Глава десятая

Холодное оружие я уважаю, когда оно в кино и книжках. Но в жизни побаиваюсь. А все потому, что в двенадцать лет я вызвал полтергейст — с участием мясницкого тесака.

Мое детство, надо признать, не было одним большим кошмаром — особенно когда я чуть подрос и родители избавили меня от душного Левкиного присмотра. Район считался благополучным, учителя не зверствовали, а в нашем дворе все, кому надо, помнили, что у Ромки-очкарика из девятнадцатой квартиры есть брат — ого-го какой старший. Только после восьмого класса, в пионерлагере, где никто меня не знал, я столкнулся с проблемой.

Виноват был физрук Пахрин — потный, липкий и наглый идиот. Думаю, он и приехал для того, чтобы покомандовать малышней. Я, как назло, был пухлый, неспортивный и в очках, то есть готовая жертва. Свой первый кросс я не добежал даже до середины — за что физрук исподтишка пнул меня пониже спины, а потом на вечерней линейке еще долго разорялся насчет «жирных маменькиных сыночков», бросающих тень на спортивную честь нашего пионерлагеря. Пахрин явно собирался чморить меня всю смену, но кое-чего недоучел.

Уже через день приходящий лось Алеша — тихий, ласковый и абсолютно мирный попрошайка, которого весь лагерь подкармливал печеньем, — вдруг за что-то обиделся на физрука, подкрался сзади и лягнул. Кросс не состоялся. Днем позже его снова пришлось отменять, потому что Пахрин опрокинулся на ровном месте и усугубил свою травму.

А еще через день случилась та самая история. Добрейшая повариха Валентина Егоровна, к которой мы бегали за добавкой, случайно выронила тесак. Согласно закону всемирного тяготения, нож обязан был упасть отвесно вниз, поварихе на ногу. Но вместо этого он по безумной траектории полетел куда-то далеко вбок и вверх — причем уже на излете сильно оцарапал нос физруку, склонившемуся над тарелкой. Тут у Пахрина сдали нервы. Прямо из санчасти, где раненый нос заклеили несколькими слоями пластыря, пострадавший рванул на ближайшую станцию и больше в лагерь не возвращался. Я слышал, как завхоз и музрук перешептывались: «Сглазили мужика!» Подозреваю, что в жизни Пахрина было кое-что плохое, связанное с колюще-режущими предметами. Иначе вряд ли весы у меня в голове выбрали для своих финальных разборок с физруком именно этот острый сюжет…

— …Ножи? — с легкой укоризной переспросил Нафталин. — Ну что вы! Это низшая ступень сложности. Люди столетиями улучшали их аэродинамику. Даже у самого тупого лезвия, которым мы режем котлету, коэффициент обтекаемости — как у гоночного болида. Любой тирон-первогодок с минимальным опытом на тренировке поразит цель. Но смысл? Ты не угадаешь, где прихватит, а носить с собой холодное оружие — непрофессионально. Надо изучать аэродинамику подручных средств. И ею пользоваться… Смотрите. Ап!

Из пальцев его правой руки тотчас же выпорхнули три десертных вилки и еще две — из пальцев левой. Они пролетели через кухню и с жужжанием впились в доску, образовав вокруг нарисованного мною крестика стальной хоровод.

— Ап! — Следом за вилками в такой же полет отправились пивные открывалки, сахарные щипчики, лопатки для рыбы и еще какие-то блестящие штуки непонятного назначения. Пять секунд спустя первый, вилочный, хоровод был окружен еще одним, внешним.

— Ап! — В воздухе закувыркался штопор и точно ввинтился в центр обоих кругов.

Никакой полтергейст не смог бы достичь такой красоты и такого совершенства.

Убедившись, что все мы хорошо рассмотрели результат, Нафталин подошел к доске с раскрытым холщовым мешочком и легонько щелкнул по дереву ногтем указательного пальца. Я видел, как глубоко застряли в дереве столовые приборы, — но это не помешало им по первому же щелчку послушно ссыпаться в подставленный мешочек.

