Глава 14
Дед сообщил, что привилегия на «Русский пурпур фабрики Степанова подписана министром финансов» и вступила в силу. По «Желтому солнечному фабрики Степанова» (замаскированному тротилу) принято положительное решение после уточнения названия и сферы применения. Вопрос был в том, для чего используется вещество — или как краситель или как средство для ускорения горно — проходческих работ и строительства дорог. Против второго возражала компания Нобеля. Дошло до царя и Александр Третий начертал. «Отдать долю русским и быть по сему», так что швед утерся. На днях Привилегию подпишет министр финансов — а куда ему деться после резолюции царя[1]. А вот немцы отказались выдать патент, тогда как французы — согласились, англичане и американцы, узнав о немецком отказе, теперь колеблются.
Вообще — то патентное право в то время еще не определилось, хотя существуют ограничения Парижской конвенции 1870 г. Случись война, так все сразу наплюют на все ограничения и начнут наперегонки штамповать оружие, лишь бы промышленные мощности позволяли. Но вот ограничить работы в мирное время патент поможет, теперь французы тротилом точно не займутся, но им и не надо, у них пироксилин есть — неустойчивый и склонный к самоподрыву при повышенной влажности. С нашим «Желтым солнечным» надо добиться Государственных испытаний, а для этого произвести на государственных заводах некоторое количество вещества и правильно снарядить боеприпасы, обратив особое внимание на детонирующие взрыватели.
И срочно надо подать привилегию на сульфаниламид. Формула у меня в голове, дадим прямо структурную формулу, которую я хорошо помню и основные позиции, того, что сделали Генрих с этим Михелем — Альфредом, будь он неладен. Реакции я, конечно, не вспомню, но, как называются процессы, я не забыл, теперь намертво в голове вбито: ночью разбуди — скажу. Надо застолбить поляну в тех же странах, немцы, конечно сразу откажут, им все Альфредик расскажет и покажет. Хотя они этим как раз могут и подставиться, поскольку опознай в Михеле Альберта еще десяток человек, которые только у нас с ним общались, его минимум в воровстве секрета обвинят, если не удастся доказать причастность к взрыву и это надо сделать сейчас, пока у власти Александр Третий, не любивший Вильгельма Второго. А вот когда будет добрый рохля Ники на престоле, то кузену Вилли любую гадость простят. С остальными, думаю, проблем не будет — они просто не поверят, что в дикой России смогли сделать что — то инновационное, кроме бабУшка — долл[2]. А уж когда вспыхнет у них под броней «желтое солнце» — тогда поздно пить Боржоми.
Все это я постарался вложить в голову деду, объяснив, что изготовление взрывчатки я хочу взвалить на плечи государства, пусть генералы занимаются привычным им делом — убивают как можно больше и быстрее, с гарантией. А вот для лекарства — сможет ли дед выпускать его на своей фабрике, если наймет химиков, которые синтезируют сульфаниламид по тому, что я им расскажу и покажу формулу… Смог же сделать это германский шпион, который, впридачу, оказался неплохим химиком, почему наши хуже? Есть же великий Менделеев, наконец… Обращусь прямо к нему как пострадавший за науку. Конечно, вроде бы в этом году он уйдет из Петербургского Университета по политическим мотивам, но будет руководить Морской военно — технической лабораторией по получению бездымного пороха[3].
В продвижении лекарства есть одна тонкость: мало получить его, надо ознакомить с ним медицинские светила и простых врачей. Официальных клинических исследований нет, не разработаны правила нигде в мире, поэтому надо дать врачам попробовать препарат, а уж когда поймут — сами начнут покупать и выдавать лекарство за большие деньги богатым пациентам, а бедным мы сами дадим и в газетах про это напишем.
Дед пообещал подумать над своим производством лекарства — все же дело новое, но поверенного по привилегиям обещал прислать. Я только попросил передать поверенному просьбу взять с собой толстый мягкий карандаш и листы бумаги, на которых, зажав карандаш между большим пальцем руки и «варежкой» из бинтов, буду чертить формулу.
