«Зона смерти»

В 1920 году положение с продовольствием улучшилось. Во всём остальном много лучше не стало. Лагерь за лагерем являют собой одну и ту же картину (только народу там теперь намного больше):

Домбе:

«Люди жаловались, что ночью невозможно спать от холода… Отапливаются бараки железными печками, однако их при осмотре ещё не было. Большинство без обуви — совсем босые. Одежда грязная и оборванная. Особенно нуждаются в верхней тёплой одежде. Кроватей и нар почти нет… Ни соломы, ни сена нет вовсе. Спят на земле или на досках… В баню ходят приблизительно раз в 2 месяца…

Нет белья, одежды; холод, голод и грязь, и всё это грозит громадной смертностью. Администрация не нашла возможным показать мне отхожие места, несмотря на мои неоднократные требования».

Стшалково:

«Состояние здоровья пленных ужасающее и гигиенические условия отвратительные. Большинство зданий — это землянки с продырявленными крышами, земляным полом… окна забиты досками вместо стёкол, и даже те окна, где есть стёкла, в большинстве не открываются… Многие бараки переполнены. Так, 19 октября с. г. барак для пленных коммунистов был так переполнен, что, входя в него посреди тумана, было вообще трудно что бы то ни было рассмотреть. Пленные были скучены настолько, что не могли лежать, а принуждены были стоять, облокотившись один на другого…»

Дальше про одежду и обувь — к чему повторять? Этим пленным, впрочем, повезло — им выдали одежду, закупленную польскими властями после английских солдат — тоже лохмотья, но хоть что-то…

«Грязь царствует повсюду. Белья для смены почти нет ни у кого, многие пленные жаловались, что они не меняли бельё в течение 3-х месяцев. Мытьё происходит в общей прачечной без мыла, в холодной воде, вода из кранов еле-еле течёт… Каждый день пленные моются холодной водой у колодца. Какой это будет ужас зимой».

Вот буквально крик командира укрепрайона Модлин — по-видимому, просто порядочного человека, ибо что ему до лагерей?

«Докладываю господину генералу, что среди пленных, дислоцированных в укрепрайоне Модлин, свирепствует эпидемия желудочных заболеваний („холерина“). В настоящее время в госпитале 900 желудочных больных, из числа которых почти десять процентов смертельных случаев… Главные причины заболевания — поедание пленными различных сырых очисток и полное отсутствие обуви и одежды. Прошу о безотлагательных распоряжениях для спасения остальных».

Тогда, 28 октября, начальник укрепрайона ещё не знал, что это была не холерина. Но уже в начале ноября стало ясно, что к прежним болезням пленных — тифу и дизентерии — прибавилась ещё и холера. Вскоре она появилась и в 40-тысячном лагере в Стшалково. Болезнь начала перекидываться на местное население, которому пришлось расплачиваться за нечеловеческие условия содержания пленных.

Мы совершенно не трогали ещё один лагерь — Тухоль, «зону смерти». Ближайшей зимой здесь погибнет, по разным данным, 2–22 тысячи человек. В ноябре в Польше появились наши уполномоченные по делам военнопленных. Вот один из отчётов, о концентрационном пункте для раненых в Тухоле, которых к тому времени было там 1700 человек.

«Большинство это раненные в конечности, многие с ампутированными ногами, многие с поломанными или раздробленными костями. Больные и раненые там находятся с августа с. г. Больничные здания представляют собой громадные бараки, в большинстве случаев железные вроде ангаров. Все здания очень ветхие и испорченные, в стенах дыры, через которые можно просунуть руку. Каждый барак разделяется на две большие палаты, отапливаемые кирпичными или железными печками для торфа. Холод обыкновенно ужасный. Говорят, что во время ночных морозов стены покрываются льдом. Больные лежат на ужасных кроватях, многие — на совсем поломанных и очень маленьких. Все на грязных матрацах без постельного белья, только 1/4 часть имеет какие-то одеяла, покрыты все грязными тряпками или одеялом из бумаги… Подушек нет вовсе. Все жалуются на холод, который не только не даёт возможности залечить раны, но причиняет, по мнению врачей, большие страдания раненым… Мыла нет, так что больных моют мылом раз в неделю, иногда раз в две недели. Некоторые больные были совсем без рубашек, многие указывали на чёрное от грязи бельё, т. к. не меняли его с августа месяца.

