Книга: Инь vs Янь. Книга 1
Назад: 22
Дальше: 24

23

В машине он уселся как можно дальше от меня и теперь смотрел в свое окно, избегая поворачиваться в мою сторону. Но тяжелые волны исходящего от него гнева были слишком очевидны в тесном пространстве салона. Теперь за рулем был второй охранник постарше, имени которого я так до сих пор и не узнала. Александр вернулся минут через десять, и мы опять поехали в сторону столицы. В салоне висела тягостная тишина, разбавляемая только разнообразными мелодиями с двух Рамзинских телефонов. Рамзин не ответил ни на один из них и продолжал напряженно смотреть в окно, будто надеялся увидеть там нечто жизненно важное. Спустя минут тридцать звонить стал телефон Александра, и тот, покосившись через плечо на уткнувшегося в окно моего зверюгу, негромко, но достаточно жестко отвечал, что «господин Рамзин в данный момент чрезвычайно занят важными переговорами и ответить не может». Ага, сам с собой общается. Работать барышней- телефонисткой охраннику пришлось до самого конца пути, потому что Рамзин так и сидел, не меняя позы и демонстрируя мне свой затылок.
Спустя пару часов такой езды мы въехали на территорию аэропорта. Так же молча поднялись на борт частного самолета, при этом Рамзин взлетел по трапу буквально бегом, будто стараясь даже случайно не касаться меня. Я устроилась в мягком кресле и пристегнулась. Охранники сели напротив, а сам его величество хозяин удалился куда-то в хвост, пропав из моего поля зрения. Саша за время полета то и дело бросал на меня немного расстроенные взгляды, лицо же второго оставалось абсолютно нечитаемым. Появившаяся милая стюардесса предложила нам чего-нибудь выпить.
— Нам ничего не надо, — пророкотал терминатор с окаменевшим лицом, едва я хотела ответить. — А даме только воду.
Девушка кивнула и, нацепив ослепительную улыбку, пошла, покачивая бедрами в хвост, видимо, намереваясь спросить, не надо ли чего Рамзину. Через минуту раздался его повелительный раздраженный рык, который не смогли заглушить даже двигатели самолета, и стюардесса пронеслась назад, опустив пылающее, явно расстроенное лицо. Хамло инопланетное!
Летели мы по моим подсчетам где-то 3–4 часа. Сразу после посадки Рамзин появился передо мной, протянул руку и… улыбнулся. На лице ни следа прежней злости. Похоже, на него пребывание в воздухе оказывает некое волшебное воздействие. Прямо не знаю, может, это не к добру? Я с опаской вложила свою ладонь в его, ожидая, что вот сейчас он меня дернет, прижмет и начнет давить бешеной энергетикой и властью над моей чувственной стороной.
— Не спросишь, куда и зачем мы прилетели? — сказал он, ведя меня к выходу, галантно поддерживая за локоток и ни разу даже не стискивая его как обычно. У меня возникло желание прямо затаиться в ожидании какого-то дерьма, которое последует за этой странной метаморфозой.
— Если захочешь — сам скажешь, а если нет, то не фиг и воздух сотрясать, — равнодушно отозвалась я, осторожно косясь на Рамзина. Он насмешливо хмыкнул, но, похоже, не разозлился.
— Мы прилетели в Женеву. Здесь мой головной офис, — ровным голосом продолжил он. — Была в Женеве раньше?
Хотелось огрызнуться, но его спокойный тон и на удивление достоверно выглядящая легкая улыбочка вроде как не давали мне повода. Это выглядело так, как будто у нас вдруг настало какое-то то ли перемирие, то ли временное затишье на фронте, и хоть меня о нем никто зарание не уведомил, нарушать его в одностороннем порядке мне пока не хотелось.
— Как-то не пришлось, — сухо ответила я.
— Ну что же, тогда я буду иметь удовольствие познакомить тебя с этим городом в свободное от работы время, — самодовольно заявил он.
Надо ли говорить, что его тон даже не подразумевал моего нежелания участвовать в задуманной культурной программе, хотя и оставался внешне образцом вежливости. Это,
наверное, личная суперспособность Рамзина -
говорить и вести себя безукоризненно вежливо, не давая при это ни на секунду забыть, какой властный мудак прячется за этой маской. Хотя ни черта он не прячется.
Прячутся те, кто желает что-то скрыть от глаз или мнения окружающих. А этому бизнесмену-мутанту наплевать на все и всех.
