Глава 8

Я женюсь

1

Четыре года на бирже дали мне немного, а может, и совсем ничего в смысле материального выигрыша. Моя заработная плата постепенно выросла с пяти до двадцати пяти долларов в неделю, но это привело лишь к росту моих потерь в результате рискованных сделок. Отчаявшись сделать решительный рывок на рынке, я стал требовать от Артура Хаусмана повысить мне зарплату. И мои требования были высоки: я хотел зарабатывать 50 долларов в неделю.

– Я не могу дать вам 50 долларов в неделю, – заявил мне мистер Хаусман, – но я дам вам восемь процентов доли в бизнесе.

На самом деле это означало, что мой заработок достигнет как минимум 33 долларов в неделю, так как в прошлом году прибыль фирмы составила 14 тысяч долларов. А если бизнес будет развиваться, то мои доходы могут превысить еженедельные 50 долларов. Я согласился с этим предложением и в возрасте 25 лет стал партнёром компании, работавшей на Уолл-стрит.

Став младшим партнёром брокерского дома, я решил, что могу пойти на некоторое увеличение своего бюджета. Я купил пальто «Принц Альберт», шёлковую шляпу и все необходимые аксессуары к этому наряду. В то время считалось хорошим тоном совершать по воскресеньям прогулку по 5-й авеню, если на улице стояла хорошая погода. По воскресеньям я блистал во всём своём великолепии; и вот, особенно тщательно начистив ботинки и взяв трость, я отправлялся гулять.

Не могу сказать, что этот променад всегда доставлял мне удовольствие. Там были и другие молодые люди, которых я знал по Уолл-стрит. Числясь в подмастерьях или курьерах, но будучи сыновьями богатых дельцов или банкиров, они всегда были при деньгах и могли потратить их на удовольствия, мне недоступные. В своих великолепных экипажах, запряжённых прекрасными лошадьми, они проносились передо мной, прогуливающимся пешком по авеню. Я часто безумно завидовал им.

Это была ещё одна битва, которую мне пришлось вести с самим собой в молодом возрасте. Я должен был задавить в себе чувство зависти, которое могло заставить меня принимать необдуманные решения или разъесть мою душу злой ревностью к тем, кто был успешнее меня.

Прежде чем предложить мне партнёрство, мистер Хаусман спросил у меня, почему я считаю, что нуждаюсь в таком большом доходе. Я пояснил, что собираюсь жениться.

Девушку, которая ждала меня, звали Анни Гриффен. Впервые я увидел её, когда собирался закончить обучение в колледже. Как-то во время прогулки с приятелем по имени Дейв Шенк, отчим которого держал гостиницу, мы увидели двух прекраснейших девушек, с которыми мой товарищ тут же заговорил. Одну из них, по словам Дейва, звали мисс Луиза Гуиндон, а вторая была её кузиной мисс Гриффен.

В стройной, высокой мисс Гриффен мне нравилось всё. Я постарался разузнать как можно больше о ней и её семье. Мне стало известно, что мисс Гриффен живёт с родителями в коричневом здании номер 41 на Западной 58-й улице. Ежедневно, отправляясь на работу по 6-й авеню, я проходил мимо этого дома. Её отец, Бенджамен Гриффен, был внуком священника-протестанта, выпускником и членом студенческого общества городского колледжа Нью-Йорка. Его сын учился в одном классе с моим братом Германом.

Мистер Гриффен занимался импортом стеклянных изделий в компании, которая называлась «Ван Хорн, Гриффен энд компани». Ван Хорны и Гриффены состояли в родстве. Миссис Гриффен была дочерью торговца свиным жиром по фамилии Вилкокс, большой завод которого сгорел на моих глазах несколько лет назад. Гриффены держали лошадей и имели свой экипаж.

Всё это я разнюхал в надежде найти способ познакомиться с его дочерью. Поскольку ничто из этой информации, даже факт учёбы наших братьев в одном колледже, как мне казалось, не приближало перспективу этого знакомства, мои тщательные расспросы оказались бесполезными.

Однажды во время прогулки около дома Гриффенов я увидел поблизости мисс Гриффен. Собрав всю свою храбрость, я одновременно с ней подошёл к ступенькам её дома. Приподняв шляпу, я вежливо поинтересовался, говорю ли я с мисс Анни Гриффен.

– Нет, вы ошиблись! – резко ответила она, покачав головой, и взошла по ступеням.

Это резко отбросило назад мои мечты, но в конце концов Дейв Шенк через мисс Гуиндон, которую знал, сумел организовать наше знакомство.

После этого я стал постоянным гостем в доме Гриффенов. Отец Анни был против моих ухаживаний, так как полагал, что разница в религии станет непреодолимым препятствием нашему союзу. К счастью, миссис Гриффен была ко мне более благосклонна.

Анни и её мать обычно проводили лето в Питтсфилде, штат Массачусетс, в то время как отец оставался в Нью-Йорке. На уик-энды я обычно отправлялся к ним. Иногда мы ходили в гости к друзьям Анни или на танцы, но чаще просто вместе совершали велосипедные прогулки.

