Глава 5. Жизнь после смерти

Борисовский мост

Окружение, вырывающее их целостного фронта дивизии и даже целые армии, всегда порождает явление самозарождения новой линии обороны практически из пустоты. Избежавшие окружения разрозненные части, тыловики, отпускники, мелкие отступающие группы солдат и офицеров, прибывающие из глубины резервы – все они постепенно собирались вокруг энергичных командиров. Личность человека, сколачивавшего неорганизованную массу в боевую единицу, играла здесь ключевую роль. Звание, должность играли здесь далеко не первую роль. Выраставшие из ничего отряды, «группы» занимали узлы дорог, переправы. Им было трудно рассчитывать на успех в своей борьбе. Отряды были чаще всего слишком немногочисленны и плохо вооружены, чтобы оказать достойное сопротивление передовым мотомеханизированным частям врага.

Характерным примером стихийного создания «группы» вокруг харизматичного лидера является оборона Борисова и переправы через Березину у него. В Борисове было танко-техническое училище, которое возглавлял 38-летний корпусной комиссар И. З. Сусайков. Несмотря на молодость и формальную принадлежность к политаппарату Красной армии, он обладал солидными военными знаниями и опытом руководства. Он закончил Академию моторизации и механизации т.е. был танкистом. Положение начальника училища сделало его начальником гарнизона Борисова. Ядром гарнизона стало само училище, насчитывавшее 1400 человек. Однако у них не было ни танков, ни противотанковых пушек. Это делало результат столкновения с танковыми частями немцев даже не предсказуемым, а заранее предопределенным.

Танк БТ, подбитый и сгоревший у железобетонного моста в Борисове (справа, видны характерные дуги мостовых конструкций).

Серьезной проблемой отрядов и «групп» был, как бы сейчас сказали «информационный вакуум». Они чаще всего не имели технической возможности вести разведку, а связь с вышестоящими штабами была неустойчивой, а то и вовсе отсутствовала. В своем отчете по итогам боев Сусайков писал: «Командование училища с 23 по 26 июня от штаба фронта никаких сведений о противнике не получало. Училищу задача поставлена не была… Обнаружить местопребывание штаба не удалось. Случайные и отрывочные сведения о противнике получали исключительно от военнослужащих, которые беспорядочной толпой тянулись по автомагистрали на восток». Надо отдать должное корпусному комиссару – он даже вел разведку бронемашинами на глубину до 30–40 км к западу от Борисова (до столкновения с дозорами противника). Называя вещи своими именами, Сусайков действовал на свой страх и риск. С формальной точки зрения, на передовой училищу было делать нечего. Курсантские полки отправлялись на фронт лишь в исключительных случаях. Более того, вскоре (3 июля 1941 г.) последовало указание Генерального штаба Красной армии о выводе училищ из особых округов в тыл. Борисовское танковое училище выводилось в Приволжский военный округ, в Саратов. Только 27 июня в адрес Сусайкова последовал приказ Военного совета Западного фронта «Вы ответственны за удержание Борисова и переправ и, как крайний случай, при подходе к переправам противника переправы взорвать, продолжая упорную оборону противоположного берега».

Подбитый в бою танк КВ 1-й моторизованной дивизии. Видны пробоины в борту башни. Взрывом боекомплекта была сорвана не только сама башня, но и ее крыша.

Еще одной колоритной фигурой сражения за Борисов стал полковник Александр Ильич Лизюков. 24 июня 1941 г. он выехал из Москвы в Барановичи, в штаб 17-го механизированного корпуса. Лизюков был назначен заместителем командира корпуса вместо застрелившегося 23 июня полковника Н. В. Кожохина. Однако до Барановичей он не доехал – поезд остановился 26 июня в Борисове. О том, что происходило, рассказал в газетной статье в декабре 1941 г. писатель Константин Симонов:

«Рядом со мной ехал полковник-танкист, маленького роста седеющий человек с орденом Ленина на гимнастерке. Вместе с ним ехал на фронт его сын, не помню, кажется, его звали Мишей. Отцу разрешили в Наркомате обороны взять шестнадцатилетнего мальчика с собой добровольцем на фронт. Они были похожи друг на друга, отец и сын, оба маленькие, коренастые, с упрямыми подбородками и серыми твердыми глазами.