Вздохнув, я промолчала. А что сказать-то?
После перелета и предыдущих событий я чувствовала себя вымотанной, и моё ехидство и желание огрызаться на все что угодно решили взять отгул.
Большой серебристый седан стоял практически в нескольких десятках метров от трапа. Была уже ночь, и все, что я могла видеть — это бетонное покрытие взлетной полосы и огни вдалеке, где смутно угадывались огромные здания ангаров и аэропорта. У водительской двери стоял невысокий парень, который, кивнув, уступил свое место Александру.
В этот раз я смотрела в окно уже не с показным, а с настоящим любопытством.
Правда, сейчас, ночью по-настоящему оценить архитектуру и достопримечательности не представлялось возможным. Но, похоже, время у меня еще будет. Довольно скоро мы въехали в район,
напоминающий отдаленно загородный поселок с большим количеством деревьев и живыми изгородями разной высоты, из-за которых выглядывали двух и трех этажные виллы самого разного дизайна. Одни были освещены довольно ярко, другие же буквально едва угадывались в темноте. Так же разнились и размеры прилегающих к ним участков.
Вскоре мы въехали на подъездную аллею,
подсвеченную желтоватыми фонарями,
расположенными почти на уровне земли. По обеим сторонам росли не слишком высокие деревья с густыми, развесистыми кронами,
которые смыкались над самой аллеей,
придавая ей вид какого-то туннеля в сказочное королевство. Да уж, придет же в голову такое! Скорее уж в конце этой подъездной аллеи обнаружиться замок людоеда.
Но реально там обнаружилась довольно большая вилла с широкой террасой,
живописно оплетенной вьющимися растениями. В данным момент двор, в который мы прибыли, терраса и просматривающийся за огромными прозрачными дверями и окнами холл были ярко освещены.
Рамзин молча вышел из машины и, обойдя ее, самолично открыл дверцу и протянул мне руку. В воздухе ощущалась влага, как бывает вблизи большого водоема.
Мы прошли в гостеприимно открытые двери в холл с роскошным мозаичным полом, в дальнем конце которого начиналась вычурная лестница.
— Нравится? — спросил Рамзин, поймав меня на разглядывании.
Все вокруг ненавязчиво намекало на то, что здание и весь интерьер — это не новодел,
призванный своим вопяще-дорогостоящим видом кричать о прямостоячести владельца в этой жизни, как было в доме отца стараниями людоедки.
Нет, это здание имело немалую историю, где каждая вещица и деталь ненавязчиво вещали о так называемом «старом» богатстве,
которое не нуждается в нарочитом выпячивании.
— А если не нравится, посадишь меня на обратный самолет? — усмехнулась я.
Рамзин в ответ только отзеркалил мою усмешку, явно показывая, что на такие милости рассчитывать не стоит.
— Дом покажу позже. Завтра нужно в офис,
дел собралось невпроворот. Так что пошли-ка спать, Яна.
Сказано было таким тоном, будто мы старая семейная пара, и это для нас само собой разумеющееся.
— У тебя привидения тут не шастают,
Рамзин? Домик-то явно с историей.
— Ну, даже если они и есть, то мне на глаза не показывались.
— Ну да, даже у призраков ума хватает держаться от тебя подальше. У одной меня выбора нет, — пробурчала себе под нос, но судя по всему со слухом у внеземных пришельцев все было нормально.
— Хорошо, что ты с готовностью это признаешь, — фыркнул Рамзин, взял меня за руку, переплетая наши пальцы, и повел наверх.
— Что за долбаный детский сад! -
возмутилась я и дернула кисть, но хватка тут же стала железной, прозрачно намекая, что и тут у меня выбора нет.
— Яна, тебе стоит перестать так остро реагировать на все, что я делаю, — занудным тоном терпеливого учителя вещал Рамзин,
поднимаясь по лестнице. — Это совершенно бессмысленно, потому что, сколько ни пенься,
дорогая, но все будет, как я хочу и планирую.
И все, чего ты добьешься — это будешь глупо выглядеть на людях, где мы будем теперь часто появляться. При чем, если ты надеешься экстравагантными выходками вынудить меня отпустить тебя, то сообщаю тебе — единственное, чего ты добьешься, это того, что будешь снова сидеть взаперти.
