Нет, мама, не поеду я с тобой по магазинам за рождественскими покупками, и в Базоль к бабушке я в этом году тоже не поеду, но самое главное — я никогда больше не брошусь в твои объятия с просьбой об утешении.
Зато в остальном ты права: я в ярости. И эта ярость сейчас служит мне преградой для того, так сказать, душевного понимания, которое ты собираешься выказать мне, и всего, что меня волнует и в чём я якобы нуждаюсь, препятствием для твоих тревог и забот о моём будущем.
Занималась бы ты лучше собой, своим мужем и Леоном.
Ибо думаю, что всё-таки предпочту мои тревоги твоим готовым ответам, этим неискренним предписаниям не вылетать из твоего гнёзда, остаться на своём месте в этой семье и не стремиться ни к чему другому, вспомнить о репутации нашей фамилии и налагаемых ею обязательствах в области знания светской жизни и хороших манер. То есть соответствовать твоим представлениям обо мне. И это всё.
Я не нашла в твоём письме ни словечка о том, через что ты прошла за этот год (ты, именно ты прошла через это, а не «все мы», как ты пишешь в письме), ни о твоём желании избавиться от ребёнка вопреки воле папы, ни слова об этой беременности, пережитой тобой как истинный кошмар и завершившейся тяжёлой депрессией. Мне так хочется верить тебе, что теперь всё позади и ты твёрдо решила идти только вперёд. Я очень-очень хочу, чтобы это так и было. Но я не верю, что это может быть в таком роде, как будто ничего не произошло. На самом деле я боюсь, что этим ты хочешь спасти, и притом быстренько и ловко, видимость счастливой и нескандальной жизни, как будто всё так просто — взять и запереть на замок все наши трудности, все вопросы, мучительно стоящие перед нами, и глубинные причины, вызвавшие землетрясение. Ибо это ведь было землетрясение. А что, не так?
Ты хочешь двигаться вперёд, не замечая ни экземы, пожирающей Леона с самого его появления на свет, ни двойной жизни папы… Ты отказываешься отвечать на вопросы о твоих родителях и предпочитаешь вместо этого вычеркнуть из жизни Магду.
Для чего столько умолчаний, мама? И почему они для тебя так важны?
А вот фотографией, знаешь ли, я, по-моему, заболела не случайно. Пока ты из кожи вон лезешь, чтобы стереть любые следы всего, что тебя раздражает, пока переписываешь историю своей жизни, чтобы согласовать её с тем, какой хотела бы её видеть сама и какими должны быть окружающие, чтобы, наверно, по-прежнему находить тебя восхитительной, — я выхватываю куски реальности, как осколки вдребезги разбитого стекла, режущие, острые, ослепительные. Крохотные осколки истины.
У меня нет никакого желания рисовать акварельки, разбавлять водой что бы там ни было, краски или что там ещё, чтобы выглядеть приличной девочкой.
Сюзанна