27

За пять дней до свадьбы Памми позвонила спросить, нельзя ли пригласить на венчание еще шесть гостей. За четыре дня до свадьбы она осведомилась, нельзя ли ей переночевать со мной в отеле накануне. За три дня до свадьбы она высказала пожелание, чтобы ей прислали по электронной почте план рассадки.

На все это я отвечала решительным «нет».

– Она пытается помочь, только и всего, – заметил Адам, когда я пожаловалась ему на ее настырность. – Бедняжке не победить в этой борьбе.

Я смерила его испепеляющим взором. Я была разочарована, но при этом почти не удивлена. Он весьма ясно демонстрировал свою позицию. Если уж честно, я от него, пожалуй, и не ожидала ничего другого.

Разумеется, Памми включила свой водопад слез и разыграла из себя невинную овечку, когда Адам пару дней назад сводил ее на ланч, где, по-видимому, предъявил ей определенные претензии. Она уверяла, что понятия не имела, из-за чего мы с Шарлоттой поссорились, и клялась всеми святыми, что все мои опасения насчет нее и насчет мотивов ее поступков совершенно беспочвенны.

– Больше всего на свете она хочет быть твоим другом, – сообщил Адам, вернувшись домой после этой встречи.

– И это все? – недоверчиво спросила я. – Она так говорит – и ты ей веришь? И точка?

Он пожал плечами:

– А что мне еще делать?

– Верить мне. – И я вышла из комнаты.

«Семейный обед» ознаменовал собой начало торжеств. Это довольно скромная трапеза в узком кругу, дающая жениху и невесте возможность немного побыть со своими самыми близкими и дорогими людьми, перед тем как на них обрушится все безумие великого дня. Будь моя воля, я бы ограничилась приглашением лишь моей семьи, но я не столь эгоистична, чтобы считать, будто мои желания важнее желаний Адама.

– Нормально я выгляжу? – спросила я у него, разглаживая креп своего черного платья и беря в руки шелковый шарф.

– Выглядишь просто роскошно. – И он поцеловал меня в щеку.

– Но ты даже не посмотрел, – заметила я, дразня его.

– Мне и не надо.

– Жутко банальная шуточка. Даже для тебя.

Я держу в сумочке две помады: одна (ярко-алая, как почтовый ящик) – для вечеров, когда я выхожу в свет «по-настоящему», другая – натурального цвета, для того времени, когда вечеринка заканчивается. Но я решила, что в конце сегодняшней я по-прежнему буду с ярко-красными губами. В конце концов, это же предпоследний вечер перед нашей свадьбой. Я не собиралась когда-либо проделывать все это снова.

Мама, папа, Стюарт и Лора уже поджидали нас в барном зале ресторана «Плющ», когда мы прибыли. Еще когда служители принимали у нас пальто, мама, с раскрасневшимися щеками, радостно подняла бокал для шампанского, приветствуя нас.

– Хм-хм, твоя мама уже приступила, – рассмеялся Адам.

– Скорее всего, это просекко, а не настоящее шампанское, – заметила я. – Но когда она узнает, что за все платим мы…

Вечер получился бы идеальным, если бы нас так и оставалось шестеро. Но надо мной висела мрачная туча неминуемого прибытия Памми. Я чувствовала, как с каждой минутой все больше сгибаюсь под тяжестью этого черного облака.

Через полчаса после назначенного времени в ресторан вплыла Памми. Рядом с ней шагал Джеймс.

Увидев его, я почувствовала, как меня охватывает смятение. Но я отказывалась ему поддаваться. Сегодня я буду воплощением выдержки и самоконтроля.

– Рада тебя видеть, – сказала я Джеймсу. Его губы, казалось, задержались на моей щеке секундой дольше, чем следовало.

– И я рад тебя видеть, – негромко отозвался он. – Как ты?

– Все просто отлично. – Я понимала, что стараюсь передать взглядом то же самое. – А Хлоя не придет? – И я пошарила глазами вокруг него.

– Боюсь, нет. Я думал, мама тебя поставила в известность?

Я покачала головой и недоуменно подняла брови.

– Наши пути разошлись, – пояснил он.

– Мне очень жаль, – выдавила я из себя.

– Это к лучшему, – заявил он. – Это было не то. Она не оказалась той самой, единственной.

– Ну, никогда же не знаешь, – почти весело возразила я. – Может, она как раз такой и была.