В Нью-Йорке я каждый день по пути на работу, как уже говорил, проходил мимо дома Анни, и она почти всегда стояла у окна и махала мне рукой. У нас был и свой тайный шифр. Если шторы были подняты, это значило, что её отца нет дома и я могу зайти. Если же они были опущены, я просто шёл мимо.

Иногда мы встречались в Центральном парке, где сидели рядом на скамейке, и я рассказывал Анни, что мы поженимся, как только я заработаю достаточно денег, чтобы содержать нас. Однажды нам показалось, что наши планы вот-вот сбудутся, так как в тот момент я ожидал, что одна небольшая сделка принесёт мне кучу денег. Но на следующий день рынок принёс новость, что нашим надеждам не суждено сбыться.

В 1951 г. Роберт Мозес показал мне в Центральном парке место, где он хотел бы организовать для посетителей шахматные игры. Мозес спросил меня, готов ли я финансировать возведение соответствующего павильона. Быстро взглянув на то место, я сразу же согласился. Мозес удивился тому, как быстро я принял решение. Я не стал объяснять ему, что именно здесь мы с Анни обычно встречались и сидели.

2

В первый год моего партнёрства наша фирма заработала 48 тысяч долларов, из которых моя доля составила 6 тысяч. Это было гораздо больше, чем я мог ожидать. Теперь я мог жениться. Но я продолжал совершать сделки в объёмах, превышающих имевшиеся у меня средства. Бросаясь в спекулятивные операции, которые, как я полагал, должны были принести мне выгоду, я покупал акции и ценные бумаги почти на все свои деньги. Даже при небольших колебаниях рынка я шёл ко дну. Только после того, как это происходило вновь и вновь, я усвоил урок не зарываться и стал всегда держать некоторую часть капитала в резерве. Если бы я научился этому раньше, то избежал бы множества тяжких проблем, что снова и снова обрушивались на меня.

Весной 1897 г., когда почти заканчивался второй год моего пребывания в качестве партнёра компании «Хаусман», мне удалось наскрести несколько сот долларов, на которые я почти впритык сумел купить 100 акций сахарной компании «Америкэн шугар рефайнинг». Эта сделка ознаменовала важную перемену в моём отношении к спекулятивным операциям на бирже. Прежде чем приобрести эти акции, я провёл тщательный анализ состояния дел в сахарной промышленности. На первый взгляд можно было сказать, что я всё ещё играл в азартные игры, однако на тот момент я уже сформировал собственное видение происходившего, исходя из тщательного анализа фактов.

В то время «Америкэн шугар рефайнинг» контролировала три четверти производства сахара в Соединенных Штатах. Прибыль компании составляла 25 миллионов долларов, и она всегда выплачивала прекрасные дивиденды. Однако будущее компании было скрыто в тумане неопределённости.

Компания, или, как её коротко называли, «сахарный трест», втянулась в торговую войну против «Арбукле бразерс», торгующей кофе. Оба противника старались вторгнуться в поле деятельности врага.

Другой проблемой оказалась угроза расследования в конгрессе. Сахар-сырец в то время импортировался с пошлиной, соответствующей его стоимости. Ходили слухи о том, что в компании занижали стоимость закупок. В конце концов расследование было проведено. Как оказалось, обвинения имели под собой почву, и сахарную компанию обязали доплатить от 2 до 3 миллионов долларов за недоплаченную ранее пошлину.

Однако ко времени, когда я приобрёл акции, главный вопрос заключался в окончательном тарифе. Многие фермеры испытывали инстинктивную вражду к трестам, что использовали в своей агитации популисты. Через палату представителей был проведён закон о понижении тарифов на сахар. Поскольку это сделало наши сахарные компании уязвимыми перед иностранцами, их ценные бумаги резко обрушились.

Судя по дебатам в сенате, я пришёл к заключению, что сенат будет продолжать ту же политику в области тарифов, так как сельскохозяйственный Запад считал, что такие тарифы были на руку нашим фермерам, занимавшимся выращиванием сахара. Это было главным аргументом их представителей в Вашингтоне, и в конце концов данная точка зрения победила. Когда по вновь принятому закону тарифные ставки остались в основном прежними, стоимость акций «Америкэн шугар рефайнинг» резко устремилась вверх и к началу сентября достигла 159 долларов за акцию.

Я продолжил азартные игры с вырученной прибылью, то есть, по мере того как стоимость акций шла вверх, я продолжал вкладывать прибыль в их покупку. Когда я продал акции, оказалось, что моя общая прибыль составила 60 тысяч долларов, что делало меня в собственных глазах крёзом.

Первое, что я сделал, был звонок Анни Гриффен. Я сообщил ей, что мы наконец можем пожениться. Сначала она не могла мне поверить и повторяла:

– Ты потеряешь всё так же быстро, как получил.

Я заверил свою невесту:

– На этот раз я сохраню деньги.

