними?

— Чадо мое, как хочешь! Ты свободен, ты еще послушник и совершенно свободен, сделай, как сочтешь нужным!

Он счел, что нужно пойти. Пошел, повидал своих родителей и вернулся обратно. Когда он вернулся обратно, я тоже был там. Старец встретил его:

— А, пришел!

— Да, пришел.

— Видел своих родителей?

— Да, видел.

— С мамой все в порядке?

— Все в порядке, отче.

— А как сестры, отец?

— Все хорошо!

— Ну и хорошо, чадо мое! А сейчас, когда ты вернулся, собирай свои вещи и уходи!

Он оцепенел:

— Куда же мне идти?

— Ты не можешь, чадо мое, тут оставаться, не можешь!

— Но почему же, геронда?

В ответ — ничего. Юноша плакал, рыдал. Старец ему сказал:

— Послушай, чадо мое! Не плачь. Хоть чудеса совершай передо мной, хоть мертвых воскрешай, но здесь ты не сможешь остаться! Здесь пустыня, здесь требуется строгость. Меня тоже рожала мать, как и тебя, но ради Христовой любви я понес это. Ты скажешь мне: «Это строго!» Да, строго, но это место обязывает к строгости. Если кто хочет достичь больших высот, он должен соблюдать большую строгость.

Проведем связь с тем, о чем я говорил до этого. Когда кто-нибудь говорил: «Моя мама, моя сестра!» — этот старец часто отвечал:

— Чадо мое, нас тоже матери рожали!

Надо знать, как с пользой строить свои отношения, знать, что значит твоя связь с Богом, твоя связь с родителями, твоя связь с миром. В семье, когда ты женишься, ты не можешь без конца твердить своей жене: «Моя мать то-то и то-то!» Сказал ей раз: «Моя мать вот так-то», второй раз: «Моя мать иначе», а на третий она тебе скажет:

— Ну так и иди тогда к своей матери!

Вот так вот. Она тебе скажет:

— Да что же это такое? Без конца «моя мать» да «моя мать»!

Это задевает. Мужчинам нужно научиться быть осторожными. Слово «мама» запрещено для мужчин, если они женаты! Если, конечно, они хотят, чтобы у них все было в порядке. Муж не может постоянно говорить дома: «Моя мама!» «Моя мама готовила так и делала так!»

А теперь представьте себе все это и в других ситуациях, когда человек должен преодолеть границы своего естества. Даже и в браке. Христос говорит об этом: «Потому оставит человек отца своего и мать свою и прилепится к жене своей; и будут [два] одна плоть» (Быт. 2, 24; Мф. 19, 5), — в браке ты должен оставить своих мать и отца. Твои мать и отец не имеют права вмешиваться в жизнь твоей семьи, и если твоя мать упорствует, то ты должен указать ей на дверь! Сказать ей:

— Сюда ты не можешь больше приходить! Хоть ты и мать мне, но в мой дом ты больше не войдешь, тебе нет здесь места, потому что твоя власть простирается только до этих границ.

То же самое и в отношениях с Богом: туда не может вмешиваться ничто другое, и это доказали святые, лики миллионов святых, которые преодолели законы природы. Ребенку легко отречься от своей матери, но матери отречься от своего ребенка, думаю, почти невозможно. Но вопреки этому среди святых мы имеем такие примеры, где сами матери предавали своих детей на мучения и стояли возле них, именно потому, что получили эту уверенность в вере и превозмогли настоящее. Потому что вся их вера, надежда и любовь была в Боге, и они не испытывали болезненной любви к своим детям, подобной той, с какой любим их мы…