1921 год в Советской России прошёл под знаком новой войны на западной границе. В приграничных округах разрабатывались оперативные планы на случай вторжения «национальных армий», самих по себе или совместно с Польшей, а может быть, ещё и с Румынией. Наиболее вероятным сценарием начала новой войны казался следующий: начинают «националы» и белые, прорвавшиеся банды дезорганизуют красный тыл, а в случае успеха подключаются армии лимитрофов.

Нельзя сказать, чтобы советское руководство было так уж удручено этими перспективами. В наихудшем варианте все противники могли выставить не более 600 тысяч бойцов весьма сомнительного качества, а в Советской России народу, который не прочь ещё помахать шашками, слонялось без дела более чем достаточно. Бояться нового поражения не приходилось, а парочка новых советских республик по западным границам никак бы не помешала. Да и выгода налицо — в случае победы не надо платить полякам репарации. Тем более и немцы, невзирая ни на какие версали, с радостью были готовы помочь Советам громить Польшу.

Одно условие — Советская Россия не должна была выглядеть агрессором ни в каком случае. Вот это действительно дорого бы обошлось. Зато любая агрессия против неё тут же отозвалась бы колоссальным протестом трудящихся во всех странах, с ревнивым интересом следивших за небывалым опытом государственного строительства. Так что если начнут соседи — да пожалуйста!

Однако то, что понимали в Москве, понимало и польское правительство, так что в открытую лезть с войной не дерзало, ограничиваясь спонсированием банд. 1921 год был очень весёлым. Затем, поняв, что гоняться за укрывающимися за кордоном бандами можно до второго пришествия, Красная Армия решила перейти в наступление особого рода. 18 марта 1922 года РВСР одобрил предложение главкома РККА:

Если перевести этот текст на обычный человеческий язык, означал он следующее: коли господа соседи не уймут базирующиеся на их территории банды, то пусть не обижаются — с нашей стороны они получат тем же самым по тому же месту. Возможности у нас в этом смысле имелись богатейшие: бывших бандитов, с удовольствием прогулявшихся бы на польскую территорию, в приграничной зоне — пруд пруди, достаточно лишь намекнуть, что пограничная охрана в нужный момент будет смотреть в другую сторону…

То ли предупреждение подействовало, а может, полякам надоело вкладывать деньги в обречённое мероприятие — но 1922 год на советско-польской границе оказался куда более спокойным. Правда, требование выгнать с польской территории белые бандитские и террористические формирования являлось общим местом аж до самого 1939 года — но беспредела уже не было. Противостояние всё больше перемещалось в дипломатические сферы.

 

Первая половина 20-х годов была временем, когда множество новых государств и новых правительств на европейском пространстве присматривались, от кого чего ждать, проверяли друг друга на изгиб и на излом. Все они были новыми — одни никогда не имели собственной государственности, вторые давно её утратили, а третьи вроде бы сохранили те же названия, что и раньше, но имели новый строй, новые границы и новые правительства. Из этой каши ещё только предстояло вылепиться союзам, предпочтениям и приоритетам.

Если смотреть на вещи совсем грубо, Европа того времени была разделена на два блока: версальский (страны-победительницы и некоторые новые государства) и антиверсальский (советские республики и Германия), плюс некоторое количество государств, пока ещё никак себя не осознающих. Однако Польша себя осознавала, и ещё как! Насколько адекватно — это уже второй вопрос…

Международное положение Польши (равно как и других государств, принадлежавших раньше к Российской империи) — в начале 20-х являлось весьма пикантным и двусмысленным. РСФСР по-прежнему не была признана мировым сообществом, стало быть, не признавались и заключённые ею соглашения. Следовательно, восточные границы Польши на карте мира как бы не существовали. Кроме того, Рижским договором Польша освобождалась от ответственности за царские долги — а раз договор не признан, то был шанс, что на Варшаву возложат некоторую их часть, по принципу «хоть шерсти клок». К тому времени уже стало ясно, что с большевиков едва ли удастся что-то получить. Товарищи были крайне неуступчивые. Участие европейских держав в Гражданской войне давало повод выкатить встречные требования (что и было сделано чуть погодя), да и стиль поведения Совнаркома не позволял рассчитывать, что он будет столь же покорен европейским интересам, как его предшественники. А Польше деваться было некуда. Эти прискорбные обстоятельства заставили польское правительство, стиснув зубы, преодолеть естественное отвращение и начать предпринимать какие-то шаги, способствующие международному признанию РСФСР.