Я сказал, что этим же вечером поговорю с её отцом.

Мистер Гриффен принял меня очень любезно, но был не менее твёрд в своём отказе, чем прежде. По его словам, я был самым приятным молодым человеком, который когда-либо входил в его дом. Но у меня была своя религия, а у Анни – своя. Он продолжал настаивать, что это различие является слишком большой угрозой для счастливого брака. Я рассказал обо всём Анни, но это не повлияло на её решение выйти за меня замуж. Мы назначили свадьбу на 20 октября 1897 г.

3

Едва получив свой заработок за акции сахарной компании, я решил купить себе место на фондовой бирже. Оно стоило 19 тысяч долларов. Помню, как я рассказал об этом матери и как она радовалась за меня и повторяла:

– Да, ты должен идти дальше.

В тот вечер мы с мамой играли в солитёр. По нашей старой традиции я играл, а мама раздавала карты. Мы почти закончили играть, когда зашёл Гарти. Уже минула полночь. У Гарти состоялся долгий разговор с мисс Нетерсоль по поводу продления его контракта. Разговор был очень тяжёлым. В качестве выхода из положения я предложил Гарти своё место на бирже в компании, название которой я ещё не придумал, если его устроит этот вариант. Гарти принял предложение и закончил тем самым карьеру актёра.

Пока не отправился в кровать, я не понимал, что совершил. Если бы я в тот момент вынул своё сердце и положил его на стол, то, наверное, заметил бы, как сильно оно трепетало. Проворочавшись без сна почти всю ночь, я понял, что остаётся только одно – купить для себя ещё одно место.

Нас с Анни поженил в её доме преподобный доктор Ричард Ван Хорн, родственник мистера Гриффена. Небольшого роста, с густой седой бородой, доктор Ван Хорн имел типичную внешность священника. Перед началом церемонии он заявил мне, что собирался убрать из протестантского обряда некоторые ссылки на Отца, Сына и Святого Духа. Я поблагодарил его за любезность и попытку следовать нормам и моей веры, но заверил, что он может следовать ритуалу, не внося туда никаких изменений.

В медовый месяц мы совершили поездку в Вашингтон, а затем на пароходе отправились в «Олд-Пойнт комфорт» в Чесапик-Бэй. Я никогда не был хорошим моряком и страдал от морской болезни. Потом мы съездили на Юг, в Кемден, где я родился.

Вернувшись в Нью-Йорк, мы некоторое время жили у моих родителей, у которых к тому времени уже был свой дом номер 51 на Западной 70-й улице. Затем мы сняли небольшую квартиру на Вест-Энд-авеню, не больше пятнадцати футов шириной. В августе 1899 г. в летнем доме отца в Нью-Джерси родилась наша первая дочь Белль. Отец сам принимал роды.

Первым нашим домом было просторное четырёхэтажное здание по адресу дом номер 351 на Западной 86-й улице, где родился Бернард-младший. Наш дом находился на конечной остановке трамвая, и один из водителей, Питер Минног, стал другом нашей семьи. В зимние дни его всегда ждала у нас чашка горячего кофе. Каждый год 17 марта, в день рождения Бернарда, Питер надевал свой лучший костюм и приходил к нам в гости, где вручал моему сыну очередное золотое украшение.

Из того дома мы переехали в другое просторное кирпичное здание, в дом номер 6 на Западной 52-й улице, а потом – к 5-й авеню, на угол с 8-й улицей.

Помню, что все те годы моя жена дожидалась меня, а я всегда старался сделать ей какой-нибудь сюрприз и покупал разнообразные подарки. Однажды я принёс ей очень дорогое кольцо.

– Не дари мне ничего больше, – сказала она тогда, – у меня есть всё, что мне нужно.

Мне очень понравились эти слова.

Мистер Гриффен до последнего был не согласен с нашим браком и даже не присутствовал на нашей свадьбе. Но со временем и он изменил своё мнение. Мне было очень приятно услышать от него, что он ошибался, когда думал, что наш брак станет неудачным из-за разности в религии.

Наверное, одной из причин, почему наш брак оказался счастливым, было то, что мы верили друг другу. Несколько лет подряд после нашей женитьбы жена сопровождала меня по вечерам в пятницу на службу в синагогу. Я всегда соблюдал еврейские праздничные дни. Моя жена ходила на службы в свою церковь.

Мы решили, что две наши дочери, Белль, родившаяся в 1899 г., и Рени, которая родилась в 1905 г., крестятся и примут веру своей матери. Что касается сына, то мы решили предоставить ему самому право выбора, когда он вырастет.

Существовало множество аспектов в религиозных верованиях, которые меня не устраивали. Но я всегда твёрдо придерживался одного правила: никогда не подвергать сомнению чью-то веру и не пытаться заставить человека изменить её. То, как мужчина или женщина относится к Богу, для меня всегда было сугубо личным делом, которое каждый должен решать для себя сам. А другие должны уважать это решение, каким бы оно ни было.