— Можно показать еще что-нибудь, — предложил Нафталин. — Хотите эквилибр с гирями? А еще у меня есть кусок якорной цепи с поперечным усилением — могу порвать.

— Верю, — успокоил его я. — Вы меня и так уже впечатлили. Раньше работали в цирке?

— Вроде того, — усмехнулся брюнет. — Только без лонжи и антрактов. Считается, что цирк в Эрец-Исраэль — лучший в мире. Это правда, иначе нам не выжить. Но в последнее время дирекция допускает многовато ошибок. А они в нашем деле очень дорого стоят.

Нафталин провел пальцем по горлу, чтоб уж не было сомнений, где он работал раньше.

Оставался Димитрий. Он сидел ближе всего к тумбочке с ноутбуком и время от времени на него с тоской поглядывал, а потому я заранее догадался, в какой из областей он спец.

— Ну а вы? — спросил я у рыжего парня. — Вы ведь компьютерщик, да? Чем порадуете?

— Сейчас, сейчас… — Как я и предполагал, Димитрий сразу же метнулся за своим ноутбуком, а пока он с ним возился и что-то настраивал, мне взялась отвечать Ася.

— Лев Ильич говорил нам, что вся группа — как один человеческий организм, — сказала она. — Я коммуникатор, то есть язык нашей группы. Нафталин — ее руки, а Димитрий нас ориентирует. Он может показать любую точку планеты… Значит, Димитрий — наши глаза.

— Любую? — Я пока еще не знал, как буду экзаменовать Димитрия. Но одна идея у меня забрезжила.

— За редким исключением. — Это уже подал голос сам парень из-за ноутбука. — Овальный кабинет и прочие вип-зоны заперты на большой замок, вручную не пробиться. Остальные в пределах досягаемости, и всё — благодаря веб-камерам. Их и до вируса было много, а уж после эти камеры понавешали везде, и почти у каждой обойти защиту — как дважды два. «Мертвых зон» у нас на планете почти не осталось, в реальном времени доступна любая экзотика. Хоть сейчас можно увидеть голубей на площади Сан-Марко или проходную винзавода в Конотопе… Желаете заглянуть в главный обеденный зал парижского ресторана «Максим»? Или, может, на съемочную площадку в Болливуде? Могу попасть на верфь подлодок в Североморске. Куда скажете — туда и подключусь…

— Конотоп с Болливудом подождут, — ответил я. — Давайте что-нибудь поближе, в Москве. Ну, например… — И я продиктовал парню адрес, который знал на память.

— Секунду! — Димитрий уверенно пробежался пальцами по клавиатуре. Через несколько секунд движения стали медленнее. Еще медленнее. Потом его пальцы зависли над клавишами. — Ого! — проговорил он слегка озадаченно. — Интересненько…

Еще бы, подумал я. На территории моей психбольницы не было камер наблюдения. То есть они числились как работающие, но не работали. При мне доломали последние две. Их замена стоила бы копейки, но пофигист-главврач объявил, что торопиться не будет, поскольку ценит приватность. Скорее всего, без камер ему и самому было проще. Если удаленно наблюдаешь за беспорядком, его надо как-то пресекать. А на нет — и суда нет…

Я с интересом поглядел на Димитрия: как он теперь будет выкручиваться? Но, похоже, для него задача стала ненамного сложнее. Почесав рыжий затылок, компьютерщик после краткой паузы хмыкнул и вновь затрещал клавишами — еще быстрее, чем прежде. Через каких-то пару минут он довольно присвистнул, развернул ко мне экран и спросил:

— Правильно я попал?

Судя по картинке, Димитрий был профи не хуже остальных. Я увидел на экране знакомую дверь служебного выхода из пищеблока. Возле нее отирался Петруша и старательно делал вид, что любуется закатом. Время от времени он упрятывал лицо за шарфом — и из его рукава тотчас же выплывало маленькое облачко, которое царь торопливо разгонял рукой. Курение на территории клиники было грубым нарушением режима, но царь никогда не попадался. Даже я не знал, куда он бегал с трубочкой. Одним секретом стало меньше.

