Войти в систему
Войти с помощью соц. сетей:
Через четырнадцать дней после ареста, на одном из первых допросов, Анна Квангель, которая тем временем оправилась от гриппа, случайно проговорилась, что ее сын Отто был в свое время помолвлен с некой Трудель Бауман. В ту пору Анна еще не понимала, что упоминание любого имени опасно, опасно для его обладателя. Потому что круг знакомых и друзей каждого арестованного с педантичной скрупулезностью подвергали проверке, каждый след изучали, чтобы «каленым железом полностью выжечь гнойную язву».
Допрашивающий, комиссар Лауб, преемник Эшериха, приземистый, плотный мужчина, большой любитель хлестнуть допрашиваемого по лицу своими костлявыми пальцами, точно бичом, сперва, по обыкновению, оставил эти ее слова без внимания. Он долго и до смерти утомительно расспрашивал Анну Квангель о друзьях и работодателях сына, интересовался вещами, которых она знать не могла, но должна бы, спрашивал и спрашивал, а временами хлестал ее по лицу.
Комиссар Лауб был мастером подобных допросов, бессменно выдерживал десять часов, и допрашиваемой тоже приходилось выдерживать. От усталости Анна Квангель едва не падала с табуретки. Недавняя болезнь, страх за судьбу Отто, о котором она до сих пор так ничего и не слышала, ощущение стыда, что ее бьют, точно нерадивую школьницу, – все это отвлекало ее, не давало сосредоточиться, и комиссар Лауб наносил новый удар.
Анна Квангель тихонько охнула, прикрыла лицо ладонями.
– Уберите руки! – крикнул комиссар. – Смотрите на меня! Ну, живо!
Она опустила руки, посмотрела на него, в глазах читался страх. Но не перед ним, она боялась потерять сознание.
– Когда вы последний раз видели эту так называемую невесту сына?
– Очень давно. Не помню. С тех пор, как мы начали писать открытки. Больше двух лет… О, не бейте меня! Подумайте о своей матери! Вам бы не хотелось, чтобы вашу мать били.
Два-три удара, быстро, один за другим.
– Не в пример вам, моя мать не подлая изменница родины! Еще раз упомянете мою мать, и я вам покажу, как умею бить! Где жила эта девица?
– Да не знаю я! Муж как-то говорил, что она вышла замуж! Наверняка переехала.
– Та-ак, значит, ваш муж видел ее? Когда?
– Не помню! Мы тогда уже писали открытки.
– И она в этом участвовала, а? Помогала?
– Нет! Нет! – крикнула фрау Квангель. Она с ужасом поняла, что натворила, и поспешно сказала: – Муж просто столкнулся с Трудель на улице. И она рассказала ему, что вышла замуж и на фабрике уже не работает.
– Ну-ну… А что дальше? На какой фабрике она работала?
Фрау Квангель назвала адрес фабрики обмундирования.
– А дальше?
– Это все. Правда все, больше я ничего не знаю. Чистая правда, господин комиссар!
– Вам не кажется несколько странным, что невеста сына вообще не навещает свекра и свекровь, даже после смерти жениха не приходит?
– Но это из-за моего мужа! Мы никогда ни с кем особо не общались, а когда начали писать открытки, тем более.
– Опять врете! С Хефке вы начали общаться, когда уже писали открытки!
– Да, верно. Об этом я забыла. Но Отто был против, согласился только потому, что Хефке мой брат. Он вечно ругал родню, вечно ему все не так! – Она печально посмотрела на комиссара. Робко сказала: – Можно вас спросить, господин комиссар?
– Спрашивайте! – буркнул комиссар Лауб. – Кто много спрашивает, получает много ответов!
– Правда ли… – Она осеклась. – Кажется, вчера утром я видела в нижнем коридоре мою невестку… Хефке тоже арестованы, да?
– Опять врете! – Резкий удар. И еще один. – Госпожа Хефке совсем в другом месте. Не могли вы ее видеть. Это вам кто-то наболтал. Кто?
Но фрау Квангель покачала головой.
– Нет, никто мне не наболтал. Я видела невестку издалека. Даже не уверена, что это была она. – Она вздохнула. – Значит, Хефке тоже в тюрьме, а ведь они ничего не делали и ни о чем не знали. Несчастные люди!
– Несчастные люди! – передразнил комиссар Лауб. – Ничего не знали! Все вы так твердите! Но все вы – преступники, и не будь я комиссар Лауб, если не вытяну из вас все кишки, пока не узнаю правду! Кто ваша соседка по камере?
– Я не знаю, как фамилия этой женщины. Называю ее просто Берта.
– И давно эта Берта делит с вами камеру?
– Со вчерашнего вечера.