– Не думаю. Всегда знаешь, когда человек тебе подходит, правда? – Он так и впился взглядом в мои глаза.

Я не стала обращать внимания на его многозначительный тон и повернулась к Памми. Она сидела с поджатыми губами, образовавшими тонкую прямую линию.

– Памела, как чудесно, что вы появились, – восторженно проговорила я. – Такой вдохновляющий вечер, правда?

Мы обе знали, что мои слова исполнены сарказма. Но никто другой этого бы не заметил.

– Эмили.

Она прямо оскалилась. Я ждала неизбежного замечания: о том, как много веса я набрала (или потеряла – тут все зависело от ее настроения); о цвете моих волос, которые сегодня были чуть светлее обычного; о моем платье. Впервые в жизни мне казалось, что я к этому вполне готова. Но ничего такого не последовало.

– Дорогой, – произнесла она, поворачиваясь к Адаму и обнимая его. Но после этого снова сжала губы, словно опасаясь, как бы изо рта не вылетели какие-то опасные слова.

– Как ты, мама? – спросил он, нежно обнимая ее в ответ.

Она опустила взгляд.

– Могло быть лучше, – проговорила она мрачно.

Я безмолвно умоляла Адама не выяснять подробности, не доставлять ей этого удовольствия. Но тут мама, поднимаясь с барного табурета, разлила содержимое своего бокала. Казалось, мои мольбы услышаны.

– О-оп, простите, – выговорила она, вновь обретая равновесие. – Я как-то не осознавала, что сижу так высоко.

Адам рассмеялся, беря у нее бокал и под локоток провожая ее к нашему столику. Памми со своей унылой физиономией оставалось лишь тащиться за нами. Следовало отдать ей должное. Она уже ухитрилась создать вокруг себя гнетущую атмосферу, не вымолвив почти ни слова.

– Ну что, вы уже совсем-совсем готовы? – жадно спросила мама, хотя она меня сегодня три раза об этом спрашивала и неизменно получала один и тот же ответ. Но ее возбуждение было заразительно. Лучше уж это, чем тяжкая ноша, которую повсюду влачит с собой Памми. Нет-нет, пускай это бремя несет Адам.

– Да, мы уже совсем готовы, – подтвердила я. – В начале недели случились кое-какие мелкие неувязки, но мы с ними справились. Просто не знаю, что может пойти не так между сегодняшним днем и субботой. – Я суеверно коснулась деревянного подбрюшья стола. – Остался всего один день.

– Я бы не стала утверждать так категорично, – кисло вставила Памми. – В тот день, когда я выходила за моего Джима, группа не явилась. Мы заказали ансамбль, который исполнял песни «Аббы», но лишь после обеда выяснилось, что они не приедут.

Адам расхохотался – несомненно, в попытке поднять ей настроение:

– И что же случилось, мама?

– Прислали замену. – Голос звучал ровно, без обычных ее бойких подъемов и спадов. – Но они больше походили на «Блэк саббат».

Все за столом так и покатились со смеху, но Памми осталась невозмутимой. Сегодня она превзошла саму себя по части показных страданий.

Она опустила взгляд – что называется, ломая руки. «Ну вот, начинается», – подумала я. Впрочем, по всей вероятности, я произнесла это вслух, потому что Адам повернулся, чтобы посмотреть на меня.

«Памми делает то, что у нее лучше всего получается».

Я не собиралась угождать ее желанию вечно привлекать к себе внимание, поэтому вовсе не намеревалась спрашивать, что с ней такое. Но моя мама, ничего не знающая о ее трюках, сама задала этот вопрос:

– Памми, что такое, ради всего святого?

Покачав головой, она вытерла случайную слезинку – видимо, единственную, которую ей удалось из себя выжать.

– Ничего-ничего, – проблеяла она со своей уникальной интонацией, якобы означавшей «не беспокойтесь обо мне»: теперь-то я научилась переводить ее как «а ну-ка, вы все, живо начинайте беспокоиться обо мне». Мне все это жутко наскучило.

Я осушила свой бокал шампанского, и услужливый официант кинулся наполнять его даже еще до того, как я поставила емкость на стол.

– Ну-ну, выше голову, Пам, – провозгласила я, поднимая свой бокал. – Могло быть хуже.

– Эмили, – укорила меня мама.

– Не думаю, – почти неслышно пролепетала Памми.

Я разразилась театральным смехом, точно героиня фарса.

