Для того чтобы человек мог вести духовную жизнь, иметь свет в своей жизни, его отношения с окружающими должны быть безупречны. С того момента, когда он перестает просто, естественно и легко забывать о себе и отдавать себя ближнему, а значит, когда теряет опытное переживание того, что ближний — член его собственного тела, он не может оставаться в богообщении. Поэтому душа помрачается, когда расшатываются ее отношения с людьми.

Но из-за чего они расшатываются? Из-за ненависти к ближнему. Словосочетание «ненавижу ближнего» в первую очередь выражает действие и означает: «бью, отвергаю, нападаю на него», передает агрессивное расположение души. Вместо того чтобы ощущать с ближним естественную связь, иметь его в своем сердце, я чувствую ненависть, то есть изгоняю ближнего из моего сердца и жизни.

Слово «ненавижу» означает, что я смотрю на ближнего как на чужого, выбрасываю его из своего сердца, не считаю его частью своего бытия; это расстройство зрения, которое выражается в том, что в глазах человека все двоится. Вместо того чтобы увидеть в ближнем себя, я воспринимаю его как совершенно чужого мне. Может быть, это естественно для людей, далеких от Церкви, но для нас, составляющих Тело Христово, это неестественно.

Ненависть — один из самых тяжких грехов, потому что она является следствием сильной страстности и показывает, что человек уже много лет служит греху и страстям и его сердце ожесточилось настолько, что стало, так сказать, ненормальным и не только не может полюбить, но и ненавидит. Много слез нужно пролить, чтобы избавиться от ненависти. Для этого недостаточно простой решимости или однодневной борьбы. Когда я кого-то ненавижу, невозможно сказать: «Я решил перестать его ненавидеть». Я могу сказать, что решил его не бить, не вредить ему, но для того, чтобы перестать ненавидеть, необходимо внутреннее очищение. Ненависть к ближнему говорит о сильной и глубокой страсти, потому она и помрачает душу [1, 243–244].

 

 

Когда происходит разлад в отношениях между двумя или более людьми, эти люди не могут ни молиться, ни читать. Бог теряется из поля зрения человека, когда потерян ближний. Место из Писания, где говорится: «Если ты не любишь брата своего, то как возлюбишь Бога?» (см. 1 Ин. 4, 20) — очень верно, потому что человек — это нечто зримое. Если твои отношения с братом всегда на грани разрыва, то как ты можешь думать, что любишь Бога? Если ты не можешь общаться с тем, кого видишь, кто говорит с тобой и с кем говоришь ты, у кого есть сердце, нервы, немощи, то как же ты будешь общаться с Богом? Если ты не можешь сострадать брату, как тебе сострадает Бог, то как возлюбишь Бога?

И более того, разлад в человеческих отношениях — состояние совершенно неестественное. Как невозможно представить, что моя правая рука не работает вместе с левой, что глаза не смотрят вместе, а ноги вместе не ходят, подобным образом неестественно разделение членов одного тела Христова. С того момента, как в наши отношения входит разлад, все идет вкривь и вкось, всё мы воспринимаем превратно и пропасть становится все больше и больше.

Поэтому авва Исаия и все отцы-аскеты как доказательство нашей любви к Богу, как основание и условие нашего единения с Богом и как прочную основу существования духовной жизни полагают наше отношение к ближнему, точнее, то место, которое он занимает в нашем сердце, а также возможность с ним работать и общаться. Все, что расстраивает наши отношения с ним, должно быть устранено, потому что это непременно расстроит и нашу связь с Богом [1, 71–72].

 

 

Если ты живешь вместе с другими братьями, то не желай состязаться с ними в разговорах. Начал кто-то из них богословский спор? Не желай и ты дискутировать на богословские темы. Тот в разговоре с тобой употребляет философские термины? Не желай показать, что и ты знаешь философию, не стремись быть равным. Предоставь человеку высказать свое мнение, философские взгляды, изложить свои теории. Все люди склонны, когда встречаются с новым человеком, высказывать ему свои мнения, богословские и философские взгляды, обнаруживать перед ним свой опыт. Все это они могут сделать самое большее за час, а то, что они скажут после этого, как вы убедитесь, будет повторением сказанного вначале. Если ты проживешь двадцать лет с одним человеком, то за двадцать лет он не скажет тебе ничего нового, но будет говорить только одно и то же в разных словах. Самое большее, что он может, — это найти какой-то новый довод и его повторять. Все это потому, что у всякого человека есть определенный набор мыслей и интересов, за рамки которых он не выходит. Ему не нужны ни твои опровержения их, ни дополнения к ним.

Поэтому не заводи споров с братом. Предоставь ему выразить свое мнение, и дело кончено.

Если ты скажешь что-то в приказном тоне, то ближний тут же огорчится и это приведет вас к разделению; если станешь с ним спорить, то обязательно от него отдалишься. Единодушие только там, где царствует духовное повиновение, молчание и уважение к личности другого человека, как «причастника Божеского естества» (см. 2 Пет. 1, 4), как образа Божия. Там, где есть это уважение к ближнему и молчание, есть и общение душ, там ты чувствуешь, что ближний — это твой брат [1, 109–111].

 

 

Если ты будешь работать вместе с братьями и кто-то из них по немощи или малодушию тебе нагрубит, что неизбежно, ты не огорчайся. Понеси это горькое и резкое слово с радостью, потому что если ты не будешь внимателен к себе, то породишь внутри себя помысел, который станет грехом. А если ты еще и осудишь брата за то, что он с тобой плохо обошелся, то усугубишь свой грех, тогда как этот бедняга просто проявил малодушие.

Выражением по малодушию авва Исаия старается объяснить и оправдать причину, по которой возникают плохие отношения между монахами и вообще людьми. Когда кто-то обходится с нами плохо, мы противимся ему, потому что он якобы нами пренебрегает и нас позорит или перекладывает на нас ответственность, в то время как в действительности своим поведением он сам себя выставляет в дурном свете.

Я тебе говорю: «Пойди туда-то», а ты меня поносишь. Я тебе говорю: «Благослови», а ты меня проклинаешь. Я прошу тебя принести мне что-то, а ты обзываешь меня бездельником. Тогда я возмущаюсь: «Меня, старца, называть бездельником! Он не уважает моих седин!»

Все это оправдания, потому что его безобразное поведение не имеет никакой связи с тем, что ты ему сказал, или с тем, о чем его попросил. Оно просто обнаруживает его неблагородство, плохую наследственность, то, что душа его немощна, что он мыслит неверно, что страсти действуют в нем и не дают ему понять то, что он говорит. Его поведение показывает, наконец, его невоспитанность. Что-то из перечисленного заставляет его грубить. Но зачем ты, вместо того чтобы его пожалеть, противоречишь ему?

Уста человека всегда говорят от избытка сердца. И человек, который поговорил с тобой так, открыл свою боль, свою горечь. Если кто-то грубит, противоречит, возражает, то с ним что-то не в порядке. Мы должны покрыть его немощь, дать ему поесть, отдохнуть, а ты ему противоречишь. Не противоречь, чтобы не удвоить свой грех [1, 158–159].

☾