– Стало быть, это она наболтала вам про Хефке. Признайтесь, госпожа Квангель, иначе я прикажу доставить ее сюда и буду бить при вас, пока она сама не признается.
Анна Квангель опять покачала головой:
– Скажу ли я «да» или «нет», господин комиссар, вы все равно притащите Берту сюда и изобьете. Я видела госпожу Хефке в нижнем коридоре, больше мне сказать нечего…
Комиссар Лауб стремительно отвернулся и громко пукнул прямо в лицо Анне Квангель. Потом опять повернулся и с ухмылкой уставился на нее.
– Нюхните, у меня много таких в запасе, начнете юлить – повторю! – Внезапно он переходит на крик: – Дерьмо вы все! Дерьмо! Сволочи! И я не успокоюсь, пока всех вас, гадов, не урою! Всех! Всех! Дежурный, Берту Купке сюда!
Некоторое время он запугивал и бил обеих женщин, хотя Берта Купке сразу призналась, что рассказала Анне Квангель про госпожу Хефке. Раньше она сидела в одной камере с госпожой Хефке. Но комиссару Лаубу этого было мало. Он хотел в точности знать каждое сказанное ими слово, а они ведь всего-навсего, по женскому обыкновению, поделились друг с дружкой своими бедами. Комиссар же всюду чуял заговоры и государственную измену и не переставал бить и задавать вопросы.
В конце концов рыдающую Купке снова отволокли в подвал, и Анна Квангель снова осталась единственной жертвой комиссара Лауба. Она так устала, что слышала его голос как бы из дальней дали, его фигура расплывалась у нее перед глазами, а удары уже не причиняли боли.
– Так что же случилось? Почему так называемая невеста сына перестала к вам заходить?
– Да ничего не случилось. Мой муж не хотел никаких гостей.
– Вы же признали, что он согласился на визиты Хефке.
– Хефке были исключением, потому что Ульрих мой брат.
– А почему Трудель больше не заходила?
– Потому что мой муж не хотел.
– И когда он ей об этом сообщил?
– Да не знаю я! Господин комиссар, я больше не могу. Дайте передохнуть полчасика. Ну хоть пятнадцать минут!
– Только когда признаетесь. Когда ваш муж запретил девице приходить?
– Как только погиб сын.
– Ну вот! И где это было?
– У нас в квартире.
– Чем же он это объяснил?
– Просто сказал, что впредь не хочет общаться. Господин комиссар, я правда больше не могу. Десять минут!
– Ладно. Через десять минут сделаем перерыв. Так чем ваш муж объяснил, что Трудель больше не должна приходить?
– Он больше не хотел общаться. Мы ведь уже задумали писать открытки.
– Значит, он сказал, чтобы она больше не приходила, так как он планирует писать открытки?
– Нет, об этом он ни с кем не говорил.
– Так какую причину он назвал ей?
– Сказал, что не хочет общаться. Ох, господин комиссар!
– Назовите мне подлинную причину, и я сразу же на сегодня закончу!
– Но это и есть подлинная причина!
– Как бы не так! Я ведь вижу, вы врете. Не скажете правду, буду вас допрашивать еще десять часов. Так что он сказал? Повторите мне слова, которые он сказал Трудель Бауман.
– Я не помню. Он ужасно рассердился.
– Почему рассердился?
– Потому что я оставила Трудель Бауман ночевать.
– Но ведь он только потом запретил ей приходить или сразу отправил ее домой?
– Нет, только утром.
– И утром запретил ей приходить?
– Да.
– Почему же он рассердился?
Анна Квангель сделала над собой усилие.
– Я вам скажу, господин комиссар. От этого уже никому вреда не будет. Той ночью я спрятала у себя старую еврейку, Розентальшу, которая потом выбросилась из окна. Вот поэтому он и рассердился, поэтому и Трудель заодно вон вышвырнул.
– А почему эта Розенталь пряталась у вас?
– Она боялась оставаться одна в квартире. Она жила над нами. Мужа ее забрали. И она боялась. Господин комиссар, вы обещали…
– Сейчас. Сейчас закончим. Стало быть, Трудель знала, что вы прятали у себя еврейку?
– Но ведь это было не запрещено.
– Еще как запрещено! Порядочный ариец не прячет у себя жидовских свиней, а порядочная девушка идет в полицию и сообщает об этом. Что Трудель сказала насчет того, что у вас в квартире жидовка?
– Господин комиссар, больше я ничего не скажу. Вы каждое мое слово переворачиваете. Трудель никаких преступлений не совершала, она вообще ни о чем не знала.
– Но ведь она знала, что у вас ночевала жидовка!
– В этом не было ничего дурного!