– Почему так? – осведомилась я, тем самым направляя невидимый прожектор всеобщего внимания прямо ей в лицо и зная, что ей того и надо. Ладно, пускай, подумала я. Давайте-ка поскорее с этим покончим и будем спокойно продолжать наш вечер. Может, тогда у нас получится сделать так, чтобы главными здесь стали мы с Адамом. Как это, собственно, и предполагалось.

– Эм, – негромко произнес Адам. – Ну хватит.

– Нет уж, говорите, Памела, – не унималась я, проигнорировав его просьбу. – В чем дело?

Она снова опустила очи долу, делая вид, что очень смущена этой сценой.

– Я не собиралась сегодня об этом упоминать, – проговорила она. – Мне казалось, что это неуместно.

– Ну, теперь мы все обратились в слух. Так что давайте, – поощрила я ее.

Она нервно теребила свои бусы, не встречаясь ни с кем из нас глазами, а опасливо блуждая взглядом по оживленному ресторанному залу.

– Боюсь, у меня довольно скверные вести, – прокаркала она, явно изо всех сил стараясь произвести еще одну слезинку.

Адам выпустил мою руку, чтобы взять за руку ее.

– Что такое, мама? Ты меня пугаешь.

– У меня рак, сынок, – объявила она. – Прости. Я так не хотела говорить тебе об этом именно сегодня. Не хотела портить ваш особенный вечер.

Все за столом погрузились в ошеломленное молчание. Мама сидела с открытым ртом, а прочие члены моей семьи неловко отвели глаза. Джеймс склонил голову, словно ему уже была известна эта информация. Я не знала, смеяться мне или плакать.

– О господи. – Я не могла определить, откуда донеслись эти слова. Весь мой мир стал каким-то размытым. Все двигалось в замедленном темпе.

– Что такое? Как? – это спросил Адам.

– Рак груди, – тихо произнесла она. – Третьей стадии, так что есть еще крошечная надежда.

– Ты давно об этом знаешь? Кто… к кому ты обращалась? – Все вопросы Адама сливались в один.

– Обо мне хорошо заботятся, сынок. У меня чудесный консультант в больнице «Принсесс ройал».

– Что они делают?

– Делают что могут. Провели массу обследований, биопсию. – Скривившись, она приложила руку к груди – для пущего эффекта. – Они до сих пор не до конца уверены, как далеко все зашло. Я совсем не хотела сегодня об этом упоминать. Не будем про это. Незачем портить такой необыкновенный вечер.

Я даже толком не могла подобрать слова, которые хотела сказать. А уж тем более попытаться произнести их вслух. Думаю, оно и к лучшему.

– Когда же они узнают больше? – спросил Адам. – И когда мы будем знать, с чем имеем дело?

– Ну, конечно, мне придется пройти курс лечения, – ответила она. – Правда, они пока не знают, сколько он продлится. – Она безрадостно рассмеялась. – Или даже стоит ли вообще это затевать. Но приходится жить с тем, что выпадает тебе на долю, верно? Да и потом, как знать, не случится ли маленькое чудо?

Адам уронил голову в ладони.

– Впрочем, ладно. – Ее голос вдруг зазвенел энтузиазмом. – Давайте пока обо всем этом забудем. Сейчас – время Адама и Эмили. Все равно мы не узнаем ничего нового, пока вы не вернетесь из свадебного путешествия.

– Мы никуда не поедем, пока ты через все это не пройдешь, – заверил ее Адам.

– Что? – вдруг услышала я свой собственный вопрос.

Адам повернулся ко мне, и на лице его читалось усталое раздражение.

– Не глупи. – Она улыбнулась и сжала его руку. – Тут ты ничего не поделаешь. Вы должны отправиться в свое путешествие. Пусть все идет как запланировано.

– А как же твое лечение? – спросил он.

– У меня в понедельник начинается химиотерапия. Я специально ее отложила, чтобы начать уже после свадьбы. А то в самое неподходящее время выпадут волосы. – Она печально рассмеялась. – В этот день мне нужно выглядеть как можно лучше.

Она посмотрела на меня и сочувственно улыбнулась. Я так и уперлась взглядом в ее глаза: ну давай, покажи мне хотя бы проблеск чувства вины, крупицу раскаяния в том, что ты только что проделала. Но я увидела лишь отблеск самодовольства, исходившего из самых глубин ее естества.