Потом дед ушел, зато пришел доктор, спросил, как я себя чувствую после долгих разговоров, я ответил, что нормально. С меня сняли повязки и намазали приятно холодящей и хорошо пахнущей белой мазью — доктор сказал, что это питательный крем. Сестра милосердия под присмотром врача легонько втирала крем, пока он весь не всосался кожей. Теперь так будем делать два раза в день, потом, когда кожа привыкнет и окрепнет, увеличим до трех раз — сказал Леонтий Матвеевич:
— Не волнуйтесь, краснота уйдет, волосы отрастут, отпустите бородку и усы, вот только тонкие перчатки некоторое время придется на людях носить — но это еще сочтут аристократическим снобизмом, но не последствиями ожога. А потом и руки придут в порядок, ногти отрастут, краснота уйдет. Конечно, придется потратить силы и средства на восстановление, на питательные мази и кремы, но все реально достижимо. У вас крепкий молодой организм, вы обязательно восстановитесь, поверьте моему опыту, у меня десятки, а может и сотня таких как вы пациентов в год проходят. Конечно, какие — то следы на лице и руках останутся, но, главное, у вас нет обезображивающих рубцов, а небольшие шрамы даже идут мужчине. Глаза ваши удалось спасти (счастье, что на пожаре вы были в очках), голос неплохо восстанавливается. Ну не будете оперным певцом, что с того.
Как вы отнесетесь, если я опубликую ваш случай в медицинском журнале, конечно, вы там будете как «Больной С.», глаза закроем маской, чтобы вас не узнали. Каюсь, я сделал фотографический снимок, когда вас привезли, но вас бы тогда родная мама не узнала. А теперь, если вы не против, я бы сделал второй снимок (у нас и фотограф есть свой), чтобы показать результат лечения в статье.
— Хорошо, если я соглашусь, вы организуете лечение новым запатентованным препаратом, придуманным в моей лаборатории?
— А что это за препарат?
— До получения привилегии не могу сказать. Потом надо провести исследования на животных, чтобы доказать, безопасность и эффективность препарата. А потом уже могу дать вам попробовать. Кстати, вы не знаете, кто мог бы помочь с испытаниями препарата.
— Хорошо, я узнаю, но и вы держите меня в курсе ваших работ.
Так тянулись дни за днями. Однажды появились маман с Иваном в больничных халатах, пахнущих карболкой. Карболкой здесь вообще все провоняло, лили ее без разбора. А что, это было практически единственное апробированное антисептическое средство. К запаху карболки я уже привык, а они нос воротили, особенно маман.
Я лежал на кровати без повязок, после мазевой процедуры, голый по пояс с едва отросшими волосками на коже головы. Вид у меня был еще тот: они остановились в дверях, а Агаша еще и сказала, что доктор не велел подходить, а то зараза может попасть. На кого может попасть зараза. Агаша не уточнила, но маман, похоже, решила, что от меня на нее. Поэтому она отшатнулась назад и уперлась в живот Ивана, стоявшего за маминой спиной как за стеной. О, боже, — с ужасом произнесла Мария Владиславовна, — Саша это ты?
— Да, это я, мамочка! — Ответил я как сама любезность, — рад что вы пришли, но я ждал вас раньше, а вы не приходили. Мне было очень больно и страшно, но теперь вы будете каждый день приходить и кормить меня чем — нибудь вкусным из дома? Еще мне нужно судно подкладывать и выносить… И хорошо, если вы мне будете читать веселые рассказы, здесь очень скучно, а я почти не вижу.
— Да, да, конечно, — поспешно ответили мои «родственники», пятясь к двери — мы еще придем. И они протиснулись в дверь почти одновременно, застряв в проеме. Иван выскочил первый, а маман, кивнув Агаше, подозвала ее, отдала небольшую коробку и что — то сказала. Когда за ней закрылась дверь, Агаша подошла ко мне и протягивая коробку сказала: «Вот, барин, велено вам передать». Это были дешевые шоколадные конфеты.
— Агаша, она перепутала, это тебе, я не ем сласти.
Больше маман с Иваном не появлялись и конфет не передавали, но об этом пожалела только Агаша.
Зато пришел ротмистр Агеев и сразу приступил к делу.
— Александр Павлович, как вы понимаете, я здесь на службе и поэтому прошу вас дать максимально правдивые ответы:
— С какой целью была организована ваша лаборатория и стояла ли при этом задача получения взрывчатых веществ?
— Лабораторию организовал я вместе с моим дядей Генрихом фон Циммером в равных паях. Целью было получение новых красителей для тканей и синтез новых лекарственных веществ. Получение взрывчатых веществ не было целью лаборатории и было обнаружено случайно, поскольку взрывчатым веществом нового типа был синтезированный нами желтый краситель. Лаборатория была официально зарегистрирована в Московской городской управе.
— Что вам удалось получить и чем вы можете подтвердить это?
— Первую привилегию мы получили на «Русский пурпур фабрики Степанова», эта привилегия действует только в России, поскольку в Британии есть свой путь синтеза такой краски и, скорее всего они получили привилегии в других странах Европы. Вторая привилегия получена только что на «Желтый солнечный фабрики Степанова», ее предполагалась патентовать в Германии, Франции, Британии и САСШ, но согласилась выдать привилегию только Франция, Германия отказала, а Британия и САСШ выжидают. Этот состав и показал взрывчатые свойства, производить его не предполагалось, только закрыть другим странам путь получения. Еще два вещества были в работе: краситель Индиго нам удалось получить, а новое лекарство от раневой инфекции было готово на 90 %. Все результаты были в лабораторном журнале, который вел Генрих Циммер и журнал находился в лаборатории..