Врачебного персонала очень мало, даже сестёр… Медицинский персонал жалуется на полное отсутствие перевязочных средств, особенно бинтов и ваты».

…Начальство спохватилось лишь 22 ноября, осознав, что зимы население лагерей попросту не переживёт — а ведь война закончилась, и скоро придётся отчитываться за пленных. Совещание в верхах приняло решение: быстро подготовить лагеря к зиме, передать 15–20 тысяч комплектов обуви и шинелей, выделить диетические пайки истощенным пленным и пр.

Как вы думаете, решение было исполнено? Правильно! 6 декабря военный министр Польши Соснковский пишет:

«К сожалению, фактическое состояние свидетельствует, что мои прежние приказы в этой области столкнулись с неумением и непониманием соответствующих исполнительных органов».

Прежние… А этот и последующие?

И ужас зимой наступил. Много писали про Тухоль, но вот что творилось в Стшалково.

Из доклада комитета РКП(б) в лагере № 1 в Стшалково. 23 апреля 1921 г.

«В последнюю эпидемию тифа и холеры в Стржалковском лагере умирало до 300 человек в день, конечно, безо всякой помощи, потому что даже хоронить их не успевали… Борьба с холерой сводится к нулю… Больных кладут по двое на кровать, происходит обмен болезнями. Из-за отсутствия мест больных выписывают на следующий день после падения температуры. Новые приступы — и результат: в мертвецкой до потолка трупов и горы вокруг неё. Трупы лежат по 7–8 дней, объедаемые крысами, а порядковый номер списка погребения перевалил на 12-ю тысячу. Тогда как за всё время германской войны он достиг только 500… По имеющимся данным, такие же результаты дала эпидемия в лаг. Тухоль…»

А вот какой-то совсем небольшой лагерь в Пулаве.

Из доклада председателя РУД Е. Я. Аболтина и уполномоченного РУД К. Лапина. 2 мая 1921 г.

«Что в прошлом, т. е. до заключения мира с Польшей, жизнь наших военнопленных в польских лагерях была один сплошной кошмар, станет ясно каждому; полчаса побеседовавшему с военнопленными. Сам начальник пункта не отрицает этого, указывая, что его предшественник (какой-то майор) был чрезвычайно жестокий человек и ничего не предпринимал для улучшения жизни военнопленных.

Во время пребывания этого майора в должности начальника пункта развилась эпидемия сыпного тифа, причём смертность достигла самой невероятной цифры — 30–40 %.

По сведениям начальника пункта, с 4 октября 1920 года по 1 апреля умерло 540 человек, т. е. приблизительно 1/3 всего наличного состава лагеря. По сведениям же военнопленных, в течение всего этого срока умерло не меньше 900 чел., зарытых на левом берегу Вислы (по 30–40 человек голыми вместе) в ямах. Для пресечения эпидемии майором ничего не предпринималось, и в конце концов этот палач сам пал жертвой этой же эпидемии…»

Маленький нюанс: с началом репатриации в Пулаве был устроен приёмно-пропускной пункт, где собирали пленных и формировали эшелоны.

Так вот: там же проводили и санобработку. Санобработка по прибытии с фронта в лагерь — дело обычное, но чтобы обрабатывали тех, кого отправляют из лагеря домой…

Вообще-то это неправильно — употреблять в исторических работах слово «верить». Но всё же: прочитав всё это, вы верите, что в польском плену погибло только 16 тысяч красноармейцев?

В декабре 1920-го началась передача пленных советским властям. Производилась она весьма цинично. Поляки даже не пытались скрыть перед «этими москалями» состояние пленных, их просто вышвыривали в сторону России.

Из докладной записки зам. Председателя Белорусской комиссии по эвакуации населения С. Кагана. 15 декабря 1920 г.