Никаких развлечений, никакого общения,
никаких походов по магазинам. Единственные,
кого ты будешь видеть — это охрана, прислуга и, само собой, я. И так будет до тех пор, пока я не решу по-другому.
Надо же, такая длинная речь, а зверюга ни разу не сорвалась на рычание. Это на него воздух европейский так действует, или просто
Рамзин осуществляет новый метод воспитания меня? Изображает непробиваемого крутого чела?
— Можно наводящий вопрос, повелитель? — не сдержалась я.
— Яна! — рыкнул Рамзин, но потом смягчился.
— Спрашивай.
— Ты меня сюда привез, потому что на территории Швейцарии срочно рабство законом разрешили, а я, наивная, не в курсе?
Рамзин остановился посреди лестницы, и мне показалось, что он сейчас меня швырнет вниз для профилактики излишней болтливости. Нацепленная им маска вежливости слетела, и он уставился на меня с такой знакомой смесью злости и темной жажды. Его рука стиснула мою ладонь так,
что я прикусила губу, чтобы не заорать.
Взгляд Рамзина метнулся от моих глаз к губами, и его ноздри расширились, как у голодного хищника, учуявшего кровь. Его горло дернулось, но затем он медленно выдохнул, и глаза снова буквально уперлись в мои, стараясь, как всегда, задавить авторитетом.
— Яна, — лязгнул его голос. — Я очень старательно настраиваю себя на то, что изначально, возможно, у нас все пошло как-то не так. То, как мы встретились, и то, как развивалось наше общение, не совсем…
обычно. И я признаю за тобой право на некоторое недовольство. И я даже готов с этого момента быть весьма чутким и внимательным к твоим пожелания и нуждам.
Но это ни в коем случае не значит, что я намерен тебя отпускать или что-то в корне менять. Поэтому настоятельно советую тебе смириться и принять уже существующую действительность. Потому что все твои попытки бунта будут мною безжалостно подавлены. Так что не стоит обострять,
дорогая.
И он, чуть ослабив хватку на моей руке,
поволок меня дальше. А я решила пока не вякать и посмотреть, как пойдет.
Рамзин толкнул дверь в большую спальню.
Здесь все было весьма лаконично, и сразу же бросалось в глаза, что это мужская комната.
Причем она предназначена именно для сна, а не для изощренных постельных кувырканий.
— И что, никаких тебе наручников на изголовье, цепей и зеркал на потолке и плеток и тростей, висящих на стенах? Ты меня прямо разочаровываешь, Рамзин, — вот не держится у меня язык за зубами.
— Яночка, я уже говорил тебе, что не поклонник подобных практик. Но если у тебя будет острое желание поиграть в нечто такое,
ты только скажи, — невозмутимо ответил
Рамзин. — А сейчас в душ и спать.
— А что, разве рабыням не положено спать в какой-нибудь каморке под лестницей? — не могла уняться я.
В этот раз даже не было и тени раздражения и даже резких выдохов, выдающих, что я его достала.
— Естественно, положено. Но так как ты на данный момент моя любимая рабыня, то тебе оказана честь спать в хозяйской постели, — попрежнему сохранял спокойствие мужчина.
Абсолютно нерациональная молниеносная вспышка гнева поразила меня при мысли, что «на данный момент любимая» вовсе не значит,
что единственная, но я быстро поймала ее за хвост и подавила. Засранец играет со мной.
— Ты кто такой и куда дел психического
Рамзина? — с подозрением прищурилась я.
— Яна. Иди. В Душ, — слова прозвучали так же, как в кабинете отца, когда Рамзин Вячику мозг промывал. И тяжесть в позвоночнике я тоже ощутила.
— На меня твои фокусы не действуют, -
огрызнулась я и пошла к двери, на которую он мне указывал.
— Я просто не все еще попробовал, -
донеслось мне в спину.
Ванная комната была ожидаемо роскошной,
хотя, конечно, и разительно отличалась от основной примеченной мною обстановки виллы своей современной навороченностью.
Стального цвета камень на полу и стенах,
черная сантехника и прямоугольная большая ванна. В углу здоровенная душевая кабина с туманно-серыми стеклами стенок. Никаких тебе милых пушистых ковриков и прочей девчачьей уютной хрени. Пахло тут очень слабо бытовой химией и совершенно отчетливо тем то ли парфюмом, то ли гелем для душа, оттенок которого я всегда ощущала от разгоряченной кожи Рамзина. Я судорожно выдохнула, гоня из своих легких и мыслей воздух, пропитанный этим ароматом, от которого где-то под сердцем рождалась тянущая голодная боль. Она, становясь горячей влагой, стекла вниз живота и моментально выступила испариной на коже.
