— Другие говорят: послушают, послушают эти выступления, придет матрос-партизан Железняк и скажет: «Караул устал». Люди сравнивают, как было при Сталине и как сейчас. Страна была бедная, а в магазинах что-то было. Говорят — за счет репрессированных. А когда сидело больше, тогда, или сейчас? По-моему, сейчас больше.

— Больше, — говорит Каганович.

— Но сейчас не сидят за политику.

— А воровство — это не политика? — вопрошает Каганович?

— Но тогда сажали за рассказанный анекдот.

— Верно, это было.

— Запад не ожидал, что им все так на блюдечке поднесут. Думаю, началось это при Хрущеве, похоже, что в конце пятидесятых годов была задумана грандиозная акция ЦРУ, которая им сейчас блестяще удалась. И сейчас мы окружили себя кольцом враждебных государств и приближаемся не к гражданской, а к третьей мировой войне.

— Верно, — говорит, Каганович. — Гражданской не будет.

— Я считаю тоже. А империализм не ослабевает. Мы же в одностороннем порядке разоружаемся.

— Главное — разоружаемся идеологически! — говорит Каганович. — Я помню, выступал у меня один старичок-кулачок, спрашивает хитро: «Вы мне скажите, товарищ начальник, що це воно такэ социализм, и на хрен он нам сдался?»

— Как вы ему ответили?

— Я ему ответил.

— А теперь скажут: тот кулачок был прав.

Говорим о Румынии, о том, что под видом свержения диктатуры Чаушеску совершен антикоммунистический переворот. Говорят, Чаушеску и его жену закололи штыками, а генерала, председателя суда, убили и написали, что застрелился. Чаушеску тоже был жулик, но расплатился с внешними долгами и дал квартиры рабочим.

— Почему не провели совещание коммунистических и рабочих партий? Встретился наш президент с Хоннекером и Чаушеску, потом была странная встреча в Киеве с Миттераном, и за две недели Восточная Европа распалась.

— Что говорят в Политбюро? — спрашивает Каганович.

— Разные люди в Политбюро. Лигачев считает, что классовая борьба есть, продолжается, а вскоре в «Правде» выступает Яковлев: кто-то говорит о классовой борьбе — какая классовая борьба? Считается главным советником Горбачева.

Я был недавно в Грузии, разговаривал с писателями. Группа их, человек семь, встречалась с Шеварднадзе. Он им сказал: «На нас не надейтесь, сами решайте. Мы ничего не знаем».

Каганович просит дать ему почитать, когда выйдет в свет, мою книгу «Сто сорок бесед с Молотовым».

— У вас взгляды совпадают, — говорю я. — Он вас не раз упоминает: «Вот, наверно, Каганович и Маленков, они моложе, лучше помнят, когда нас Сталин собрал 22 июня 1941 года — в час или в три ночи?»