Исследования, выходившие во второй четверти прошлого столетия, уже значительно отличаются от работ предыдущего периода, находясь под сильным влиянием скептической исторической школы Нибура, получившей в России распространение благодаря трудам профессора Московского университета Каченовского. Он видел в древней Руси варварскую страну, история которой начинается лишь после принятия христианства и создания первых письменных памятников. Поэтому все сведения, относящиеся к более глубокой древности - басни. Летопись возникла в довольно позднее время и притом не сохранилась в первоначальном виде, вследствие чего имеющиеся в ней сведения о древнейшем периоде русской истории недостоверны. Сравнивая параллельные места в русских летописях, легко доказать баснословность многих известий летописи. Договоры первых князей сомнительны, т. к. дикари-славяне и варяги не могли их составить, а византийские источники не упоминают о существовании этих документов. История России может быть понята лишь в связи с общей историей. Основание русского государства аналогично образованию норманских государств в Западной Европе. Русские законы находят свое объяснение в законах германских народов, феодальной системе Европы, крестовых походах и их последствиях. Вместе с тем Каченовский выдвигает и роль балтийских славян в древнейшем развитии Руси[115].
Влияние скептической школы в варяжском вопросе видно уже в рецензии Лелевеля на «Историю» Карамзина, где он, указывая на новую критику Нибура, доказывал баснословность преданий о Пясте, Гостомысле и Вадиме, упрекал Карамзина в недостаточности критики (например, в вопросе о первоначальном прибытии Рюрика в Новгород, а не в Ладогу, как это указано в Ипатьевской летописи), снимал идеализацию с норманнов (являвшихся в современной Европе дикарями, не знавших в отечестве даже городов) и на основании этого утверждал, что влияние норманского элемента в истории России не могло быть значительным[116].
Особенный интерес представляет в этом отношении «История» Н.А.Полевого[117]. Критикуя «Историю государства Российского» Карамзина, он говорит: «Название книги "История русского народа" показывает существенную разницу моего взгляда на историю отечества от всех доныне известных... Я полагаю, что в словах "русское государство" заключалась главная ошибка моих предшественников. Государство русское начало существовать только со времени свержения монгольского ига. Рюрик, Синеус, Трувор, Аскольд, Дир, Рогволод - основали не одно, но отдельные разные государства. Три первые были соединены Рюриком; с переселением Олега в Киев последовало отделение северной Руси и образование оной в виде республики. Киевское государство отделилось потом особо от севера и представляло особую систему феодальных русских государств. При таком взгляде изменяется совершенно вся древняя история России, и может быть только история русского народа». Постоянно обращаясь к истории других народов, Полевой рисует события русской прошлости в перспективе всеобщей истории. Не рискуя переносить на древних славян их настоящие верования и обычаи, он кратко приводит известия летописи о расселении и примитивном быте славянских племен. Опуская легенды о Гостомысле, Вадиме, песни о Владимире и другие, не имеющие исторической достоверности свидетельства, допускает, что и легенда о призвании Рюрика с братьями может быть мифом. «Если вспомним, что слово Rik имело символическое значение: богатый, знатный (тоже, что германское Reich), что Белоозеро и Изборск, упомянутые при начале, как владения Рюрика, потом теряются в летописях; что Олег берег впоследствии землю кривичей, а Рогволод владеет в Полоцке, отдельно завладевши им, то где тогда будут владения Рюрика и сам Рюрик? Тройство братьев варяжских явно походит на миф... сличите тройство Кия, Щека и Хорева, трех сестер богемских, дочерей Крока; трех ирландских завоевателей и бесчисленное множество подобных примеров» (I, стр. 53). «Летопись о Ромуле, Нуме и соединении сабинов с римлянами, конченная на юге Европы за семь веков до Р. Хр., в Руси началась в девятом веке по Р. Хр. Рюриком, Олегом, соединением славян с варягами» (II, стр. 18). Вопрос об основании русского государства Полевой начинает описанием быта норманнов в момент начала колонизации. Варяги - испорченное греческое слово φεδεράτοι - союзники, как их называли в Византии. Русь - не особое племя, а термин, обозначающий мореплавателей. Одна из стоянок, где они собирались на свои набеги, называлась Рослаген. Оттуда пришли норманны в Россию, не как мирные торговцы, а как завоеватели. Тем не менее, на