Я обратил внимание, что ракурс, с которого мы следили за Петрушей, был необычным — словно камеру подвесили высоко в небе и оператор целился царю куда-то в темя.

— Мои поздравления, — похвалил я Димитрия. — Теперь разоблачайте вашу черную магию.

— Ловкость рук, — ухмыльнулся компьютерщик. — Влез в систему китайского военного спутника «Гаофэнь-18». Разрешение высокое, орбита низкая — то, что доктор прописал.

— А там не заметят вашей… э-э… ловкости? Международного скандала не выйдет?

— Вряд ли. — Димитрий беспечно отмахнулся. — Мы же не сдвинули орбиту спутника и тем более не вышли из плоскости эклиптики. А неучтенных факторов каждую минуту столько, что в пекинском ЦУПе не обращают внимания на мелочевку. Спишут на разовый сбой системы или пакости Пентагона, перегрузятся — и все дела… Можно отключаться?

Я кивнул — и царь-нарушитель пропал с экрана. Теперь надо было что-нибудь сказать в заключение, не надувая щек и не давя авторитетом. Ладно, не буду мудрить.

— Всем спасибо! — Я встал, церемонно поклонился каждому из команды и сел на место. — А свои умения я сейчас показывать не буду, согласны? В крупных бедах, надеюсь, вы не повинны, а на пустяки не будем расходовать ресурс — побережем для клиентов. Зато я отвечу на три вопроса — можно неудобных и хамских. Но только по одному на каждого. А затем иду спать. У нас в психушке через десять минут отбой… Ну? Давайте. Нафталин?

— Знаю, что в психбольницу людей направляют принудительно, — задумчиво произнес брюнет. — А вы, как нам сказали, пробыли там полгода по доброй воле. Простите, что спрашиваю прямо… Нам ведь не надо беспокоиться? У вас всё в порядке с головой?

Ну, конечно, олух ты эдакий, у меня не всё в порядке с головой, мысленно сказал я силачу. У меня там внутри весы. Как, впрочем, и у вашего покойного шефа Льва Ильича.

— Каждый из нас чуть-чуть не в своем уме, — ответил я вслух. — Так говорил великий диагност Чеширский кот… А если серьезно, то мои способности — штука утомительная, особенно на холостом ходу. И глушить их по-настоящему можно только с помощью хороших транквилизаторов. Что я, собственно, и делал, пока был там на отдыхе. Эти лекарства дороги, пациентам их дают бесплатно. Видите, никаких тайн… Димитрий?

— Лев Ильич много рассказывал нам об отце, — сказал компьютерщик. — Но никогда не упоминал, как тот справлялся со своим… необычным даром. Он ведь у него тоже был?

— Нет. — Я помотал головой. — Мы вычислили, что это передается по мужской линии, но через поколение. Дед наш, Григорий Евстафьевич, был человеком довольно скрытным. С братом он почти не общался, а мне, малышу, иногда рассказывал всякие байки… и это всё, что я о нем помню. Отцу, считай, пофартило. Прожил жизнь обычного человека.

Никому не дано предугадать, когда и в какой последовательности «включатся» подобные свойства, мысленно добавил я. Это просто случается, вдруг и навсегда. У моих соседей по седьмому уровню, Влада Туватина и Славки Шерензона, дар проснулся аж через три поколения. Если бы мне и Левке повезло так же, весы продремали бы в наших генах до появления у нас гипотетических детей или внуков. И жил бы я себе спокойно, как все…

— Вы нарочно отпустили бороду, чтобы быть похожим на брата? — спросила Ася.

Ох, девочка, мысленно вздохнул я. Черт бы побрал твое любопытство! Сейчас мне придется соврать. Не рассказывать же им всем, что я прячу под бородой? Еще не хватало, чтобы моя команда в первый же день знакомства меня пожалела!

