— Я больше никого не полюблю!

Мой собеседник серьезен и категоричен. Ему всего 19 лет, а на вид и того меньше. Маленький, худенький и очень нервный. Он только что провалил очередную сессию, у него непрекращающиеся материальные проблемы, но безпокоит его другое. А именно — тот опыт, который стоит за приведенным выше утверждением.

— Ты знаешь, пережив разочарование, многие так говорят. Но боль потом проходит, начинаешь видеть в случившемся не предательство, не чью-то жестокость по отношению к тебе, а просто жизненную ситуацию, одну из многих, которая пусть и сопряжена с какими-то потерями, но точно так же обогащает и определенными приобретениями. Причем даже более ценными, чем то, что ты утратил. Все пройдет, и ты посмотришь на оставшееся позади иначе. Причем наверняка будет это уже скоро.

— Ну уж нет! Снова открываться, быть зависимым, беззащитным, уязвимым, чтобы тебе наплевали в душу, измучили, бросили и еще потом над тобой смеялись? Зачем мне это?

Открываться и быть уязвимым… Сегодня на это решается, кажется, все меньше и меньше людей. И причины преимущественно те же, только необязательно все объясняется несчастной любовью или влюбленностью — просто боязно. Своеобразный кризис — одновременно и следствие всех прочих кризисов, и основа их в настоящем и будущем. Неготовность довериться, страх открыться, ужас от ощущения собственной безпомощности перед лицом внешних угроз, а еще больше — внутренних потрясений.

Сейчас едва ли не каждый — зверушка в норке, улитка в своем домике, в крайнем случае — человек в футляре, который он долго и тщательно для себя подбирал. Все это — и норки, и домики, и футляры — ради одного: чтобы избежать боли. Человек может жить на виду, постоянно находиться в гуще толпы, быть не просто общительным (или, как чаще говорят в наше время, как пишут в резюме, «коммуникабельным»), а самой настоящей душой любой компании и при этом… никого и никогда не подпускать к себе близко, точнее — не пускать внутрь.

Не важно, о ком речь: о сильном, уверенном в себе, даже брутальном мужчине, о привлекательной, не менее уверенной в себе женщине, об успешном менеджере, политике, олигархе, чиновнике и даже… священнике. Страх открываться, страх становиться уязвимым имеет характер всеобщий.

И он не просто мешает жить, не просто делает нашу жизнь бедней и скучней, превращает в тусклое подобие ее самой. Мне кажется, что все гораздо хуже: он сводит жизнь к существованию, а человеку препятствует быть человеком. И совершенно реальным становится риск прожить отпущенный каждому из нас срок так, словно мы и не жили вовсе. А что вместо этого? Прятались, закрывались, таились… Боялись…

Чтобы получать необходимое количество кислорода, нужно дышать полной грудью, вдыхать воздух, окружающий нас, наслаждаться тем, что он есть, не опасаясь проглотить какую-нибудь безобидную летящую нам навстречу мошку: это не страшно — одно неприятное мгновение, и все позади. Переварим, не отравимся. Страшней — перманентно задыхаться.

Чтобы действительно, а не призрачно жить, нужно обязательно открываться — всему тому и всем тем, что и кто встречает нас на нашем пути. Красоте этого удивительного мира, чтобы впустить ее в себя и приобщиться к ней. Прекрасной мелодии, чтобы она звучала и в нас. Мудрому слову, чтобы оно сделалось и нашим достоянием. Человеку, чтобы он стал для нас близким и родным, а мы стали такими же для него.

Человеку открыться всего трудней: подвоха, удара исподтишка ждешь ведь лишь от подобного себе. Почему? Потому, что уже сталкивался с этим прежде. А может, потому, что сам не однажды поступал так с другими.

Открываться — не обязательно говорить о себе все до мельчайших подробностей, делиться самым сокровенным, выворачиваться наизнанку, распрямляя каждый, даже самый перекрученный ее, изнанки, шов. Это все, может быть, нужно, даже необходимо, но лишь иногда, в редких, скорее даже исключительных случаях. Или — на исповеди, в момент покаяния.

Открываться — значит просто не полагать между собой и другим преграды, не устанавливать барьера, не держать предупреждающе вытянутую вперед руку: «Ближе не подходи, а то…» А то ударю. Или убегу. Или замолчу и не пророню больше ни слова. Открываться — значит не защищаться, не прятаться и не бояться, верить, чувствовать, что другой — как ты, а ты — как он. Что вы не просто одной крови, как герои известной повести Киплинга, — нет, вы капли единой кровеносной системы, и вам друг без друга никак не обойтись.

 

 

Не решаешься открываться, боишься людей, закрываешь свой футляр на прочный, проверенный замок, задыхаешься в его пыльной и душной внутренности — останешься закрытым и по отношению к Богу. Навык, усвоенный душой в общении с людьми, слишком во многом определяет и наше общение с Ним. Как скажешь в молитве «Отче наш…», если не понимаешь, не чувствуешь, что это такое — «наш», если ты всегда лишь «я» и с другими «я» не происходит в любви соединения в «мы»? Скажешь, конечно… Но не поймешь и не почувствуешь тогда и того, что заключено в слове «Отче»: ощущение сыновства, не сиюминутное, мимолетное, а как достояние сердца приходит по-настоящему лишь тогда, когда начинаешь окружающих воспринимать как братьев и сестер.

Но как же, как не бояться людей? Что делать с опытом — с тем, который так выпукло представлен в литературе, в рассказах других, со своим собственным? Мы ведь знаем (точно знаем!), что всякий может подвести, бросить, предать. Мы и сами все это можем. Как с этим быть? Пренебрегать, игнорировать, набивать новые шишки и синяки, приобретать новые рубцы на сердце?

Тут каждый выбирает сам. Выбирает, чего бояться больше, что страшней лично для него: боль новых разочарований или вероятность даже не узнать того, кем мог стать для нас другой человек, какой удивительной, полной, настоящей могла бы быть наша жизнь, провести ее за стеклом. И выбор этот — определяющий.

Хотя скажу откровенно: я совсем не считаю, что разочарование — это такая уж трагедия. Не считаю, что так убийственно предательство и даже насмешка над нами предающего — вчерашнего друга. Это тоже выбор: убиваться или же со смирением принять произошедшее и стать опытнее и сильнее. И преодолеть страх — однажды. А потом снова. И снова. И, может быть, даже навсегда.

…Юноша, мой собеседник, слушает меня. Грустный, трогательный, как маленький воробей, зябнущий на ветру. Он и правда будто замерз, выстудился тем холодом, к которому оказался не готов, для преодоления которого ему не хватило собственного тепла. Но мне кажется, что, несмотря ни на что, он мне верит. Или пытается поверить.

— Скажите… Скажите, что же может помочь преодолеть этот страх хотя бы впервые? Я хочу…

И я отвечаю ему теми словами, которые когда-то услышал сам и ощутил их всепобеждающую силу:

— Старайся помнить всегда, в любой ситуации, что у тебя и у всего происходящего с тобой есть Свидетель. Тот, Который лучше всех знает, что такое самое страшное предательство, самая жестокая насмешка, самая мучительная смерть. Знает, на что способен каждый из нас. И все равно открывается — любому, кто этого хочет. Он и научит тебя, как не бояться. Он и защитит.

Хочешь преодолеть страх — верь Ему. И преодолеешь.