Ребенок снова у бабушки. У ее матери, в смысле. А она, как девочка, послушно оставила его и ушла бродить по улице.

«Алена, Алена», — говорила она, обращаясь к себе как бы со стороны. Это осталось с детства. Будто другой человек зовет тебя, зовет ласково, но настойчиво: «Алена, Алена!» Так легче успокоиться, сосредоточиться, взять себя в руки. Но опять не получается, опять картинки недавнего прошлого встают перед глазами одна за другой.

Вот они с мужем, совсем молодые. Они просто радовались друг другу. Просто им было хорошо. Мама была против Сережи, против свадьбы, вообще против замужества дочери. В день свадьбы по ее настроению можно было подумать, что в семье кто-то умер. Сестренка-подросток вообще сбежала подальше от семейных свар. Родственники мужа не могли не заметить, что новая родня вовсе не стремится быть родней, обида осталась и вымещалась в последующие годы на самой Алене.

Ожидание ребенка. Мать умоляет, мать угрожает, мать требует, чтобы дочь сделала аборт. И главный довод: плохое зрение! больные глаза! тебе нельзя! Сережа приходил с работы уставший, теща набрасывалась на него: ты убьешь мою дочь! Ссоры выматывали, супруги переживали, нередко уже и между собой начинали переговариваться на повышенных тонах. Мирились, Алена плакала, после слез она все видела как будто через смятый целлофановый пакет, как через пелену, муж жалел ее, во сне они оба по-детски всхлипывали, как потом будет всхлипывать недоношенный Данилка.

С Данилкой пришлось Алене крепко осесть дома. Сережа много работал. Мама продолжала сначала свои «ну и зачем родили», потом вдруг притихла. Стала улыбаться даже Сереже, обихаживать малыша, уверять, что она всегда поддержит и поможет. Сережа взялся за дополнительную работу, приходил часто раздраженный. Теща нет-нет да и замечала: «Ой, устал, как устал… Что ж, так работает — а денег мало? У соседей сын больше в два раза получает, он понимает, что семью надо обеспечивать…» Когда Сережа, случалось, огрызался на жену или, не взяв на руки сына, проходил в комнату и ложился спать, Аленина мама укоризненно качала головой: «У соседей папа так малыша любит, хоть какой приползет — а жену с сыном приголубит…»

Эх, Алена, Алена, когда ж ты попалась на эту нехитрую удочку? Как-то взгрустнулось, как-то выпалила маме «он меня не любит». Посмотрелась в зеркало, не понравилась самой себе — ну, у какой женщины не бывает? А тут мама вечером и говорит: «Ты помнишь Алексея? Да, спортсмен который. Все на тебя заглядывался. Так он так и не женился, все по тебе вздыхает. Видел тебя, говорит — расцвела Алена…» Алексея, выбившегося в «большой спорт» земляка, родственника маминых сослуживцев, Алена изредка видела в их пригороде, знала настолько, чтоб поздороваться при встрече, никогда не думала о нем как о «женихе», но что-то в сказанном приятно тронуло ее сердце.

А на следующий день Алена пришла с прогулки с малышом и увидела в вазе огромный букет. Мама заговорщически подмигнула.

А еще через день к парку, где она гуляла, подъехала шикарная иномарка, и из нее вышел седеющий, дорого одетый Алексей.

Запросто подошел, полюбовался Алениным сыном, начал расспрашивать про житье-бытье. Алена не терпела наглости. Отвечала сухо, коротко. Он не настаивал, распрощался. Но перед тем как уйти, посмотрел проникновенным, как в кино, взглядом и сказал:

— Я б тебя на руках носил. И все бы у вас с сыном было.

Алена разозлилась. Развернула коляску и решительно повернула к дому, задумав впервые в жизни жестко поговорить с матерью про все это безобразие.

Дома уже был Сережа. Он озадаченно производил какие-то подсчеты на бумаге. Сколько-то в этом месяце по недоразумению вычли у него из зарплаты, и саму зарплату задерживали… Алена грустно оглядела тесную комнату, пожелтевшие обои, собственное старое платье, висевшее в шкафу с покосившейся дверцей.

— Сережа… — позвала она.

— Да отстань, не мешай! — брякнул он.

Ребенок проснулся и заплакал. Алена всхлипнула и убежала-заперлась в ванной.

Когда она вышла, про себя надеясь, что Сережа извинится, муж только спросил:

— Откуда цветы?

— Маме на работе подарили, — солгала Алена.

— На работе? — недоверчиво переспросил муж.

— Да, на работе! — сорвалась Алена. — Да, она работает! И деньги в дом приносит! И живем мы вообще-то в ее квартире!