основании показаний летописи о том, якобы в Россию пришла «вся русь», нельзя заключать, что норманнов было большое число: в южной Италии начало норманского государства было положено отрядом в 40 человек. Результатом завоевания явился феодализм. «Признавая власть главного конунга (отсюда князь), владетели каждого из городов, рассеянных на великом пространстве, принимали также именования князей. Главный князь должен был требовать их совета при сборе на войну и давать им часть приобретенной добычи; договоры заключались от имени великого князя и удельных князей». «Туземцы, покорные варягам, были рабы. Право жизни и смерти принадлежало князьям, равно как имение туземца, сам он и семейство его. По примеру князя туземцы принимались за оружие и шли в поход, предводимые варягами, но по окончании похода оружие у них отбиралось и хранилось в кладовых князя» (I, 72-73). Быт этих норманно-славянских обществ был груб и примитивен. Законы их были «малосложны, просты и грубы: кровь за кровь, вира за преступления, возвращение похищенного, дележ наследства по рангу - вот почти все из законов этого народа, для которого обычаи были законом. Таково было первоначальное образование государств варяжских между славянскими народами». «Векам прошедшим предоставим странное честолюбие видеть граждан в варварах славянского поколения и героев в хищниках скандинавских» (I, 82). «Отвага, смелость, храбрость, жадность к покорению народов не для блага и счастья их, но для добычи, для власти: таковы были свойства и дела варяжских завоевателей» (I, 104). Переселение Олега на юг было продолжением северных завоеваний. Торговые отношения с Византией вызвали войны варягов с греками и распространение христианства на Руси, а вместе с тем влияние Византии укрепило и политический быт варяжского государства. «Здесь руссы узнали новый, неизвестный им дотоле образ правления, льстившей честолюбию владетеля, а гражданам дававший более уверенности в благоденствии, нежели феодальная, военная система варягов». Владимир «первый начал решительно отставать от скандинавских обычаев и понимать, что он властитель не малочисленных варягов, но смешанных с ними многочисленных племен славянских». Он окружил себя славянами, удалил дружины варягов, предоставил обширную власть духовенству; он первый утвердил на Руси монархию восточного типа: раздавая земли детям, он создавал не уделы, но области, правимые детьми одного самовластного государя (I, 200-202). Ярослав нарушил эту систему, снова создав уделы и тем вызвав в будущем непрестанные междоусобия между членами Рюрикова дома, образовавшего на Руси систему семейного феодализма. Возникновение его Полевой ставит в связь с племенной разнородностью населения Восточной Европы, аналогично Тьери, считавшему распадение монархии Карла Великого на феодальные миры следствием борьбы разных народностей, разделивших между собою Западную Европу. Вообще он всюду подчеркивает связь явлений русской истории с современными фактами, наблюдаемыми в Западной Европе. Государственное и общественное устройство древней Руси сравнивается с юридическим бытом германских государств; Русская Правда ставится в одну группу с германскими «leges barbarorum». Считая Русскую Правду юридическим сводом, в котором были «соединены древнейшие скандинавские, германские и отчасти славянские законы с установлениями русских князей и новгородского веча» (II, 153), Полевой видел в ней первый шаг из варварского состояний в общественность - произведение дикой среды, имеющей мало понятия о самых первых потребностях общества; собрание почти одних уголовных норм. Однако Русская Правда - не голое заимствование скандинавских законов: «Дух человеческий везде проявлялся одинаково и изменяла его только местность; ни один народ и никогда не списывал вполне и не брал целиком законов другого и законодательство нигде не ограничивалось одним источником» (II, 190).
Я позволил себе посвятить столько места разбору воззрений Полевого отчасти ввиду его незаслуженной малоизвестности, объясняемой отрицательным отношением Полевого к широко популярному Карамзину, а особенно ввиду его интересного подхода к истолкованию древнерусской истории. Сравнительно-исторический метод, критическое отношение к источникам, отрицание за варяжскими княжествами IX-X-го века права на название государства, представление процесса образования «норманской-феодальной Руси» как создание сети возникших независимо одна от другой варяжских колоний, резкий отказ от идеализации «основателей русского государства» - таковы оригинальные стороны приведенного труда.