Даже еще не раздевшись и находясь наедине с собой, я вдруг ощутила себя голой и позорно вздрагивающей от возбуждения. Как бы я ни ненавидела Рамзина разумом, мое телопредатель жалобно пело о тоске по нему. По его проклятым властным приказам и прикосновениям на грани грубости, которые наглым образом выдирали у меня контроль над ситуацией и собой, оставляя мне только наслаждение в чистом виде. Черт, как же я собираюсь противостоять Рамзину, если только запах в его ванной делает меня практически беззащитной перед ним? И чего я боюсь на самом деле? Того, что, если я и дальше буду спать с Рамзиным, то он прокрадется внутрь, поглотит меня, утопит в себе, став кем-то гораздо более близким, чем просто партнер по классному сексу? Или что наоборот, я сама отчаянно захочу утонуть в нем, а он оттолкнет, не пустит ближе и однажды просто исчезнет из моей жизни тогда, когда я не буду к этому готова. Хотя о чем я вообще тут размышляю? Исчезнет он в любом случае, не важно рано или поздно и то что я буду чувствовать по этому поводу. Это закон жизни. Если вовремя не уходишь ты, то уходят от тебя.
Я разделась и забралась в кабину, сделав воду погорячей. И, пожалуй, нисколько не удивилась, когда спину обдало сквозняком, и в кабинку шагнул обнаженный Рамзин.
— Что, пришло время для удовлетворения насущных нужд, повелитель? — хмыкнула я не оборачиваясь.
Потому что мне не надо смотреть на него,
чтобы знать, как выглядит это совершенно чрезмерное сейчас для моей психики обилие гладкой мокрой кожи, и как сокращаются и перекатываются при каждом движении его длинные упругие мускулы на руках, животе и бедрах. Не нужно даже глаза закрывать,
чтобы вспомнить, как выглядят все его загадочные тату, когда по ним льется вода, а еще как они меняются и искажаются, когда он жестко толкается в мое тело…
Так, стоп!
— Если хочешь изобразить из себя бедную рабыню, которую я принуждаю для меня ноги раздвигать, то даже не пытайся, — хрипло ответил Рамзин, выдержав театральную паузу,
и провел по моей напряженной спине мочалкой. Хоть я и ожидала его прикосновения, оно все равно вынудило меня дернуться и выгнуться, как будто это был не мыльный кусок тряпки, а раскаленное железо.
Рамзин же приблизился, оставляя между нами мизер свободного пространства, так, чтобы не коснуться меня, но при этом невыносимо ощущаться повсюду на моем теле. Это как стоять обнаженной очень близко к открытому пламени. Твою кожу еще не обжигает, но жар почти невыносим, и нет никаких сил, которые помогли бы это игнорировать.
— Я стану трахать тебя только тогда, когда ты сама меня об этом попросишь, — прошептал он у самого моего уха, окутывая своим запахом и присутствием со всех сторон, и ноги задрожали, едва держа меня.
— Тогда, боюсь, тебе придется страдать вечным сперматоксикозом, Игореша, — Боже,
лучше бы молчала. Мой голос и дыхание выдавали меня с головой.
Хотя моя кожа наверняка была еще более красноречива, покрывшись огромными мурашками.
— Не стоит так за меня бояться, дорогая.
Потому что долго тебе не продержаться, — его мурлыкающий смех обжег кожу моего плеча за мгновения до того, как эффект усилили его губы.
Мне пришлось сжать зубы, чтобы не застонать, когда его рот пустился в неспешное, но настойчивое завоевание по моим плечам и шее. Я поставила руки на стену и уткнулась в нее лбом, зажмурив глаза и отказываясь чувствовать то, что заставляли меня испытывать простые движения его рта.
Ладонь Рамзина скользнула по моему боку и оказалась на животе, и мои мышцы судорожно дернулись. Растопырив пальцы, он притянул меня к себе, вжимаясь в поясницу своим твердым членом, мгновенно заставляя меня вспомнить, как выглядит этот наглый орган в мельчайших подробностях, и что с его помощью со мной делал его хозяин.