За стеной плачущего ребенка укачивала бабушка. Хлопнула дверь — это опять убежала подальше от криков сестра.

День за днем тянулся, слово цеплялось за слово. Как-то Алена высказала мужу все, что слышала от мамы про идеального соседкиного сына, который и зарплату приличную получает, и сама нежность. А муж припомнил Алене «ошибки молодости» до брака. А Алена ему — его похождения. Муж вспылил, схватил куртку и ушел из дома.

Через некоторое время зазвенел телефон, высветился номер Сережиных родителей. «Так он уже к мамочке сбежал!» — вскипела Алена. Слезы полились из глаз, глаза сразу же заболели, и опять перед глазами был какой-то мятый целлофан.

Телефон зазвонил снова. Она протянула руку, но это был уже не Сережа.

Это был Алексей.

* * *

Наверное, такие они и есть, спортсмены. Рубеж взят, результат достигнут — и забыт. Те полгода, что Алена с сыном прожила в доме Алексея, не отпускало ощущение, что вместо сердца — камень, огромный тяжелый камень, который тянет ко дну, и вот уже скоро начнешь задыхаться. Кардиологи назначили какое-то лечение, Алексей приобрел лекарства, оплатил отдых, выполнял все просьбы Алены. А в остальном жил своей жизнью, часто отсутствовал, как он там жил — не докладывал. А она не спрашивала, он так и оставался для нее чужим. Были цветы и конфеты, были украшения и рестораны, была аккуратная няня, которую Данилка, путаясь, иногда называл мамой.

В гости к Алениной маме Алексей не ходил. Алена ходила сама с ребенком.

Мама переменилась. Жалостливо рассказывала про Сережу, как он забирал вещи и уходил. Про то, что слышала от соседки, что он уехал в Питер, сразу был поставлен на какую-то серьезную должность — ну как же, он всегда был прекрасным специалистом! — и уже нашел какую-то себе девушку… Ну правильно, развод-то оформлен, он завидный жених, «а тебя твой Алешенька что-то расписываться не зовет…». В последний раз она вообще обозвала дочь «продажной девкой». А на дочкины уверения «мама, но ты же сама…» ответила театральным негодованием.

Алена плакала все чаще, привыкая к проклятому целлофановому миру в глазах.

Когда она сказала Алексею, что хочет от него уйти, он отреагировал спокойно. Как будто это было в порядке вещей. Она собралась и ушла. К маме. А куда же еще.

* * *

«Алена, Алена», — звала она себя, сидя на старой дощатой лавочке. Рядом был забор, огораживающий храмовую стройку, оглушительно ревел трактор и гремели отбойные молотки, но она будто не слышала. Будто и слух становился у нее — целлофановый.

Парк, любимый парк. Вспоминалось детство. Подружка Катька, с которой они лазили по деревьям. Катьке, чтоб она не лазила, велено было на улицу ходить только в юбке — чтоб постыдилась кверху ногами на ветке висеть. А Катька напяливала под юбку шорты и преспокойно сидела на дереве вместе со всей честной компанией. Катька была из неверующей семьи, а Алену верующая бабушка тайком от родителей научила молитве «Богородице Дево, радуйся», и девочки вместе, скрывшись от остальных, шепотом читали эту молитву — даже не понимая зачем. Пару слов молитвы Алена запомнила неправильно — но Богородица, наверное, не рассердилась? Теперь Катька замужем и работает где-то при храме в городе, так что уж точно знает, как правильно там читается. Алена тоже теперь знает. Успела прочитать в бабушкином молитвослове, пока мама не нашла и не выбросила в помойку. «Мама, я крещеная?» — спросила тогда Алена. «Еще не хватало!» — ответила мать.

Целлофан в глазах мелькал, посередине аллеи вырисовался силуэт… Катька! Не может быть! Длиннющая юбка, платок развевается, Катька машет своим неизменным молодежным рюкзаком. Вот ведь человек, не боится косых взглядов, как хочет одевается, живет — как считает нужным.

— Алена! Сколько лет, сколько зим! Солнышко, ты чего, чего плачешь?

Алена подняла глаза и вдруг сказала:

— Я хочу креститься.

* * *

С Катькой говорили долго. О Боге, о вере, обо всем. Алена впервые призналась, как казнит она себя за предательство, как тоскует по мужу. Как тяжко, что сын растет без отца. Как поздно поняла она, что никакие деньги, тряпки и даже никакие в пылу ссоры брошенные обидные слова не могут быть причиной рушить семью, созданную в любви.

Решили, что назавтра Алена поедет в Катькин храм — а храм-то какой! Святых Константина и Елены! Не иначе как святая Елена сама молится за нее! Возьмет с собой сынишку, вместе крестятся.

