– Ты кого послал? – бушевал Аржо. – Ты что, совсем дебил? Где ты взял этого урода Зума?

Хорошо, что можно сделать виноватым Вайса, которому было поручено подобрать человека и решить вопрос с Веденеевым. Вайс наладил некоего Зума, полного отморозка с полутора извилинами. Правда, перед Мародером этим не прикроешься. И зачем он, Аржо, поспешил? Не надо было. Позвонил сразу же Мародеру и прозрачно намекнул, что, дескать, указание выполнено и больше старый товарищ о Веденееве не услышит. А Мародер-то не сказать, чтоб обрадовался. Ему как-то ровно было, по крайней мере, на словах. Выслушал, хмыкнул, бросил в трубку:

– Самоделкин. Чего было огород городить?

Вот и пойми, доволен он или нет. Всегда таким был. Скажет что-нибудь, даст совет или указание, а потом в кусты: «Разве я такое говорил? Ты меня неправильно понял». И улыбается так мерзенько, смотрит удивленно и высокомерно. И всегда будто выплевывал свое презрительное «Самоделкин!», подразумевая тем самым, что сделанное было чистой воды самодеятельностью, к которой он, Леня-Мародер, не имеет ни малейшего отношения. Если его слова неправильно истолковали, то это не его проблема, а того, кто умом не вышел.

После разговора с Мародером Аржо впал в некоторую растерянность. Он ожидал каких-то положительных эмоций или хотя бы намека на удовлетворение, которые позволят завести разговор о дополнительных финансовых поблажках, но ничего похожего не услышал. А теперь, спустя всего несколько часов, вдруг выяснилось, что при нападении на квартиру пострадал не хозяин, Максим Веденеев, а совершенно посторонний чел. Тот самый Латыпов, киношник, который, как клялся давешний наблюдатель, еще вчера улетел в Москву. Ага, как же, улетел он, держи карман шире.

– Так а что Зум должен был подумать? – оправдывался Вайс. – Он звонит в дверь, ему открывает мужик в тапках и трениках, и возраст подходящий. Он же знает, что в квартире хозяин и сын-инвалид. Открыл явно не сын. Ну и все. Фотку сына я дал, из рекламы в Интернете взял, а фотку старшего где я возьму за пять минут? Он в сетях не пасется, это надо было моих людей из ментовки напрягать, а ты сам сказал: срочно. Я тебе и сделал срочно. Кто ж мог знать, что там этот москвич в домашнем прикиде сидит?

– Кто мог знать?! – взревел Аржо. – А кто вчера их в аэропорт провожал? Кто голову на плаху клал, что все трое улетают? Про девку в три километра длиной кто говорил?

– Не я, – твердо ответил Вайс. – Ты сам с наблюдателем разговаривал, он тебе звонил и перед тобой отчитывался.

– Но привел его ты! Это твой человек, ты за него поручился. Так что спрос с тебя.

Ладно, криком и обвинениями делу не поможешь. Придется звонить Мародеру и признаваться, что с Веденеевым облажались.

Звонить не хотелось. И расставаться с надеждами на уменьшение суммы долга не хотелось тоже, даже еще больше. Аржо так погрузился в свои переживания, что не смотрел на кругом виноватого Вайса и не заметил выражения его лица.

А напрасно. Потому что выражение-то у этого лица было нехорошее. Совсем нехорошее.