— Борода — всего лишь необходимость, — объявил я. — Это фамильное. У нас с братом, знаете ли, очень чувствительная кожа на лице. Бриться для нас всегда было мукой. И как только мы дорастали до бород — сперва Лев Ильич, потом я, — мы их сразу же заводили…

Ответ был честным только в отношении Левки. Моя кожа не боялась бритья. Настоящая причина была иной. В разное время я то удлинял бороду, то ее укорачивал, но обойтись без нее совсем с некоторых пор уже не мог. Спасибо Лубянке — шрамы на шее у меня оттуда, с того же подземного уровня номер семь. Однажды я сделал кое-что не так, и это очень не понравилось экспериментаторам. В наказание и в назидание мою голову месяц фиксировали шипованным ошейником для непослушных бультерьеров: сволочнейшая штуковина, когда шипы остриями внутрь. И всё же я тогда поступил правильно — по-другому было нельзя…

— Ну всё. — Я решительно поднялся с табуретки. — На три вопроса я дал три ответа. Знакомство продолжим завтра. И без крайней необходимости прошу меня не будить…

Номер, куда меня поселили, был стандартным: кровать, кресло, столик, телевизор на стене. Приземистая тумбочка возле кровати. Утюг и гладильная доска в отдельной секции стенного шкафа. Окно, забранное плотными серыми шторами. Большое зеркало в прихожей — оно сразу же отразило мою бороду. В санузле, облицованном голубоватым кафелем, висело второе зеркало, поменьше, — и в нем мелькнула та же борода.

Любопытно, думал я, умываясь, новое начальство тоже считает, будто я копирую Левку? Почему все уверены, что младшие братья неосознанно подражают своим тиранам? А по-моему, любой младший брат сделает что угодно — лишь бы не походить на старшего! Или у нас просто такая семейка, а в других местах растут совет да любовь?

Мысль была интересной, но я решил, что додумаю ее завтра. Сейчас же я хотел только одного — спать. Но стоило мне прилечь и закрыть глаза, как в дверь номера сразу же забарабанили. Граждане дорогие, это против правил — беспокоить меня после отбоя! Я приоткрыл дверь и высунул голову наружу, уже готовясь сердито ворчать… и тут только заметил, что повсюду светло. Оказывается, я мирно продрых всю ночь. Наступило утро моего второго рабочего дня, а за дверью меня ждал подтянутый Сергей Петрович.

— Сожалею, что разбудил, — сказал он и сунул мне в руки плотно набитый конверт. — Но время не ждет. У нас только что нарисовался очередной клиент. Вот ваш новый паспорт, авиабилет и наличные. Через пять часов вы все четверо вылетаете в Доминиканскую Республику. Курс местного песо к доллару — ноль целых и две сотых. Тигровые ракушки там очень дешевы, но не покупайте — могут отобрать на границе. Счастливого пути!

Торговый центр New Agora Mall днем похож на лайнер, а ночью на акулу: все окна средних ярусов изнутри подсвечены бледно-розовым, и кажется, что огромный океанский хищник разевает пасть. На верхних этажах — четыре кафе, кинозал и боулинг, а внизу — продовольственный магазин и сувенирные лавки. Ежедневно сюда заглядывают тысячи туристов. Самые неискушенные сметают с прилавков куколок вуду и пластиковые гребни — имитацию черепаховых. Те, что поопытнее, берут сигары и доминиканский ром. А для посвященных имеется сеть магазинов, в которых торгуют украшениями из ларимара.

Сеньор Артуро Вальдес — истинный ценитель прекрасного. Он приходит сюда по средам, за час до закрытия, когда наплыв покупателей особенно велик. Он любит толпу, потому что в ней легко затеряться. С чувством тайного превосходства наблюдает он за лохами возле витрин, где выставлен ларимар. Уж ему-то хорошо известно, что самое интересное не здесь, а в дальних скучных ящиках, куда мастера сваливают образцы, не пошедшие в серию. Хотя сеньор Вальдес богат, он не разбрасывается деньгами. Ведь если повезет, оригинальную авторскую брошь или кулон можно будет сторговать буквально за гроши…