— Успенский говорит, что она была любовницей Сталина.

— Неверно. Этого я не знаю, не могу сказать. Но Сталь была, я ее знал уже седой. Дебелая такая, но, видимо, интересная женщина была. Возможно. Говорили и другое. Говорили про Славотинскую. Она была мать жены Трифонова Валентина Андреевича, члена Военного совета. Она работала у нас в ЦК партии. Сталь работала в журнале «Работница». Славотинскую я знал, она у меня часто бывала на приеме. Есть письма Сталина к Славотинской. Это известно. Она в Ленинграде жила. Если уже подозревать, то можно подозревать Славотинскую, поскольку есть документы, письма. А вот про Сталь — не знаю. Может быть, был роман и со Сталь…

— Роман был, якобы, в период первой русской революции. Она его старше лет на десять. А потом возобновился между февральской и Октябрьской революциями. Успенский говорит, что она работала в ЦК партии и редактировала все произведения Сталина. И получила орден Ленина в тридцать девятом году. А он взял фамилию — Сталин.

— Если она получила орден, то получила орден за работу. А что, возможно, были какие-то привязанности у Сталина. У него были перерывы, видите ли. У него жена умерла до революции. А на Надежде Сергеевне он женился в девятнадцатом году, до девятнадцатого года имел право любить кого угодно. А откуда Успенский знает?

— Где-то выискал.

— Где он мог выискать? Он молодой, старый?

— Воевал в войну.

— Мне его книгу дали. Еще не читал.

— Интересно, что вы скажете. У меня такое ощущение, что это придумано.

— Говорили, будто бы Шапошникова под советником имел в виду, но Шапошников умер во время войны. Шапошников не мог быть его тайным советником.

— А то, что жена Игоря Шапошникова — Славотинская? — вступает в разговор Мая Лазаревна. — Ничего вам не говорит?

— Возможно. Я знал ее хорошо. — говорит Каганович.

— Если я ее встречу, можно спросить, работала ли твоя мама в ЦК? — говорит дочь.

— Работала наверняка — мама или бабушка. Возможно, бабушка. Я ее хорошо знал. Есть письма, опубликованные даже.

— Молотов по-другому объяснял. Он говорил: «Сталин — индустриальная фамилия».

— А откуда Ленин? — вопрошает Каганович.

— Ленский расстрел, говорят, — размышляет Мая Лазаревна.

— Ленский расстрел был в двенадцатом году, а Ленин уже в девятьсот пятом подписывался Н. Ленин. Это версия ерундовая. Кто-то из школьных учителей придумал, — говорю я. — Знаете, какая есть версия?

— Какая? — интересуется Каганович.

— Первый жандармский ротмистр, который допрашивал молодого Ульянова, был по фамилии Ленин.

— Это Троцкий объясняет, что у него фамилия Троцкий по имени того жандарма, который его допрашивал. А у нас в Туркестане был народный комиссар продовольствия Троцкий. Он пришел ко мне, я говорю: «Здравствуйте, товарищ Троцкий! Вы что, родственник?» — «Да нет, что вы! Я русский человек, я настоящий Троцкий, а он ненастоящий Троцкий!»

— А в Малом театре был артист Ленин, народный артист республики, — говорит Мая Лазаревна. — Так он, говорят, дал объявление во время революции: «Прошу не путать».

— Он, наверно, не любил Ленина, — говорю я.

— Конечно, наверно, — говорит Каганович.

— Я прочитал Бунина — как же он ненавидит Ленина! Опубликовали «Окаянные дни».

— Его возносят сейчас, а Горького совсем затерли, — говорит Каганович.

— У Горького выбирают то, где он плохо писал о Ленине.

— Но он плохо писал о Ленине мало, большей частью Горький писал хорошо. Что у вас нового? Книга?

— Есть. Подарю.

— Вышла? Отзывы есть?

— Думаю, что будут резко отрицательные. Или молчание.

— А как наши устные беседы?