Дальше Борисова поезд не пошел. Впереди были немцы, разрушенное полотно, полная неизвестность.

[…]

Немецкие самолеты бреющим полетом, волна за волной шли над нашими головами. Они бомбили и обстреливали нас с рассвета до заката, а впереди громыхала артиллерия. Все были из разных частей, никто не знал друг друга, не знал, что происходит кругом. И все-таки нашелся человек, который сплотил всех, кто был тут, и поставил на свои, нужные места. Душой и сердцем людей, собравшихся в лесу под Борисовом, оказался маленький полковник, ехавший со мной в поезде.

Им первым были произнесены здесь слова: «Занять оборону!». Он первый собрал вокруг себя старших командиров, подсчитал оружие, разбил людей на роты и взводы, и люди почувствовали себя войском.

Вдруг нашлись какие-то пушки, несколько пушек, несколько пулеметов; были посланы люди обратно в Борисов за боеприпасами. Мы рыли окопы и щели, выбирали себе места и ложились с винтовками в оборону. Тут были самые разные люди. Слева от меня лежали артиллерийский капитан и военюрист, справа – двое штатских ребят, шоферы с грузовых машин.

[…]

Полковник вел себя так, как будто ничего не случилось, как будто у него под началом не самые разные, никогда не видавшие друг друга люди, а кадровый полк, которым он командует уже, по крайней мере, три года. Он спокойным, глуховатым голосом отдавал приказания. В этом голосе слышалась железная нотка, и все повиновались ему».

В июне 1941 г. Лизюкову был 41 год. Ещё в 1920-х он закончил Академию им. М. В. Фрунзе. Большую часть довоенной карьеры Лизюков был связан с танковыми войсками. Он даже командовал бригадой тяжелых танков Т-35. Именно за успехи в боевой подготовке этой бригады он был награжден орденом Ленина, на который обратил внимание Симонов. Однако помимо ордена Александру Ильичу пришлось хлебнуть полной чашей других реалий 1930-х годов. В феврале 1938 г. он был арестован и освобожден только 22 месяца спустя, в декабре 1939 г. Из тюремного заключения он вернулся не в войска, а в академию механизации и моторизации, преподавателем. Арест, несомненно, негативно повлиял на его карьеру – без него он вполне мог дорасти до генерал-майора или хотя бы командира механизированного соединения с полковничьими петлицами. Нет сомнений, что в этом качестве он бы достиг больших результатов, нежели в качестве сборщика случайных людей у железнодорожного полотна.

Здесь самое время сделать небольшое отступление. В свое время роль репрессий 1937–38 гг. преувеличивалась. Из «культа личности» сделали простое и понятное объяснение трагедии 1941 г. Внимательное разбирательство показывает, что летом 1941 г. действовали куда более мощные факторы, нежели мифическое «обезглавливание» Красной армии. Однако совершенно не нужно переворачивать все с ног на голову и отрицать негативные последствия репрессий. Судьба «маленького полковника» тому лишнее подтверждение. Да, полковник Лизюков получил назначение на должность заместителя командира механизированного соединения, но поздновато для участия в Приграничном сражении. Кроме того, должность заместителя попросту не соответствовала его знаниям и практическому опыту в танковых войсках. Лучшие дивизии оказались доверены совсем другим людям. В частности, многочисленные Т-34 и КВ 4-й танковой дивизии были доверены недалекому, но старательному генерал-майору Потатурчеву. Заметим, что последний получил звание «полковник» на два года позже А. И. Лизюкова.

Так или иначе, два танкиста, Сусайков и Лизюков оказались руководителями обороны Борисова, гарнизон которого не имел танков и состоял в основном из пехотинцев. По мере упорядочивания обороны Борисова, Лизюков поступил в распоряжение комиссара Сусайкова. Тот назначил энергичного полковника начальником штаба обороны города.

Еще один подбитый КВ, принадлежавший 1-й моторизованной дивизии. Обратите внимание на поврежденный снарядом ленивец.