Но с другой стороны, страстная польская натура не позволяла идти навстречу «москалям», даже если эти шаги были выгодны. Кроме того, свою внешнюю политику Польша выстраивала в кильватере Франции, а Франция… Роль этого государства в межвоенной истории недооценена изрядно — жаль, что не по нашей оно теме, а то ведь есть что покопать… Его внешнеполитический стиль — интриги и предательство — настолько помог Гитлеру на его пути к могуществу Третьего Рейха, что свою судьбу оно заслужило куда больше, чем Польша… Прибалтийским государствам, исторически ориентировавшимся на Германию, а в данный момент — на собственные интересы, было проще.

А ведь есть ещё и «в-третьих». Польская элита упрямо ощущала свою страну как великую державу. Поэтому её правительство, поддерживаемое шляхтой, с маниакальным упорством пыталось сколотить из мелких восточноевропейских государств союз под своим руководством и начать по-крупному влиять на европейскую политику. Все союзы такого рода, едва наметившись, тут же разваливались, поскольку существовать подобное объединение могло либо под русским, либо под германским сапогом, никак иначе. А уж с Польшей в качестве лидера… пожар в борделе! Однако против доминанты не попрёшь, и паны пытались, пытались…

Внешняя политика Польши, раздираемая этими противоречивыми интересами, двигалась странным курсом. Так, 16 марта 1922 г. на Рижской конференции четырёх стран (РСФСР, Польши, Эстонии и Латвии) было принято решение о согласовании действий на предстоящей Генуэзской конференции, о взаимной гарантии договоров между ними, а также о желательности международного признания РСФСР. Однако стоило Парижу сказать «фи» — и поляки тут же дали задний ход, заявив, что решения, принятые в Риге, силы не имеют — это-де был лишь обмен мнениями. В Генуе польская делегация тоже заняла профранцузскую позицию, выступив против признания РСФСР, и осудила заключённый к тому времени советско-германский договор. Польская пресса подняла крик: договор, мол, — это подготовка нападения на Польшу. Конечно, при случае Россия и Германия охотно разделили бы надоедливую соседку по новой, но полагать, что взаимоотношения двух серьёзных государств не имеют иной цели, кроме как плести интриги против Польши…

Поведение поляков в Генуе ещё раз подтвердило: на слово Варшавы положиться нельзя. Перспективы восточноевропейского блока стали совсем призрачными — кому нужно заключать договоры с государством, с такой необыкновенной легкостью отказывающимся от собственных решений…

Зато интереснейшее заявление поступило от англичан. В беседе с британским министром финансов Чемберленом польский представитель попытался убедить последнего, что сильная Польша отвечает интересам Англии. И услышал в ответ, что ничего подобного — сильная Польша будет мешать экспансии Германии на восток, в которой заинтересована Англия. Помните знаменитую фразу о том, что у Британии нет ни постоянных друзей, ни постоянных врагов, а есть лишь постоянные интересы? Она сталкивала Россию и Германию в 1914 году и теперь собиралась в новых условиях повторить тот же финт, а государство между ними… ему просто не повезло с географией!

Франция была в большей мере заинтересована в сильной Польше, создававшей Германии угрозу с тыла и тем самым дававшей Парижу дополнительную гарантию безопасности. Понятна и привязанность Польши к Франции — совершенно аналогичный расчёт, гарантия безопасности. Это потом выяснится, что он был глубоко неверен…

…В конце концов грозный призрак германо-советского блока заставил «мировое сообщество» признать СССР, несмотря на то, что его правительство наотрез отказалось платить царские долги и отменять монополию внешней торговли. 1 февраля 1924 г. Советский Союз признала Англия, за ней потянулись и другие европейские страны. Польско-советские отношения тоже вроде бы начали стабилизироваться. 31 июля 1924 г. была согласована линия границы. К этому времени завершилась и репатриация оказавшихся на советской территории поляков.

Тем временем польская экономика переживала не лучшие времена. Экономический кризис и инфляция заставили Варшаву искать помощи — естественно, у тех стран, к которым она так упорно набивалась в союзники. Франция в займе отказала. Англия вроде бы подавала какие-то надежды, и даже в результате было подписано торговое соглашение (в результате которого, кстати, британцы получили возможность проникнуть в польскую экономику) — однако денег они так и не дали. В конце концов Варшава сумела получить у Парижа 300 млн. франков военного займа, но одновременно был подписан договор о поставках французского вооружения — классическая, ещё на Российской империи опробованная схема: дать взаймы и на те же деньги обеспечить себе рынок сбыта. Как повлиял этот займ на экономическое положение государства — можно догадываться, но нужно ли гадать?