Оказавшись зажатой между нами, его плоть дернулась в голодном нетерпении. Вторая рука мужчины с мочалкой продолжала кружить по моей груди, бокам, спускаясь к развилке бедер и почти лениво возвращаясь назад, обращая простое мытье в эротическую пытку. Если бы не отчетливая пульсация эрекции Рамзина и не его резкое сиплое дыхание у моего затылка, можно было подумать, что он совершенно спокоен. Я
открыла глаза, так как с закрытыми было только хуже, и пыталась думать о чем угодно,
только не о возбужденном мужчине, который уже бесстыдно терся об меня, и не о том, что невыносимо хочу просто прогнуться и подставиться. Утолить жрущий меня голод,
которым заразил меня Рамзин. А потом уже будет можно снова собираться с силами и бороться…
— Готова попросить меня? — не голос — грубое урчание сгорающего от нетерпения зверя, и именно он отрезвляет и дает хоть мизерную,
но опору. Нет, это не сила воли, да о чем вы!
Эта самая сила испустила дух от первого же прикосновения его рта, а может и гораздо раньше. Нет, сейчас мне осталось только моё ослиное упрямство.
Хочется сказать что-то эффектное,
насмешливо-высокомерное, но единственное,
на что меня хватает, это выдавить хриплое
«Нет!». И за это короткое слово моё тело мстит мне болезненными жесткими спазмами внизу живота.
Рамзин коротко выдыхает мне в затылок,
вжимается особенно сильно, толкаясь бедрами и давая ощутить охрененную степень своей готовности.
— Ты уверена? — почти угрожающе рычит он, а моё воображение вдруг подкидывает мне изображение золотозубого гопника из электрички с его коронной фразой «Ты не знаешь, что упускаешь!». Боже, мужики всегда и везде одинаковы. Из моей груди вырывается нервный смешок:
— Абсолютно!
Рамзин тут же отстраняется, и мое тело меня за это просто ненавидит прямо сейчас.
Но не пошло бы оно.
— Как скажешь. Я подожду, — голос Рамзина такой холодный, что, кажется, вода в душе должна замерзать прямо на лету. — Времени у меня в достатке.
Он быстро выходит из кабины, и я позволяю себе посмотреть через мутное стекло, как он вытирает свое тело. Резкие движения по телу,
каждый сантиметр которого вызывает у меня жажду почти смертельную, за которую я ненавижу и себя и его.
— Заканчивай побыстрее и иди в постель, -
приказывает Рамзин и выходит из ванной.
Вот тогда я позволяю себе сползти на пол душевой и тихонько заскулить, получая от своего тела по полной.
Когда выхожу в полотенце в спальню,
Рамзин лежит на постели, закинув за голову свои руки и прикрыв простыней только самый низ живота, и тонкая ткань и не думает скрывать специфические особенности рельефа под ней. Я так понимаю, что спать мы будем обнаженными. Очень хочется завыть, но вместо этого я опять считаю про себя и, скинув полотенце, проскальзываю под простынь и отворачиваюсь. Рамзин тут же гасит свет, и на моей талии оказываются его сильные руки, и он подтягивает меня в себе.
Прижимается всем телом, обхватывая меня, и,
само собой, его член оказывается прямо в ложбинке между моих ягодиц. Рамзин нагло устраивается поудобнее и при этом похотливо трется об меня, а я кусаю губы, чтобы не застонать.
— Рамзин, ты же сказал, что не будешь трахать, меня пока я не попрошу, — наконец не выдерживаю я этих издевательских ерзаний.
— Так и есть, Яночка, — бормочет он у самого моего уха. — Но я не сказал, что не буду всячески склонять тебя к принятию правильного решения.
— Сука ты, Рамзин. Это нечестная игра даже для такого засранца, как ты, — меня так колбасит от его близости, что я уже почти не помню, почему не должна прямо сейчас забраться на него сама и объезжать, пока не вырублюсь.
— Во-первых, я тебе уже говорил, что ты даже и близко не представляешь, какой я на самом деле засранец. А во-вторых, клал я на любую честность и правила игры, когда так хочу получить тебя. Причем всю. А теперь спокойной ночи, дорогая, если, конечно, ты не готова открыть свой ротик и попросить меня засунуть в тебя член.
— Ненавижу тебя!
Нужно ли говорить, что я еще долго не могла заснуть той ночью и вырубилась, ощущая себя морально истощенной. Одна радость — похоже,
Рамзину было ничуть не лучше.
Назад: 22
Дальше: 24