Готовая привилегия передана мной по нотариальной записи моему деду, Ивану Петровичу Степанову. Для производства на его фабрике выбран «Русский пурпур фабрики Степанова», для чего было изготовлено необходимое количество краски.
— Вы не изготавливали взрывчатку по чьему бы то ни было заказу?
— Нет
И так далее в том же духе: кто, кого и зачем нанимал, кто чем занимался, для чего все делалось и опять, почему мы не хотели производить тротил? Почему патентовали в Европе, если сами производить не собирались, а, значит, не рассчитывали на прибыль.
Жандарм полностью меня вымотал за час допроса (хотя он не сказал, что это — допрос). Наконец, допрос закончился. Я спросил, могу ли я задать вопрос. Он ответил согласием, но предупредил, что даст ответ в том случае, если это не затронет тайну следствия.
— Удалось ли найти лабораторный журнал: это большая толстая тетрадь в картонном переплете, похожая на амбарную книгу? Я интересуюсь ей, поскольку это собственность лаборатории, а значит, моя.
— Нет, никакой такой тетради ни полиции, ни нам найти не удалось.
Потом он дал мне на подпись листки, где фиксировал свои вопросы и мои ответы. Значит, все — таки допрос… Я не стал возмущаться, тем более, ротмистр вел себя корректно и я хотел склонить его на свою сторону, не допуская словесного противостояния, мало ли, может суд даст рекомендацию провести опыты в государственной лаборатории, а это мне и надо. Я не согласился с некоторыми несущественными определениями и формулировками, ротмистр все исправил и расписался, потом как мог, расписался и я. Потом ротмистр сложил листки в папку, намереваясь попрощаться, но я его остановил.
— Сергей Семенович, погодите. Возможно, что вы теперь долго ко мне не зайдете, но я хочу, чтобы вы меня поняли. Это, так сказать, неофициальная беседа. Есть ли возможность как — то остановить немцев с производством новой взрывчатки, ведь то, что они отказались признать нашу привилегию, говорит о косвенном признании ими кражи промышленной идеи. Они тоже знают это соединение как краситель, но никогда официально его не заявляли как взрывчатое вещество. Если же нет такой возможности (может быть, по дипломатическим причинам), может ли жандармское управление рекомендовать проверку этого вещества на полигоне, но с учетом моих рекомендаций по применению. Просто я хочу, чтобы эта взрывчатка принадлежала государству и никто иной не мог ей воспользоваться. Я даже могу подарить привилегию Российской Империи (с согласия деда, потому что у нас договорённость о том, что все, изобретенное мной, вырабатывается на его заводе, но взрывчатку он отказался делать по религиозным соображениям).
Жандарм удивился, видимо он думал, что жадные купцы радеют только о своей выгоде и им плевать на жизни солдат. Прошла минута, пауза явно затянулась, потом ротмистр сказал:
— Александр Павлович, откровенно говоря, я поражен, что частный негоциант так радеет о своей стране, что готов отказаться от своей прибыли — вон Нобель какое состояние сколотил на своем динамите. Я непременно доложу по команде о вашем предложении и извещу вас, как только получу ответ.
После ротмистра появился присяжный поверенный от деда. Я сообщил ему название процессов, что использовались при синтезе сульфаниламида: Исходным продуктом синтеза препарата является анилин. Анилин мы получали по реакции Зинина, ее описание можно взять из первой привилегии. Аминогруппу анилина замещают остатком уксусной кислоты и проводят сульфохлорирование. Далее проводят замену галогена в хлорангруппе замещенной сульфаниловой кислоты на аминогруппу. В конце получается такое соединение:
Брутто — формула: C6H8N2O2S
Структурная формула:
[1] Подобная ситуация, требующая личного решения царя, возникла с револьвером Нагана, кототрый ожидал от продажи своего револьвера такой же отдачи, как и с винтовкой Мосина — Нагана, которую хотели назвать «комиссионной», а назвали «русской». Царь просто начертал «Выдать оружейному мастеру Леону Нагану 200 000 рублей», с тем бельгиец и уехал в свой Эрсталь
[2] Матрешка.
[3] Здесь ГГ ошибается, не руководитель, а консультант. И работать он там будет с 1891 г, а пока еще — профессор Петербургского Университета, откуда его «уйдут» за сочувствие студенческим волнениям.