Постепенно стало сбываться и британское предвидение об экспансии Германии на восток. Правда, ручное веймарское правительство дальше робких разговоров не шло — но разговоры, однако, начались… В январе 1925 года оно обратилось к Англии и Франции с предложением гарантировать западные границы страны и одновременно заговорило о ревизии восточных границ. Германия хотела получить обратно Поморье, предложив Польше взамен право торговать в портах Балтийского моря. Получив отказ, немцы в июле 1925 года объявили бойкот польским товарам. Варшава обратилась за помощью к Англии и Франции, но тех интересовали лишь собственные дела, так что они преспокойно заключили с Германией Рейнский гарантийный пакт, совершенно не вдаваясь в вопросы восточных границ. Это был ещё очень тихий, но уже вполне отчётливый звоночек из будущего…

Советский Союз тоже начал вырабатывать свой почерк. В 1925 году в советско-германских отношениях наступило охлаждение — верх в Германии взяли прозападные силы. Тогда 29 сентября 1925 года Советский Союз предложил полякам сближение на антигерманской основе — и, естественно, получил отказ, но при этом напугал немцев. После чего наши тут же заключили с Германией торговый договор, а 24 апреля 1926 г. — пакт о ненападении и нейтралитете. Поскольку Германия не имела с СССР общей границы, этот пакт может показаться довольно забавным… Но учитывая, что Варшава на антисоветской основа готова дружить хоть с чёртом, а не то что с немцем — он был чрезвычайно актуален. Теперь, буде речь зайдёт о новой войне, Польша не сможет получить Германию в качестве союзника. Бессмысленные и бесперспективные переговоры, а потом стремительный разворот и заключение договора со страной, против которой только что предлагалось дружить — вам этот пируэт ничего не напоминает?

…Следующие годы прошли в противоборстве двух стремлений. Поляки усиленно пытались создать военно-политический блок так называемых лимитрофов — мелких стран по западным границам Советского Союза. Наши, в свою очередь, налаживали отношения с Германией и Литвой, основными противниками Польши.

В мае 1926 года в результате государственного переворота к власти пришёл Пилсудский. Впрочем, на польско-советские отношения это не повлияло, поскольку улучшить отношения между странами не могло, а ухудшать в той обстановке было некуда.

 

А потом наступил 1927-й — «год военной тревоги». В Китае прошла инспирированная британцами серия антисоветских провокаций, завершившаяся налётом уже на советское торговое представительство в Лондоне и разрывом англо-советских отношений. Это может объясняться и, скорее всего, объясняется британскими внутриполитическими раскладами — консерваторы на выборах разыгрывали антисоветскую карту и теперь надо было хоть чем-то её подкрепить.

Однако были силы, которые отнеслись к происходящему всерьёз. Одновременно с британскими провокациями резко активизировался белогвардейский террор. Его проводили боевики РОВС, финансируемые эмигрировавшими русскими промышленниками и тесно связанные с французскими спецслужбами. Впрочем, игра «в 1905 год» не получилась — РОВС не партия социалистов-революционеров, а ОГПУ — не охранка. Советские чекисты и пограничники переиграли террористов — учитывая количество агентов ОГПУ в эмигрантских кругах, ничего удивительного в этом нет…

Но самые серьёзные события произошли в Польше. 7 июня на вокзале в Варшаве двадцатилетним русским эмигрантом Борисом Ковердой был убит полпред СССР Войков. На сей раз это был именно бледный юноша, и взор у него горел — но вот в то, что молодой человек являлся террористом-одиночкой, не верит сейчас, кажется, никто из историков. Дипломат — не сосед-лавочник, чтобы его убить — надо самое малое знать, как он выглядит, его маршруты и пр. На суде Коверда утверждал, что расправился с Войковым в отместку за убийство царской семьи и вообще за «преступления большевиков»… Однако известно, что покушение он готовил совместно с редактором белорусской антисоветской газеты Павлюкевичем и казачьим есаулом Яковлевым. Едва ли сии мужи, доблестно укрывшиеся за спиной мальчишки, так же, как и он, безмерно страдали по русскому монарху. Это явно была ещё одна акция белой эмиграции. Какую цель она могла преследовать?

А в самом деле — какую?

Посол — как правило, человек маленький и легко заменяемый, но вот статус его огромен и важен. Традиции межплеменных, а потом и межгосударственных отношений сложились таким образом, что убить парламентёра или посла, тем более в напряжённой международной обстановке — даже не бросить перчатку, а плюнуть в лицо другой стороне. В 1923 году в Швейцарии был застрелен советский дипломат, посол СССР в Италии Воровский. Убийцы аргументировали свои действия примерно таким же образом. Суд присяжных оправдал террористов. Тогда СССР обрушил на Швейцарию тяжелейшие санкции. Были не только прекращены все дипломатические и правовые отношения, но объявлен экономический бойкот. Кроме того, СССР отказывался от участия в любых международных мероприятиях, если они проходили на швейцарской территории. Экономический ущерб от этой политики был такой, что в 1927 году швейцарское правительство публично осудило убийство Воровского. Тогда СССР отменил экономические санкции, но дипломатические отношения были восстановлены лишь в 1946 году. Такие последствия влекло за собой убийство дипломата.