«Сообщаю, что 10/XII с. г. во исполнение постановления согласительной комиссии об обмене 18 польских военнопленных на 36 военнопленных красноармейцев, я выехал в м. Столбцы… Красноармейцы прибыли чрезвычайно изнурённые и истощённые, в лохмотьях, и один даже без всякой обуви. Жаловались на дурное питание и обращение; вагон был совершенно не приспособлен к перевозке и даже не был очищен от свежего конского навоза, который лежал слоем в 1/4 аршина… По прибытии в Минск и по осмотре врачом 30 красноармейцев были отправлены в изоляторы Белкомэвака, а остальные — в общежитие».

Естественно, для репатриации выбирали пленных, которые считались здоровыми. Тем не менее из 36 человек 30 были отправлены в больницу. Кстати, как вы полагаете, конский навоз — это неопрятность или сознательное оскорбление?

В дальнейшем отправляемых на родину как-то одевали, но весьма своеобразно: для того чтобы одеть отъезжающих, отбирали последнее у тех, кто остаётся. Какой был в этом смысл? Самый прямой: к тому времени начала поступать гуманитарная помощь, да и РУД покупала одежду для пленных, так что были неплохие шансы, что к тому времени, когда начнут отправлять последние эшелоны, польской стороне тратиться на одежду уже не придётся.

В марте поляки ещё раз показали себя. Казалось бы, договор подписан, надо выполнять. Но вот смотрите, что произошло.

Из доклада вернувшихся из плена коммунистов 77. 77. Рыжакова и В. Володина в ЦК РКП(б) и ВЦИК. 12 апреля 1921 г.

«В пятницу 4 марта сержант 1-го отделения Яворский пришёл к нам, коммунистам, в бараки и официально объявил, что в воскресенье, 6 марта, все коммунисты отправляются на родину. 5 марта нас водили в баню и начали выдавать обмундирование… Вдруг приходит поручик и заявляет, что пришло распоряжение из Варшавы от Министерства военных дел — оставить коммунистов до особого распоряжения. В это время стало известно о Кронштадтском мятеже. И коммунисты были задержаны (наше мнение) в связи с этим событием. Нам известно, что красноармейцам в лагере говорили агенты Савинкова — Балаховича, указывая на наши бараки: „Советская власть в России пала, за все наши муки ответят своими головами вот эти два барака коммунистов“. Мы подозреваем, что они намеревались учинить неслыханное зверство».

Вот интересно: если бы кронштадтское восстание не было так быстро разгромлено, стал бы Пилсудский соблюдать перемирие или начал бы второй акт завоевания «восьми воеводств»?

Коммунисты лагеря Стшалково сориентировались быстро. Они объявили голодовку — и администрация, по-видимому, попросту перепугавшись, всё же отправила их домой. Тем более что мятеж к тому времени был подавлен, и стало ясно, что польскому правительству придётся сосуществовать с Советской Россией ещё неопределённое время.

Впрочем, послабление было временное. Как отмечено в протоколе 11-го заседания российско-украинско-польской смешанной комиссии по репатриации от 28 июля,

«…польское командование лагерей как будто бы в отместку после первого приезда нашей делегации резко усилило свои репрессии. Получивши выговор центральной власти за свои послабления, допущенные ими в майских постановлениях с нашими уполномоченными, командование лагерей стремится сторицей исправить свою ошибку и свою оплошность, выместив это на положении военнопленных».

Как видим, не все приказы польского руководства не исполнялись. Некоторые исполнялись весьма охотно. А РУД нисколько не сомневалась в преднамеренности зверств в лагерях.

«Красноармейцев бьют и истязают по всякому поводу и без всякого повода. Красноармейцев калечат, когда они не отдают свою последнюю рубашку; которую хотя надеть на отправляемых в Россию. Его избивают и истязают, когда он ночью не по всем правилам вытянулся в струнку; его просто истязают ночью польские солдаты ради потехи и удали, его избивает и глумится над ним всякий „балаховец“ который при подписании мира с Россией имеет возможность свободно ходить по всему лагерю и при помощи своих кулаков показывать свою лояльность Советской России».