– Мы думаем иначе. Завтра займусь этой Трудель.
– Боже милостивый, что же я опять натворила! – разрыдалась Анна Квангель. – Вот и на Трудель навлекла беду. Господин комиссар, не трогайте Трудель, она в положении!
– Ба, вам и об этом известно, а говорите, не видели ее два года! Откуда вы это знаете?
– Да я же сказала, господин комиссар, мой муж столкнулся с ней на улице.
– Когда это произошло?
– Несколько недель назад. Господин комиссар, вы обещали мне маленький перерыв. Совсем маленький, прошу вас. Я правда больше не могу.
– Еще минуточку! Сейчас закончим. Кто начал разговор, Трудель или ваш муж, они ведь были в ссоре?
– Они не были в ссоре, господин комиссар!
– Так ведь твой муж запретил ей приходить!
– Трудель вовсе на него не обиделась, она знает моего мужа!
– Где именно они столкнулись?
– По-моему, на Кляйне-Александерштрассе.
– Что твой муж делал на Кляйне-Александерштрассе? Вы же сказали, он всегда ходил только на фабрику и обратно.
– Так оно и есть.
– Что же ему понадобилось на Кляйне-Александерштрассе? Небось открытку подбрасывал, а, госпожа Квангель?
– Нет, нет! – испуганно воскликнула она и вдруг побледнела. – Открытки всегда разносила я! Всегда я, он их не разносил!
– Что это вы вдруг побледнели, госпожа Квангель?
– Вовсе я не побледнела. Хотя нет, побледнела. Дурно мне, вот и все. Вы же хотели сделать перерыв, господин комиссар!
– Сейчас, как только все проясним. Итак, ваш муж пошел подбросить открытку и встретил Трудель Бауман? Что же она сказала по поводу открыток?
– Она про них знать не знала!
– Когда ваш муж встретил Трудель, открытка еще была у него в кармане или он ее уже подложил?
– Уже подложил.
– Вот видите, госпожа Квангель, так-то лучше. Скажите-ка мне еще, что Трудель Бауман говорила по поводу открытки, и на сегодня мы закончим.
– Так ведь она не могла ничего сказать, открытки при нем уже не было.
– Подумайте хорошенько! Я ведь вижу, вы врете. Не скажете правду, будете сидеть тут до завтрашнего утра. Зачем вы понапрасну себя мучите? Завтра я напрямик скажу Трудель Бауман, что она знала про открытки, и отрицать она не станет. Зачем вам лишние неприятности? Вы ведь рады будете добраться до своих нар. Ну так как, госпожа Квангель? Что Трудель Бауман говорила насчет открыток?
– Нет! Нет! Нет! – закричала Анна Квангель, в отчаянии вскочив с табуретки. – Ни слова больше не скажу! Никого не выдам! Говорите что угодно, убейте меня, но я ничего больше не скажу!
– Сядьте спокойно! – Комиссар Лауб несколько раз хлестнул ее по лицу. – Тут я решаю, когда вам можно встать. И когда закончить допрос, тоже решаю я. Сейчас давайте-ка до конца обсудим историю с Трудель Бауман. Раз вы только что признались, что она совершила государственную измену…
– В этом я не признавалась! – воскликнула замученная, отчаявшаяся женщина.
– Вы сказали, что не хотите выдавать Трудель, – безразличным тоном произнес комиссар. – И теперь я не отстану, пока вы не скажете, чтó могли выдать.
– Не скажу ни за что!
– Ну вот! Ах, госпожа Квангель, дуреха вы все-таки. Неужто вам непонятно? Все, что хочу знать, я завтра за пять минут спокойненько вытяну из Трудель Бауман. Беременная женщина этакого допроса долго не выдержит. Вмажу ей пару раз…
– Вы не можете бить Трудель! Так нельзя! Господи Боже милостивый, незачем было называть ее имя!
– Но вы назвали! И очень облегчите жизнь своей Трудель, если дадите признательные показания! Ну как, госпожа Квангель? Что Трудель говорила по поводу открыток?
И немного погодя:
– Я, конечно, мог бы все узнать от Трудель, но хочу, чтобы об этом сказали вы, прямо сейчас. И не отстану от вас! Вы должны усвоить, что для меня вы просто мусор. Усвоить, что все ваши намерения держать язык за зубами для меня полное дерьмо. Усвоить, что гроша ломаного не стоите, со всей вашей верностью и обещаниями не выдавать. Вы – пустое место! Ну, госпожа Квангель, спорим, через час я услышу от вас, какое отношение Трудель имеет к открыткам?! Спорим?
– Нет! Нет! Никогда!
Но комиссар Лауб, разумеется, услышал, причем менее чем через час.
Войти с помощью соц. сетей: