Теперь, когда Джимми уехал, оставив дом в ее полном распоряжении, Рэйчел решила сначала принять душ и выпить, а потом прогуляться на пляж. Джимми набил кухню припасами с достойной восхищения основательностью. Смыв с себя дорожную пыль и переодевшись в легкое летнее платье, Рэйчел отправилась на поиски ингредиентов для Кровавой Мэри и, к великому своему удовольствию, быстро нашла все, что требовалось. Бутылка водки, томатный сок, соус табаско, немного хрена, в холодильнике обнаружился даже сельдерей. Со стаканом в руке она набрала номер Марджи, чтобы сообщить, что добралась вполне благополучно, но той не оказалось дома, и Рэйчел, оставив сообщение на автоответчике, отправилась наконец к морю.

Тем временем благоуханный день превратился в прелестный вечер, последние блики заходящего солнца играли на верхушках пальм и золотили плывущие на юг облака. Примерно в ста ярдах от берега трое местных мальчишек-серфингистов катались на волнах прибоя, до Рэйчел доносились их громкие возгласы. Помимо них, огромный полумесяц пляжа был совершенно пуст. Рэйчел поставила стакан на песок, скинула туфли и пошла бродить по мелководью. Нагретая солнцем вода была теплой, а песок, по которому ступала Рэйчел, — мягким и ласковым. Она с наслаждением ощущала, как волны разбиваются у ее ног и соленые брызги освежают ее тело, лицо и руки.

Мальчишки тем временем вытащили на берег свои доски и, натаскав плавника, разложили в дальнем конце пляжа костер. Рэйчел слегка замерзла и, выйдя из воды, уселась на песке и отпила из своего стакана. С тех пор как она покинула дом, прошло не больше двадцати минут, но короткие тропические сумерки успели закончиться. Золотые блики, переливавшиеся в облаках и на вершинах деревьев, погасли, и на небе зажглись первые звезды.

Рэйчел одним глотком допила свой коктейль и направилась к дому. Торопясь на берег, она не подумала о том, чтобы включить свет, и теперь она пробиралась сквозь заросли кустарника почти в полной темноте. Дом выглядел замечательно даже в сгущавшемся сумраке ночи, его светлые стены, казалось, светились. Рэйчел забыла, что такое кромешная темнота, не разгоняемая ни уличными фонарями, ни фарами автомобилей, даже отсветы далекого города не отражались на черном бархате неба. Это заставило ее по-новому воспринимать мир, точнее, вернуло остроту восприятия, казалось утраченную безвозвратно. Она ощущала, малейшее дуновение ветерка, слышала едва уловимые звуки, прислушивалась к кваканью лягушек и голосам ночных птиц, к нежному шелесту листвы и чувствовала десятки различных запахов, от аромата влажной земли под ногами до благоухания ночных цветов, таящихся в зарослях.

Рэйчел вошла в дом, пошарила по стенам в поисках выключателя, зажгла свет и отправилась в спальню, чтобы переодеться. Сбросив насквозь пропитавшееся морской водой платье, она случайно увидела собственное отражение в большом зеркале. Это зрелище заставило ее рассмеяться: нескольких минут, проведенных на берегу, хватило, чтобы солнце, ветер и море превратили ее в настоящую дикарку — волосы растрепались, щеки горели румянцем, все претензии на элегантность улетучились бесследно. Впрочем, ее это ничуть не опечалило, ей нравился свой новый облик. Похоже, с радостью отметила она, выпавшим на ее долю горестям и семейству Гири не удалось изменить ее до неузнаваемости. Видимо, в ней все еще живет прежняя Рэйчел — та, кем она была до смерти папы, до первого разочарования, пережитого в Цинциннати, и прочих разочаровании, последовавших за ним. Ну конечно, вот она! Улыбается из зеркала, полная юной самоуверенности и задора. Вот она, девчонка, обожавшая совершать ошибки, непоседа и проказница, которую школьные учителя считали божьей карой.

— Где же ты была так долго? — спросила она у собственного отражения.

«Я никуда не исчезала, — ответила ей улыбка прежней Рэйчел. — Я просто ждала, когда придет время показаться вновь».

Рэйчел приготовила себе легкий ужин, состоявший из холодной ветчины и сыра, и открыла бутылку вина — для разнообразия красного, а не белого, и довольно крепкого. Устроившись с ногами на диване, она принялась за еду. В гостиной стоял небольшой телевизор, но у нее не было ни малейшего желания его включать. Пусть на фондовой бирже произошел грандиозный обвал, а Белый дом уничтожен пожаром — ей до этого нет никакого дела. Пусть мир со своими проблемами катится ко всем чертям, по крайней мере сейчас.

Не успела Рэйчел закончить свою трапезу, как зазвонил телефон. Ей не хотелось брать трубку, но потом она все же подняла ее, решив, что это, наверное, Джимми Хорнбек, хочет удостовериться, все ли у нее в порядке. Но это оказалась Марджи, получившая ее сообщение. Голос Марджи звучал устало.

— Сколько сейчас времени в Нью-Йорке?

— Не знаю точно, около двух, — ответила Марджи. — Ну, как впечатления?

— Здесь восхитительно, — с удовольствием протянула Рэйчел. — Даже лучше, чем ты описывала.

— Это только начало, детка. Вот увидишь, когда ты втянешься в тамошний ритм жизни, начнут твориться настоящие чудеса. Какую спальню ты выбрала? Надеюсь, самую большую?

— С резной мебелью.

— Отличная комната, правда?

— Здесь все замечательно. Я ощутила себя дома, едва переступив порог. А как у тебя дела?

— Ты ни за что не угадаешь, где я сегодня была, — многозначительно произнесла Марджи.

— И где же?

— Встречалась с Кадмом.

— Лоретта давала званый обед?

— Нет, мы были вдвоем.

— И с какой стати старик захотел твоего общества?

— О, это потрясающая история. Он сообщил мне один любопытный секрет. Но когда ты вернешься, я, так и быть, с тобой поделюсь. — Марджи приглушенно рассмеялась. — Ох, ну и дела творятся в этой семейке.

— А что такое?

— Они там все чокнутые. А мы с тобой и вовсе из ума выжили, потому что вышли замуж за таких гаденышей. — Голос ее перешел в хриплый шепот. — Ладно, детка, пока. Кажется, Гаррисон явился. До встречи...

И, не дожидаясь ответа, Марджи повесила трубку.

Телефонный разговор несколько нарушил внутреннюю гармонию Рэйчел, заставив ее вспомнить об одном обстоятельстве, которое она пыталась забыть, — пока они с Митчеллом не разведутся, она остается членом семейства Гири.

Но она так устала, что всколыхнувшаяся в душе тревога никак не могла помешать ей уснуть. Забравшись на кровать, она вновь ощутила приступ радости — подушки оказались мягкими, а от простыней исходил приятный запах. Едва успев натянуть на себя простыню, она унеслась в мир, где не было места Гири — их сумасшедшим мужчинам, их несчастным женщинам, их секретам и тайнам.