Какие шаги должны были последовать за убийством Войкова? Организаторы его могли рассчитывать как минимум на разрыв дипломатических отношений между Польшей и Советским Союзом, а то и на войну. Новое военное столкновение с СССР было мечтой эмиграции, надеждой на возвращение домой на белом коне. Однако не вышло. Пилсудский был лютый антисоветчик, но отнюдь не дурак и не враг собственной страны. На «швейцарский вариант» он не пошёл.

Суд состоялся через неделю после покушения, 15 июня. Из Лондона последовала просьба — не приговаривать террориста к смертной казни. Адвокаты говорили прочувствованные речи о «большевистском терроре», в которых правды было примерно столько же, сколько в листовках Геббельса. Польский суд, в отличие от швейцарского, впрочем, на эти аргументы не повёлся. Террорист получил бессрочную каторгу, заменённую вскоре 15-ю годами (реально он был освобождён через десять лет, в 1937 году).

Наше правительство потребовало, чтобы к участию в следствии допустили советских представителей — в этом было отказано, и неудивительно: кто знает, что вскроется в ходе расследования? Впрочем, приговор Москву удовлетворил: у нас тоже нечасто практиковали применение высшей меры по отношению к столь юным подсудимым. Зато 10 июня в Москве, в ответ на убийство Войкова, расстреляли двадцать деятелей белой эмиграции, оказавшихся в руках ОГПУ, и на этом всё утихло — только по границам страны пограничники продолжали отлавливать террористов.

А дальше начались странные события. То ли русским эмигрантам понравилось убивать советских дипломатов, то ли они уже откровенно, от отчаяния, нарывались… 2 сентября другой белогвардеец, Трайкович, покушался на жизнь советского дипкурьера Шлессера, однако был убит его напарником. И тут же польская пресса обвинила в слишком резких действиях… как вы думаете, кого? Ну не террориста же, в самом деле! По-видимому, нашим дипкурьерам следовало стоять под пулями и звать полицейского.

Некоторый эффект от перестрелки всё же последовал: под аккомпанемент этих заявлений поляки в конце сентября прекратили переговоры касательно договора о ненападении — впрочем, те и так буксовали. 4 мая 1928 г. было совершено покушение на советского торгпреда Лизарева. СССР уже привычно потребовал ликвидации антисоветских организаций в Польше — с обычным нулевым результатом.

Может быть, польско-советские отношения в 1927 году получились бы более «горячими», однако полякам было недосуг — они собиралась воевать с Литвой, и лишь по причине того, что к этой идее резко отрицательно отнеслись все соседи и Лига Наций, битва не состоялась. Более того, 10 декабря 1927 г. страны подписали соглашение о прекращении состояния войны — правда, дипломатических отношений не восстановили, но и то хлеб…

С Германией отношения у Польши были немногим лучше, чем с СССР и с Литвой. В то время между ними шла таможенная война (хотя любые попытки СССР улучшить экономические отношения с Польшей торпедировались последней именно на основании того, что это-де не понравится Германии). В октябре 1929 года они всё же сумели договориться о взаимном отказе от всех финансовых претензий по итогам Первой мировой войны, а в марте 1930-го был подписан польско-германский торговый договор. Впрочем, он так и не вступил в силу, поскольку летом отношения вновь ухудшились, вплоть до инцидентов на границе. Германские правые уже открыто заявляли, что восточная граница не является окончательной, а отошедшие к Польше земли должны быть возвращены.

Начиная с декабря 1931 года снова обострилась таможенная война — Польша повысила пошлины на германские товары, Германия — на польские. Варшава начала усиливать войска на границе с Данцигом, Восточной Пруссией и Силезией. Впрочем, всё ограничилось демонстрацией — но демонстрацией с далеко идущими последствиями. Обострение отношений дало Германии основание потребовать равноправия с остальными государствами по части вооружений, и 11 декабря 1932 года она получила желаемое.

Но поскольку затруднительно ругаться сразу со всеми соседями, в отношениях с СССР наступило потепление, и 25 июля 1932 года даже был наконец подписан договор о ненападении, вступивший в силу 23 декабря 1932 г. Через месяц с небольшим, 30 января 1933 г., рейхсканцлером Германии стал Адольф Гитлер.