6

Рамзин сбросил свою куртку на пол и толкнул меня на кровать спиной. Одной рукой он задрал мой топ, обнажая грудь, и его тяжелый взгляд зацепился за поблескивающий пирсинг в моем правом соске.

— В прошлый раз этого не было, — хрипло пробормотал он.

Рамзин расстегивал и стягивал с меня джинсы вместе с бельем, но его глаза были по-прежнему прикованы к моему проколотому соску. Что, хищника завораживают блестящие штучки в неожиданных местах? Он наклонился, становясь на колени между моих ног, и обхватил обе мои груди своими загребущими лапищами, не накрывая сосков. Приподнял и сдвинул, сжимая почти на грани боли.

— Охренительно, — глухо пробормотал он, сжирая взглядом представшую картину.

Черт, меня с моим характером должно просто бесить, что он играет моим телом, как кот с пойманной мышью, примериваясь, с какой стороны лучше начать жрать. Делает что хочет, не спеша, уверенный, что одержал полную победу и может брать, что вздумается. Бесить, конечно, должно. Но вместо этого я буквально задыхаюсь от вожделения просто от того, как наблюдаю за его лицом и взглядом. Смотреть на Рамзина, когда он сам на грани помешательства от похоти, — это ошеломляюще пугающе и возбуждающе одновременно. Он как стихия, долбанный смерч убийственной силы. Ты реально понимаешь, что он сметет тебя своей сумасшедшей мощью, развеет на частицы, обратит в кучу израненной плоти и разорванной в клочья души, если позволить ему добраться до тебя. Но и нет такой силы, что поможет мне отвести взгляд и спастись бегством, пока вся эта дикая, никому не подвластная сила обращена на меня одну. Сукин сын, даже если он и разрушает таких, как я, походя, каждый день, почему-то прямо сейчас я себя чувствую совершенно единственной в своем роде. Пусть и жертвой, но той, от кого не могут оторваться прямо сейчас вожделеющие глаза этого хищника.

Рамзин не раздевается, не целует меня больше, только скользит повсюду своими грубыми пальцами. По моему лбу, щекам, по губам, нажимая и заставляя приоткрыть рот. По шее, потом минуя мой свернувшийся комом топ вниз. Его прикосновения не легкие и нежные. Он буквально вдавливает пальцы в мою кожу, словно желая вплавиться, проникнуть под кожу и даже глубже. Его глаза следуют за руками, и этот горящий темным голодом взгляд ощущается так же отчетливо, как и движения. Я дышу поверхностно, мои легкие буквально не в силах захватить больше воздуха под этим прессом его затягивающей меня на незнакомую и опасную территорию гравитации. Взгляд моего хищника скользит ниже на мои ребра и живот, выставляя содрогаться мои мышцы и покрываться мурашками кожу. Рамзин садится на пятки и, резко схватив меня за колени, до предела раздвигает мои ноги. Это причиняет короткую боль, и я вскрикиваю и пытаюсь оттолкнуть его руки и вырваться.

Кольцо, которое сегодня я надела на себя сама за столом, цепляется за ткань его рубашки. Рамзин хватает меня за кисть так, что, кажется, треснут мелкие косточки, и сдергивает его с моего пальца, слегка оцарапав кожу.

— Ты совсем одурел? — шиплю я от неприятного жжения в пораненном месте. — Верни кольцо!

— На хрен! — презрительно кривит рот Рамзин и небрежно бросает это дорогущее украшение на прикроватную тумбочку, как ненужный мусор. — На тебе не будет ничего принадлежащего другому мужику, когда я буду тебя трахать.

Надо же, а хищник у меня, видимо, не переносит метки другого собственника.

— Руки подними! — рычит он по-настоящему угрожающе и глухо, как будто его горло не слишком ему повинуется. — Положи их над головой и не смей опускать.

Я хочу заорать на него в ответ, схватить его за глотку. Внутри все клокочет, и глаза буквально затмевает от того, как борются внутри злость и похоть. А последняя все же оказывается сильнее. Нет, злость никуда не девается. Она отступает и затаивается, готовясь для более подходящего момента и собираясь накопить больше сил. Я подчиняюсь, медленно поднимаю руки и опускаю их на подушку над моей головой. Физически чувствую торжество мужчины и позволяю ему сейчас быть сильнее и получить, что он хочет. Это не навсегда, так что плевать. Рамзин снова возвращает свои глаза прямо к центру изнывающей влажности между моими распахнутыми по его желанию ногами. Он смотрит на мою промежность так, что у меня начинают дрожать бедра. Это нечто непередаваемое. Дикая смесь из самого жгучего и грязного вожделения и настоящего собственнического восхищения, практически обожания и еще что-то, чему я не знаю названий. Я лежу на спине, голая, истекающая влагой, раскрытая для него так, что дальше некуда. А он сидит между моих ног полностью одетый и смотрит. Открыто демонстрирует мне, как может поиметь меня не только своими поцелуями или членом. Даже взглядом. Я сжимаю зубы, не желая признавать этой власти над моим телом, и в этот момент Рамзин опускает голову и с нажимом облизывает мой пульсирующий от потребности клитор. Моё тело простреливает с такой силой, что я кричу и почти зажимаю его голову бедрами. Но он снова надавливает на мои колени, разводя их.