Однако, снимая идеализацию с норманнов, Полевой не выступил на оборону древнеславянской культуры, следуя в обрисовке ее взглядам ультранорманистов. Вообще, - именно первая половина XIX-го века была временем наибольшего расцвета этого направления. После Шлецера протоиерей Сабинин[118], Сеньковский[119], Круг[120] и Погодин[121] являются наиболее выразительными представителями ультранорманизма. Так, Погодин, ставя основание Руси в связь с общей норманской колонизацией, выводит большую часть древнерусских правовых установлений из скандинавских источников. Русская Правда почти во всех своих нормах обнаруживает германское происхождение; таковы - кровавая месть, вира, размер которой меняется в зависимости от сословия и должности пострадавшего; суд двенадцати граждан; закон о езде на чужом коне, размер пени, одинаковый на Руси и в Дании (три гривны - три марки; 3,6,12,40 - числа общие Русской Правде и северным законам). Германскими нормами являются и постановления Правды детей Ярославовых об испытании железом и о судебном поединке. Таково же происхождение постановления об уплате виры округой за убийство на ее территории. Целый ряд правовых терминов заимствован от скандинавов: слово вервь, например, происходит от шведского слова Hwarf. Многие обычаи в русской частной жизни также толкуются как заимствования из скандинавского быта.
Норманская школа в истории русского права была априорна. Она не изучала общественный быт восточных славян до появления варягов и не сравнивала его с бытом последующей эпохи. Веря в особую политическую роль германцев в истории Европы, норманская школа априорно выводила древнерусский юридический быт из германского источника и каждое сходство, подмечаемое в Русской Правде и германских правдах, объясняла заимствованием. Однако уже в первой четверти XIX-го века под влиянием Гердера начало создаваться новое направление в изучении славянства. Первыми представителями этого направления были польские исследователи: Лаврентий Суровецкий[122], Валентин Скороход-Маевский[123] и Зорян Доленга Ходаковский[124], считавшие славян особым культурно-историческим типом, развившимся самобытно из того же общего источника, откуда произошли и германцы, что подтверждалось языкознанием, выводившим славянский язык непосредственно из санскрита[125]. Названные исследователи старались показать особые, отличные от германского, черты славянского характера. Указывали на особенности славянского общественного устройства - свободное, общинное управление. Отыскивали особое, исконно-славянское право, характеризуемое личной свободой всех членов племени, законом гостеприимства и правом мести. Сходство же некоторых верований и обычаев у славян и германцев объясняли не заимствованием, а одинаковостью условий быта, создавшего одинаковые кодексы морали с одной стороны, и существованием общих преданий, вынесенных обоими народами из древнего общего источника.
Еще большую важность имеет двухтомное исследование Раковецкого о Русской Правде[126]. Первый том этого труда исследует физические и моральные свойства славян, их быт, религию, формы управления, знания и язык, общественное устройство, государственную власть и княжеское управление, строй новгородской республики, древность и начало славяно-русского права, древнерусскую торговлю, деньги, дух славяно-русских законов. Второй том заключает тексты юридических памятников и филологическое толкование их. Будучи знаком с русской научной литературой того времени, Раковецкий полемизирует с Карамзиным, отрицая влияние норманнов на культуру восточных славян. Признавая факт призвания славянами варягов, он считает, что славяне искали от норманнов не право, которое имели, а его защиту. Славяне были достаточно культурны: имели веча, на которых создалось и развивалось право. Вече не было уничтожено варягами. Влияние варягов на славян должно было сказаться, но оно было ограничено лишь политическими и полицейскими установлениями, которые создаются не народным обычаем, а властью. Поэтому параграфы древнерусских законов, относящиеся к указанной области права, похожи на норманские и готские нормы: они принесены варягами и приспособлены к славянскому праву. Сравнивая законы разных славянских народов, Раковецкий считает возможным восстановить древнейшее славянское право; по его мнению, у древних славян существовал и написанный закон, хранившийся в храмах - desky pravdodatne Любушина Суда, «zakon vekožiznyh bogóv». Причинами сходства права у разных народов, кроме общности традиций, объясняемой общим племенным происхождением, Раковецкий считает: 1) наличие одинаковых потребностей, вызывающее одинаковые следствия; и 2) рецепцию - заимствование чужих норм. От них не свободно и славянское право: сословные различия и прерогативы заимствованы славянами из готского права; вира является готским выражением и юридическим установлением. Но право мести является древнейшим установлением, общим всем народам; также ордалии, существовавшие и в Индии. Целый же ряд норм древнеславянского права оказывается специфически славянским, не имеющим аналогий в скандинавском праве: о свидетелях, о своде, наследстве, пограничных знаках и т. д.
