Не только в разговорах дилетантов и в публикациях масс-медиа, но и в сугубо научной литературе можно найти самые разные мнения по этому вопросу. (Впрочем, как мы видели в главе 15, “спроецировать” эволюционное прошлое в настоящее, увидеть в сегодняшней картине будущие эволюционные тенденции в принципе очень трудно – если вообще возможно. А в данном случае на объективную трудность этой операции накладываются еще и субъективные пристрастия – ведь речь идет не о ком-нибудь, а о нас самих.) Так что нам не удастся в ответе на этот вопрос ограничиться простым “да” или “нет”, сославшись на “мнение ученых”, – придется разбираться обстоятельно.
До недавнего времени в популярной (а отчасти и в научной) литературе об эволюции человека широко обсуждались фантазии на тему, к чему эта эволюция приведет в будущем. Метод “прогнозирования” был прост: взять тенденции, проявлявшиеся в ходе предыдущей эволюции, и продолжить их еще дальше. Какие основные изменения можно увидеть в ряду форм от ранних австралопитеков до сапиенсов? Увеличение размеров мозга, уменьшение размеров лицевой части черепа (особенно челюстей), уменьшение числа и размера зубов, повышение точности и разнообразия движений – особенно мелких движений пальцев, губ и языка, рост продолжительности жизни. (На самом деле практически все эти изменения, включая даже рост объема мозга, о котором мы будем отдельно говорить в следующей главке, отнюдь не были столь неуклонными и однонаправленными. Но об этом прорицатели от антропологии обычно предпочитали не вспоминать.) Продолжив эти тенденции в будущее, авторы подобных рассуждений получали хлипкое, но весьма долголетнее существо с огромным мозгом, крохотным личиком, рудиментарными зубами и тонкими слабыми конечностями, способными к точным и ловким движениям – но не к усилиям.
Но эволюцию гоминид, как и всех прочих существ на свете, двигали дарвиновы силы – естественный и половой отбор. Мозг рос, челюсти уменьшались, а движения пальцев становились точнее потому, что обладатели именно таких черт оставляли в среднем больше потомства, чем их соплеменники с другими признаками. Однако сегодня ничто не указывает на то, что обладатели больших голов или, допустим, люди, лишенные даже зачатков “зубов мудрости”, размножаются успешнее прочих. Так какие же силы могут слепить из современного человека такого головастика? В ответ на этот вопрос приверженцы идеи перманентной эволюции либо пускаются в рассуждения в духе философов XIX века (“интенсивное использование клавиатур и сенсорных устройств стимулирует развитие пальцев и увеличение концентрации нервных окончаний, в результате чего пальцы будут становиться длиннее и более ловкими” и т. п.) – либо только пожимают плечами: мол, не хотите же вы сказать, что на нас эволюция остановилась?!
Правда, сейчас пророчества о Грядущем Головастике несколько вышли из моды (некоторые причины этого мы будем обсуждать в следующей главке). Но желание найти у современного человека хоть какую-нибудь “эволюцию” не ослабло. Лет десять назад, например, вышло исследование группы американских ученых из Висконсинского университета в Мэдисоне, утверждавшее, что именно в последние тысячелетия эволюция человека не только не остановилась, но наоборот – многократно ускорилась, и этот процесс продолжается и сейчас. Основанием для столь радикального вывода стали данные по однонуклеотидным полиморфизмам (снипам) – по мнению висконсинских геномиков, сегодня накопление таких разночтений в геномах идет чуть ли не в сто раз быстрее, чем десятки тысяч лет назад.
Можно было бы обсудить надежность методов, при помощи которых авторы этой работы оценивали скорость накопления снипов в древних популяциях. Но в этом нет нужды: как мы помним (см. главу “Стабилизирующий отбор: марш на месте”), наивысшая для позвоночных скорость фиксации нейтральных мутаций (то есть тех самых снипов) обнаружена у гаттерии – существа, не претерпевшего никаких видимых изменений за последние 100 миллионов лет. Иными словами, изменения, зарегистрированные в работе американцев, попросту никак не связаны собственно с эволюцией (или, по крайней мере, эта связь в работе никак не показана). Если, конечно, не считать, что любая замена любого нуклеотида – это уже эволюция.