…Всё это ни в коей мере не преувеличение, а честная выжимка из толстенного сборника, составленного в основном из документов, предоставленных польской стороной. Кстати, данные польских проверок, в общем-то, не противоречат советским. В том, что касается общей картины, они совпадают, просто поляки (поскольку инспекции проводили в основном врачи) больше внимания обращают на условия жизни и санитарное состояние лагерей, а наши — ещё и на обращение. И в качестве резюме для тех, кто все жё добрался до конца этой безысходной, тягостной главы — выдержка из доклада Е. Я. Аболтина, председателя российско-украинской делегации, написанного уже после окончания обмена, в феврале 1922 года.

«Может быть, ввиду исторической ненависти поляков к русским или по другим и экономическим, и политическим причинам, военнопленные в Польше не рассматривались поляками как обезоруженные солдаты противника, а как бесправные рабы. Жили военнопленные в построенных германцами старых деревянных бараках. Пища выдавалась негодная для потребления и ниже всякого прожиточного минимума. При попадании в плен с военнопленного снимали всё годное к носке обмундирование, и военнопленный оставался очень часто в одном лишь нижнем белье, в каковом и жил за лагерной проволокой…

Содержа пленных в нижнем белье, поляки обращались с ними не как с людьми равной расы, а как с рабами. Избиения в/пленных практиковались на каждом шагу. В протоколе 9-го заседания Смешанной комиссии от 8. VII.21 г. сказано: „Избиения красноармейцев, имеющие характер эпидемии, до сего времени не прекращаются“.

В том же протоколе дальше говорится, что военнопленные не могут быть обращены на работы, унижающие человеческое достоинство, как-то: запряжка в телеги, плуги, бороны. В протоколе, составленном в лагере Стржалково 4 мая 1921 г., который подписан и представителями Польправительства, говорится: „Предлагается не заставлять в/пленных возить на себе бочки с нечистотами. Устранить это увеличением конского состава“.

Смертность пленных при вышеуказанных условиях была ужасна. Сколько умерло в Польше наших военнопленных, установить нельзя, так как поляки никакого счёта умершим в 1920 г. не вели…

В лагерях помещалась половина в/пленных, другая же половина находилась на работах, но и находящиеся в рабочих дружинах не были в лучшем положении. Истощённых и полуодетых, несмотря на погоду и время года, гоняли на самые разнообразные и непосильные работы. Плата за работу полагалась по приказу 18 марок в месяц, но в большинстве случаев её не платили. Рабочее время было неограниченно».

Ну и напоследок совершенно прелестная подробность. Польское правительство, эксплуатируя пленных как рабов, попыталось ещё и предъявить РСФСР счёт за их содержание. Но тут уже не вышло. Наши представители опросили пленных и подсчитали, что всего польской стороной на их содержание было потрачено около 1,5 млрд польских марок, а наработали наши пленные в Польше на 6 млрд. марок. После чего поляки полностью потеряли интерес к взаиморасчетам.

Итак, на родину в 1921 году вернулось 76 тысяч пленных. Не все из них дожили до 1939 года, но многие дожили. И как вы думаете, сколько из них, узнав о том, что нашими войсками взято 180 тысяч польских пленных, тут же уселись писать заявления в НКВД, вспоминая имена своих палачей в надежде, что кто-то из них всё же достался нашим?

Доктор исторических наук Николай Антипенко был во время войны заместителем командующего 1-го Белорусского фронта по тылу. Впоследствии он рассказывал своему ученику Александру Колеснику:

«Когда советские войска в 1944 году вошли в Польшу, то 18 бойцов, которые когда-то были в польских лагерях, просто пришли в ярость и из чувства мести рвались в те места, где их когда-то содержали. Они, кстати, узнали там и некоторых представителей администрации, которые тогда были живы. Пришлось силой их утихомиривать, чтобы их чувство мести не выплеснулось в расправу над поляками. Польское руководство тогда клятвенно заверило, что будут поимённо восстанавливать списки всех погибших красноармейцев. Будут установлены памятники, будет установлен храм, в котором воздадут все необходимые покаяния…»

Однако, ждём до сих пор…