Весь вечер Алена, запершись в комнате, читала книги, которые перекочевали к ней из Катькиной безразмерной сумки. Она радовалась, что-то как свежий ветер пробегало по ее сердцу. Она чувствовала, что хочет, бесконечно хочет быть вот в этом мире, который открывался ей со страниц. Откуда-то взялась решимость — она открыла дверь, вошла к маме и сказала:

— Мы с сыном завтра едем креститься!

Мать посмотрела на нее и процедила:

— Иди спать.

Наутро Алена проснулась, надела домашнее короткое платьишко, посмотрела на часы и ахнула: надо ехать! Так, надо взять платок, сумку с деньгами, одеться, собрать сынишку, который спал в бабушкиной комнате…

Она вошла в зал:

— Мам, ты мою сумку не видела?

— Видела. Она у меня в комнате.

Алена направилась туда, но мать встала у нее на пути.

— Мама, мне некогда, мне ехать пора!

— Никуда ты не поедешь. Ни сына, ни денег я тебе не дам. Позорить меня ты не будешь!

Алена попыталась проскользнуть в комнату, откуда доносился голос ее сестры и озадаченное гуление малыша, но мать отшвырнула ее к стенке.

Глаза застилались слезами. Алена поняла: заплакать сейчас — значит, ослепнуть на какое-то время и вообще никуда не добраться. Волевым усилием удержав слезы, она повернулась к своей комнате, поймала удовлетворенный взгляд матери.

И тогда она поняла, что делать.

Она развернулась и бросилась ко входной двери. Странно: она была открыта. Не дожидаясь лифта, Алена помчалась, спотыкаясь и поскальзываясь, по ступенькам с восьмого этажа, а вслед ей неслись крики матери.

На остановке ее ждала Катька.

* * *

До храма — час езды на маршрутке. Обессилевшая Алена, держа подругу за руку, вошла наконец в бревенчатый храм. В какой-то момент отступили все переживания и тревоги. Ей казалось, что она вступает в сказочный мир, в котором когда-то родилась. Купель с горящими свечами, добрый и ласковый старенький батюшка, строгие лики на старинных иконах — неужели это все наяву?

— Крещается раба Божия Елена…

И в этот момент будто внутри что-то разжалось, и кто-то за нее — та самая Алена, которую она столько звала? — заплакал беззвучно, обильными крупными слезами. Слезы лились потоком, и впервые в жизни глаза не болели, не горели огнем и не превращались в мутный целлофан. Она также явственно видела и батюшку, и иконы, и ревущую от радости Катьку. И… еще Кого-то рядом. Того, Кто обещал утешать и укреплять, отныне и навсегда.

Колокольни у храма еще не было. Но когда батюшка вынес Святые Дары, Алена отчетливо услышала колокольный звон. И, судя по тому, как все встрепенулись, — не она одна.

После крещения подруги подошли к церковному прилавку. И Алена сказала:

— Кать, а… Сережа?

Катька поняла ее.

— Ален, вот ты сейчас совсем-совсем чистая, Господь тебя очистил, и ты совсем рядом с Ним. Молись. Молись сейчас. Молись изо всех сил.

И Алена молилась. Потом записала молебны — святителю Николаю, Адриану и Наталии, Петру и Февронии, Кириллу и Марии…

Приехав домой, она молча прошла в свою комнату. Сестренка принесла ей Данилку и убежала. Алена весь день просидела в обнимку с Данилкой, кормила его, укачивала, почти не спускала с рук.

Наступил вечер. Телевизор за стеной задилинькал «Спокойной ночи, малыши», и Данилка спрыгнул с материнских рук и уверенно затопал в бабушкину комнату.

Телефон, молчавший неделями, вдруг вызвонил смс.

Это был Сережин номер. А в смс только два слова: «Открой дверь».

Алена ничего не поняла. Но пошла и дверь открыла.

На пороге стоял Сергей.

* * *

Сколько воды утекло с тех пор… «Алена, Алена…» — бывало, скажет муж и обнимет ее. Алена все поймет и прижмется к нему. Хорошо жить в своем доме: никто не помешает поставить иконы и помолиться перед ними. Затеплить лампаду. Показать маленькому, как креститься. Никто не поперхнется чаем при слове «Бог». А за окном — церковь-новостроечка, и ее колокола утром и вечером зовут на молитву.

А храм в честь родной своей святой Елены Алена с Сережей конечно же тоже не забывают. Вот видите — икона святой Марии Магдалины? Она в доме — в честь того, что в праздник святой Марии состоялось их венчание.

В этом храме они крестили сына.

А потом — еще одного сына.

А потом — еще одного…