А потом начинается настоящее измывательство, цель которого наверняка утвердиться в его власти надо мной. Только в тот момент мне было на это плевать. Все, что я понимала, это то, что этот садисткий ублюдок раз за разом подводит меня к краю и отступает, оставляя меня извиваться и орать от разочарования. Он то только облизывает меня абсолютно бесстыдно, втягивает своим порочным ртом и рычит, заставляя вибрировать все мои внутренности, и отодвигается, едва я оказываюсь в одном чертовом сантиметре от оргазма. Мучает своими жесткими пальцами, и я уже не могу сама на них не насаживаться, потому что просто умираю, так сильно нуждаясь в разрядке. Или использует и рот и руки, вынуждая меня дергаться, извиваться, орать, так что моё горло горит огнем. Я плююсь ругательствами и желаю ему самых ужасных мучений, которые только могут сейчас воспроизвести мои плавящиеся мозги. Царапаю, жестоко рву его кожу везде, где могу дотянуться, тяну за волосы, желая, исступленно желая большего. Сука! Жестокий извращенный упырь! Уже отчаявшись, пытаюсь оттолкнуть его голову и довести себя до финала самостоятельно, но он не позволяет мне.

— Ты кончишь, только когда я буду внутри тебя! — хрипит Рамзин, прижимая мои руки к матрасу.

— Ну так трахни меня уже, сволочь! — я уже просто не могу быть неподвижной.

— Я решу когда! — измогается Рамзин.

Да чтоб ты сдох! Причем не сразу, а в долгих и изощренных мучениях!

— Я же убью тебя! Ты ведь знаешь, что убью! — почти брежу я, искренне желая это сделать.

— Я позволю тебе попытаться, — ухмыляется он у моей полыхающей огнем плоти, и от его резкого выдоха меня пронзает очередная волна болезненного наслаждения, и я изгибаюсь, бессильно суча пятками по простыням.

Меня трясет, колбасит, крючит, как под напряжением. Вся кожа настолько стала чувствительной, будто меня окунули в кипяток. От каждого легкого касания, еле заметного скольжения мне уже больно до крика. Пот течет с меня ручьями, и глаза ничего отчетливо уже не видят. Мозг сгорел от перегрузки. Я если и встану с этой постели, то буду слабоумной идиоткой. Абсолютно не отдаю себе отчет ни в том, что творит с моим телом Рамзин, не различаю его отдельных движений, потому что любое из них сейчас — это режущий на части экстаз. Совершенно не знаю, как ведет себя мое тело, потому что оно сейчас просто ведомо в том танце, в котором ни одно движение не продиктовано разумом. Никогда не скажу, ору ли я в голос или шепчу еле слышно, потому что связь между осознанным и первобытно вожделеющим сейчас полностью утеряна для меня. Рамзин наблюдает за каждой моей судорогой, не отводя своих алчных глаз. Впитывает все мои стоны, ругательства и мучения, как гребаный вампирюга пил бы кровь. Жадно, ненасытно, будто ему никогда не будет достаточно. Доведя меня до очередного бритвенно-острого обрыва, он отстраняется, и я дрожу уже от потери этого мучительного контакта.

Шуршание одежды, и вот мой мучитель, наконец, на мне. Я услужливо нетерпеливо поднимаю бедра и жду его жесткого вторжения. Но мой зверь со мной еще не закончил. Рамзин толкается внутрь медленно, входя только чуть-чуть, и протяжно стонет, отстраняясь. Я смотрю в его лицо и вижу, как натянулась и побледнела кожа. Как катятся капли пота по его лбу и вискам. Как тяжелеют и опускаются веки, из-под которых сверкают обжигая его глаза, все так же наблюдающие за моей реакцией. Как сжимаются его челюсти, словно он терпит дикую боль.

— Я думала, ты садист Рамзин, а ты хренов мазохист, — выдыхаю я и обхватываю ногами его бедра, желая заставить двигаться глубже и быстрее.