Наконец, как наиболее сильная реакция против ультранорманизма явился четырехтомный труд по истории славянского права В.Мацеёвского[127], стоящего на ультраславянской точке зрения. Критикуя Нарушкевича (1772), который, сравнивая общественное и юридическое устройство славян с германским, как его описывает Тацит, выводил славянское право из германского, Мацеёвский, наоборот, толковал указанное сходство как следствие влияния славян на германцев. Германское племя свевов, по его мнению, представляло смесь тевтонов и славян: отсюда выводилось существование славянского языка на Рейне. По теории «свевизма» славянское право было в древности «jus commune» для всей Германии, где впоследствии исчезло, перейдя на Дунай, Варту, Вислу, Днепр и Волхов. Поэтому во всех германских законах можно вскрыть следы славянского права; сходство ютландского закона с Русской Правдой объясняется именно славянским происхождением первого. Но и позднейшее германское право, создавшееся под влиянием норманнов, в свою очередь должно было влиять на право славян. В России это влияние видно в уголовном праве, в увеличении общественного различия между свободными и несвободными, зависимыми и рабами. Параллельно с этим Мацеёвский изучает влияние азиатского, венгерского, татарского, финского, кельтского, канонического и римского права на славян.
В то же время реакция против ультранорманизма сказалась и в России[128] в работах Иванишева[129], находившегося под влиянием Мацеёвского, а особенно в прекрасном, до сих пор не потерявшем значения, исследовании Артемьева[130], который на основании строгого изучения исторических данных отрицал доминирующее значение норманнов в создании русской культуры.
К сороковым годам относится наибольший расцвет антинорманско-славянской школы, опиравшейся, с одной стороны, на положения историко-критического направления Каченовского, а с другой - целиком принявшей возражения, поставленные норманистам Эверсом. Таковы труды Максимовича[131], Надеждина[132], Морошкина[133], Венелина[134], Савельева-Ростиславича[135] и других.
Профессор Морошкин, убежденный, что немецкие исторические критики «слишком обрезали русскую историю», «что Российское государство вызвано из ничтожества православною, греко-кафолическою верою» и что «на сем краеугольном камне оно может утвердить свою власть над полвселенной», не мог помириться с мыслью об основании русского государства скандинавскими выходцами. Сам он выводил русь с острова Рюгена, который в средневековых источниках часто называется Russia, Ruscia. Самое имя руси означает понятие «рост»; Ruscia - роща. Подобных имен рассеяно много в разных частях Европы, что указывает на существование многих древних «Русь», происшедших от понятия лес, розга, прут, лоза и т. п. Варягов Морошкин связывал со славянской областью Вагрией на берегу Балтийского моря.
Максимович и Венелин считали необходимым отделить вопрос о варягах от вопроса о руси. Полемизируя со Шлецером и Карамзиным, Максимович утверждал, что руссы-славяне «на севере могли именоваться варягами, причисляться к ним, и не быв соплеменниками прочих варягов; но только по общему пребыванию их на Варяжском море, по одинаковому с ними на море том образе жизни - варяжскому, и даже, может быть, по участию своему в их подвигах на суше». Другие объясняли название варягов славянскими словами враг - ворог, или глаголом варяю.
Для доказательства исконного пребывания славянской руси в Восточной Европе повторяются ссылки на связь русского имени с рекою Росью, Русой или с Волгой, носящей в древних источниках имя Rha или Rhos. Привлекаются позднейшие легендарные свидетельства восточных источников о доисторической руси: Захир ед-Дина (конца IX в.), который говорит, что персы при Нуширване Великом в начале VI-го века владели «во всех краях руссов, хазар и славян»; Фердузи (XI в.), который в своем знаменитом эпическом произведении Шах-Наме, охватывающем историю Персии до 642-го года, три раза упоминает «русь» как название племени или территории; Иосифа бен-Гориона (X в.), помещающего руссов на Куре, и в связи с этим Коран, якобы знающий русь на Араксе (As-hab-er-Ras = люди Аракса)[136]. Большое внимание уделяется Феофановым ῥούσια χελάνδια, якобы доказывающим автохтон- ность славянской руси на берегах Черного моря[137].