В другой работе, выполненной в 2012 году финскими и британскими учеными, проанализированы приходские книги четырех финских сел с середины XVIII по середину XIX века, в которых сохранились записи обо всех рождениях (точнее, крещениях), браках и кончинах всех жителей этих сел. На основании этих записей авторы подсчитали, что в эти не столь уж далекие от нас времена почти половина родившихся не доживала до 15 лет, а пятая часть доживших не вступала в брак и оставалась бездетной. Откуда, по мнению авторов, следует вывод, что еще 150–250 лет назад популяция финнов подвергалась естественному отбору. Увы, приходские книги ничего не говорят о каких-либо наследственных чертах, обладатели которых чаще (или, наоборот, реже) других умирали в детстве или оставались одинокими в зрелом возрасте. А без таких сведений данные о детской смертности и доле бобылей не дают никакого основания для вывода о естественном отборе. Кроме того, как ни близок к нам исторический период, охваченный этим исследованием, он все же завершился до наступления эпохи прививок, антибиотиков и современного акушерства – которые резко снизили детскую смертность.
Я не выискивал среди работ, авторы которых утверждают, что эволюция человека продолжается, наиболее слабо аргументированные, а просто взял наугад две типичных. Практически все работы на эту тему, которые мне довелось видеть, содержат те или иные логические натяжки. Часто, например, в качестве текущего эволюционного тренда называют акселерацию – увеличение среднего роста взрослых людей в последних нескольких поколениях. Однако сейчас уже ясно, что основной механизм этого процесса – не эволюционный, а чисто физиологический: всё бóльшая доля населения в охваченных этим процессом странах могла себе позволить скармливать своим детям достаточно много белков и витаминов. Дополнительным фактором, возможно, было усиление “перемешивания” человеческого генофонда за счет постоянного ослабления социальных, а в какой-то мере – и национально-религиозных барьеров.
Кстати, саму нарастающую панмиксность человечества и особенно рост доли межрасовых браков нередко также приводят в качестве примера “современной эволюции”. Понятно, однако, что оснований называть этот процесс эволюцией не больше, чем, скажем, называть “новинкой литературы” сборник хорошо известных произведений нескольких писателей, ранее никогда не выходивших в одном издании. Если же считать (как это принято в господствующей ныне версии эволюционной теории – СТЭ), что основной эволюционный процесс – это видообразование, то нарастающее смешение рас следовало бы назвать даже “антиэволюцией” или “отрицательной эволюцией”: крупные, хорошо различимые и уже частично изолированные друг от друга географические разновидности на наших глазах вновь сливаются в единую популяцию – лишаясь тем самым всех шансов когда-нибудь развиться в самостоятельные виды.
Последним доводом сторонников “продолжающейся эволюции” обычно является указание на то, что, несмотря на все успехи медицины, в каждом поколении людей кто-то умирает или остается бесплодным именно из-за своих генетических особенностей (например, из-за того, что оказался гомозиготным по летальной мутации). Что это, как не проявление естественного отбора? Да, интенсивность его сегодня намного ниже, чем когда-либо в истории человеческого рода, – но все же не нулевая.
Но мы уже видели (см. опять-таки главу “Стабилизирующий отбор: марш на месте”), что “отбор” и “эволюция” – далеко не синонимы и что ситуация, когда отбор есть, а эволюции нет, – вовсе не редкость. Все, что можно рассматривать как примеры действия отбора на современных людей, – это примеры отбора стабилизирующего, поддерживающего видовую норму. Скорее уж как “эволюцию” можно было бы рассматривать именно его ослабление, приводящее к сохранению и даже размножению в человеческой популяции таких генетических вариантов, которые в “доцивилизованные” времена были бы безжалостно вычищены отбором.
Но прежде, чем сделать окончательный вывод, идет ли сегодня эволюция человека, давайте рассмотрим еще один поворот этой проблемы – имеющий довольно давнюю историю, но получивший особенную популярность в последнее время, когда новые методы исследования выявили новые, весьма неожиданные факты.