Но это был бы не Рамзин, если бы поддался моему принуждению. Он стонет громче и почти обреченно, но продолжает двигаться невыносимо медленно. Мне кажется, я уже знаю своим чувствительным нутром каждую выпуклую вену на его здоровенном члене. Этот, мать его, рельеф навсегда, наверное, теперь впечатан в мой мозг, и я даже будучи под кайфом или в полном умате не перепутаю его чертов член ни с одним другим. Переплетаю ноги сильнее и с максимальным усилием толкаюсь навстречу. Но эта самолюбивая властная скотина дрожит, хрипит, его член дергается во мне, сводя с ума, но не желает подчиниться и продолжает измываться над нами обоими. Не в состоянии терпеть больше эти пытки я впиваюсь зубами в его плечо. Сильно, без всяких поблажек и практически смакую сладковатый вкус его крови. Разве она не должна быть противной, соленой и с запахом и вкусом железа? С настоящим наслаждением облизываю плоть, зажатую моими зубами, не ощущая даже намека на отвращение или какую-то неправильность. Рамзин издает какой-то сдавленный рёв и, сорвавшись, начинает врезаться в меня жестко и до предела. Достаточно нескольких его движений, и я захлебываюсь в своем экстазе. Это настолько интенсивно, что я даже кричать не могу, настолько сводит спазмами каждую клетку моего тела. Только впиваюсь еще жестче и зубами, и ногтями, подаваясь ему навстречу так неистово, будто хочу, чтобы он врос в меня. Рамзин проталкивается через мой оргазм к своему собственному, вцепившись в мои бедра так, будто, под его пальцами должна лопнуть моя кожа. Его последние толчки просто сокрушительные, и они растягивают мой финал, возвращая пульсирующие волны снова и снова, и, кажется, я уже просто забываю, как дышать, когда мой зверь, наконец захлебнувшись последним отчаянным хрипом, останавливается. Его тело содрогается надо мной и обрушивается всей тяжестью, продолжая посылать в меня затухающие содрогания. Черт, вот теперь я точно сдохну от удушья. Потому что все мои мышцы обратились волшебным образом в жидкость, а кости в резину. Всегда прикалывалась над такими красочными сравнениями в книгах. И вот теперь вынуждена в, судя по всему, последние мгновения моей никчемной жизни признать, что тот, кто это писал, наверное, трахался с этим зверюгой. Ну или с кем-то вроде него. Рамзин же перекатывается на постель и со стоном поднимается, направляясь в ванную. Везет же всяким упырям. Они способны после такого еще и ходить. У меня же есть силы только перевернуться на живот и уткнутся в подушку. Но оказывается упыринная выносливость распространяется гораздо дальше, чем просто хождения после секса. Я уже почти вырубилась, когда матрас прогибается, и к моей спине прижимается прохладное, мокрое тело. Я возмущенно мычу и хочу столкнуть мерзавца.

— Отвали, Рамзин! — бормочу я.

Но эта сволочь, видимо, обожралась виагры, потому что нагло вклинивается, раздвигая мои ноги своими бедрами, и к моей заднице прижимается его абсолютно твердокаменный член.

— Даже не думай, вампирюга! — делаю я очередную попытку столкнуть его.

— Почему вампирюга? — хмыкнув, спрашивает он.

— Потому что настоящие люди так быстро не восстанавливаются! — я хочу толкнуть его локтем, но говнюк прижимает меня к постели, снова обездвиживая, и мне остается только сотрясать воздух. — Уйди, нечисть!

— Вампир, говоришь…

И эта сексуально озабоченная зверюга в прямом смысле слова впивается зубами в мой затылок и, пропихнув под меня руки, приподнимает мой зад навстречу его наглому вторжению. И в этот раз уже нет никакой медлительности и поддразниваний. Рамзин сразу устанавливает бешенный темп, и его пах врезается в меня с такими громкими шлепками, что их наверняка слышно всем его соседям. Все мои нервные окончания, еще не успевшие отойти от первого раза, тоже срываются с места в карьер, без всякого разгона. Вожделение действительно выстреливает в меня сразу же, взлетая до прежней высоты. Рамзин опять рычит, и это передается через мой сжатый его зубами затылок прямо в мозг. Это какое-то проклятое безумие, но мои, казалось бы, только что совершенно измотанные и выжатые досуха тело и разум откликаются на зверские замашки Рамзина так, словно только этого и ожидали всю жизнь. Раньше во время секса, даже самого лучшего, у меня всегда было ощущение некой отстраненности. Типа, тебе хорошо, ты наслаждаешься, но все равно отслеживаешь каждое движение и осознаешь каждую свою реакцию. Управляешь, наблюдаешь как со стороны. У меня никогда не случалось моментов абсолютной потери контроля. Но почему-то любое взаимодействие с Рамзиным лишало меня способности думать и хоть как-то анализировать и руководить тем, что между нами происходило. Он просто брал, что хотел и как хотел, а я вопреки всей своей натуре и инстинктам позволяла ему это и просто сходила с ума, наслаждаясь всем происходящим. В этот раз мой оргазм короткий, но ослепительно острый, а потом без всякого предупреждения я отключаюсь.