— Он считал, что Бухарин был в восемнадцатом году за арест Ленина.

— Я вам уточню, — говорит Л. М. Каганович. — Левые эсеры, которые выступали против Брестского мира, были в блоке с левыми коммунистами. Главой левых коммунистов был Бухарин. Левые эсеры подослали к Бухарину и другим своих людей и сказали: «Давайте арестуем Ленина и разорвем Брестский мир! Может быть, мы после этого Ленина и восстановим, но Брестский мир разорвем! И назначим Пятакова».

На это есть документы, опубликованные в газетах. Сам Бухарин, когда еще был в ЦК, и боролся с троцкистами, рассказал об этом на одной из районных конференций, а потом, когда мы его обвиняли, в оправдание говорил: «Но ведь это же я сам рассказал!»

— Бухарин поддержал тогда левых эсеров?

— Действительно, они предлагали арест Ленина, а левые коммунисты напечатали в «Правде» пояснение Бухарина. А Бухарин не опровергал, и, главное, не доложил Центральному Комитету! Он не доложил!

До 1924 года Бухарин ни словом не обмолвился об этой истории, что левые эсеры предлагали им, левым коммунистам, арестовать Ленина! Видите, какое кощунство!

Не знаю, говорил ли вам Молотов, что он часто, между нами, называл Бухарина Шуйским. Это, говорит, лиса хитрая. Это Шуйский нашего времени. Я вам скажу про Бухарина. Бухарин был человек двойственный.

— Двурушник?

— Не то что двурушник, а я бы сказал, по-человечески двойственный. Мог пойти с кем угодно.

С одной стороны, он был любезный и милый человек. Я с Бухариным познакомился в семнадцатом году, в июне. Я ехал из Саратова в Петроград на Всероссийскую военную конференцию большевиков. Прибыли в Москву. Со мной ехал Мальцев, второй делегат, он познакомил меня с Аросевым.

— Друг Молотова…

— Он и мой друг был. Мы с семнадцатого года были друзьями. Зашли в MК — гостиница «Дрезден» была возле Московского Совета. Там меня познакомили с секретарем. Забегает солдат: «Дайте оратора! У Скобелева вон митинг идет, эсеры выступают!»

Секретарь обращается к Бухарину — он тут же был: «Николай Иванович, пойдите!»

А Бухарин говорит: «Нет, дайте мне кого-нибудь попроще».

«Тогда его возьмите, Кагановича, он попроще!»

Подхватили меня, и мы вместе с Бухариным пошли ораторствовать на этот митинг, у памятника Скобелеву. Бухарин выступил, и я выступил. Голос у меня был громкий, крепкий, и без радио было слышно на большую площадь. С тех пор мы с ним и дружили.

Потом встретились на Третьем съезде Советов, когда он был левым коммунистом, и друзьями мы уже не были.

А потом опять, когда он был за ЦК, в двадцать четвертом и двадцать пятом годах, Сталин иногда приглашал нас к себе на дачу — меня, Молотова, Бухарина, и мы были близки, дружили. Много я с ним беседовал. Может, в следующий раз как-нибудь расскажу.

По-человечески он вызывал к себе очень хорошее отношение. Он был милый, обнимал людей, целовал. У Ленина бывал дома, помогал, безусловно. Но он с Лениным дискутировал, спорил, теоретически выступал против Ленина до революции еще. Ленин писал Шляпникову, что Бухарин грамотный экономист, это очень хорошо, но политически дьявольски неустойчив. Это главное в нем.

— Но Ленин назвал его «любимцем партии»…

— «Любимцем партии» когда он стал? В восемнадцатом году он и Преображенской написали «Азбуку коммунизма». Преображенский тоже был очень хороший человек, между прочим, но троцкист. Мы с ним жили рядом в «Национале». Так вот, книг тогда у партии не было. И все учились на этой «Азбуке коммунизма». Только речи Ленина нас кормили, жили речами Ленина. А чтобы теоретически понять суть революции, для рядовых людей была «Азбука коммунизма». Помню, я организовал в Нижнем Новгороде кружок для актива и читал там «Азбуку коммунизма».

Был любимчик Бухарин, это верно, любимчик. Так же, как был любимчик у Робеспьера поэт Камиль де Мулен. И Сталин к Бухарину хорошо относился, любовно. Но «дьявольски неустойчив»! Политически. И Бухарин качался то влево, то вправо. То левый коммунизм, то правый. Вот в чем дело. И поэтому вынужден был хитрить, между левыми и правыми. И поэтому Молотов назвал его Шуйским. Вот вам мое слово о Бухарине. Не злое слово. И я к нему относился тоже очень хорошо, но политически он был дьявольски неустойчив и коварен, лицемерен. Всего можно было от него ждать.

О Бухарине можно много говорить, и есть определенные противоречия, могут сказать: «Как это, Бухарчик?» — Его Сталин называл «Бухарчик». И мы все к нему относились очень хорошо. А когда он пошел уже опять вправо и начал дубасить партию, организовывать своих правых учеников, тогда все против него пошли. Это надо бы обязательно добавить к картине, которую создают о нем. Но они сделают так, как теперь противопоставляют: Сталин — жестокий человек, а Бухарин — добрый, любимчик, чтобы опять вызвать прилив волнения. Вот в чем дело.

— Сейчас пишут так: если бы послушали Бухарина, не было бы коллективизации, ни этих жертв.

— Вот именно. Его сейчас берут на вооружение «демократы» и поддерживают как знамя кулацкой реставрации. Чаянов, Кондратьев, Бухарин.

Чаянов и Кондратьев были открытыми защитниками кулаков и были за кооперацию кулацкую. Об этом не говорят. Чаянова поднимают как человека, который был якобы теоретик кооперации, но это вранье! Он был теоретик кооперации буржуазной и мелкобуржуазной. А Бухарин вроде их прикрывает как коммунист, как марксист, вот в чем дело.

— Было письмо Фрумкина. Сталин с ним полемизировал…

— Да. Фрумкин был деляга. Деляга, да. В свое время он был большевиком, даже активно поддержал издание «Правды». У него были заслуги. Сам он продовольственник, но деляга с эсеро-меньшевистским уклоном.

— Оно погиб потом, наверно?

— Да. Многие погибли. Такова логика борьбы. Он работал в Наркомпроде с Цюрупой, помогал ему. И хлеб заготовлял.

— Цюрупа-то честный человек.

— Да, конечно. Это был настоящий ленинец.

…Так что Молотов относился к Бухарину так — называл его Шуйским. Хитрая лиса был Бухарин! И у него были повадки Шуйского.

— Мог он опираться на военных — Тухачевского?…

— Видите, какое дело… Вы затрагиваете большой вопрос. На него можно ответить и нужно отвечать. Нужно сказать, что репрессии не изменяют оценку партии, оценку тех, кто боролся за генеральную линию.

Можно сказать, что не надо было расстреливать — это одно дело, а другое дело — идеологически расстрелять, идеологически погубить, побить их. Но это уже другой вопрос, его надо разобрать более обстоятельно. Вот видите, как я разошелся!

— Вы даже помолодели.

— Помолодел, но потом у меня голова болит.

— Могу сказать одно: ни Сталин, ни Молотов, ни вы никогда не состояли ни в какой антиленинской оппозиции, в отличие от тех, кого сейчас восхваляют.

— Вот именно.