Незадолго до начала боев за Борисов начальник гарнизона города корпусной комиссар Сусайков довольно низко оценивал боеспособность вверенных ему частей. 28 июня он докладывал в штаб фронта: «Гарнизон, которым я располагаю для обороны рубежа р. Березины и Борисова, имеет сколоченную боевую единицу только в составе бронетанкового училища (до 1400 человек). Остальной состав – бойцы и командиры – сбор «сброда» из паникеров тыла, деморализованных отмеченной выше обстановкой, следующие на поиски своих частей командиры из тыла (командировки, отпуск, лечение) с значительным процентом приставших к ним агентов германской разведки и контрразведки (шпионов, диверсантов и пр.). Все это делает гарнизон Борисова небоеспособным». Утверждение об «агентах германской разведки» оставим на совести товарища Сусайкова. Вряд ли они имелись в товарных количествах в рядах «сброда». Акции «Бранденбурга» носили совершенно другой характер, бойцы этого подразделения вступали в контакт с советскими частями весьма ограничено и оружия из рук при этом не выпускали. Речь, скорее, идет не об агентах немцев, а о людях, негативно настроенных по отношению к советской власти.

Если бы немцы встретили в Борисове только тот гарнизон, который даже в глазах комиссара Сусайкова был небоеспособен, они бы его даже не заметили. Однако существенное усиление войск, оборонявших Борисов, произошло за счет прибытия соединений из внутренних округов. Рубежом их развертывания были реки Западная Двина и Днепр, а также так называемые «Смоленские ворота» от Орши до Витебска. В числе выдвигавшихся на этот рубеж соединений была 1-я моторизованная дивизия 7-го механизированного корпуса, более известная как 1-я Московская Пролетарская Краснознаменная дивизия, иногда неофициально называвшаяся для краткости «пролетарка». Она была сразу же изъята из состава 7-го мехкорпуса и по приказу командующего 20-й армией заняла оборону в районе Орши. Фактически она прикрывала развертывание главных сил 20-й армии в «Смоленских воротах». Они прибывали в железнодорожных эшелонах и постепенно занимали оборону.

В разгар построения обороны в рамках задачи прикрытия развертывания армии второго стратегического эшелона, «пролетарка» неожиданно получила новый приказ. Теперь требовалось выдвинуться в район Борисова и «не допустить переправу мехчастей противника через р. Березина и далее на восток». Причиной сменой задачи были данные разведки. В вечерней разведсводке штаба фронта от 29 июня говорилось, что противник «продолжал поспешное сосредоточение сил к реке Березина в районы западнее Борисов […] и главным образом в Бобруйск». На следующий день командование Западного фронта решило дать бой на Березине. Ближе всего к Борисову находилась «пролетарка». Командир 1-й мотострелковой дивизии Крейзер вспоминал: «В 4 часа 30 июня мы получили новый приказ командующего Западным фронтом. В нем указывалось, что 1-я моторизованная дивизия должна к 12.00 30 июня занять оборону по восточному берегу Березины […] с задачей не допустить прорыва танковых и механизированных частей противника на участке Зембин, Чернявка в направлении Борисов, Орша, сосредоточивая основные усилия на шоссе Москва—Минск». Надо сказать, что здесь Крейзер на сутки ошибается в датировке событий. Сохранилась записка начальника штаба 16-й армии полковника Шалина, в которой сказано следующее: «Приказ Комфронтом о выступлении 1 мотодивизии на рубеж р. Березина для обороны г. Борисов вручен мною лично командиру дивизии 1.7.41 3.40». Перед нами лишний пример того, что вспоминая те или иные события спустя десятилетия люди могут сильно ошибаться в хронологии событий.

Машина с предыдущего фото справа, видны отметины попаданий и пробоина в борту башни.

Интересно отметить, что распоряжение о выдвижении 1-й мотодивизии на Березину было одним из последних приказов генерала Д. Г. Павлова. Вскоре он будет арестован, но именно это его распоряжение никто отменять не будет. Днепр и Березину разделяет немалое расстояние. Столь быстро отреагировать на приказ могло только моторизованное соединение. Он был получен в 3.40 1 июля, а уже в 5.50 выступил маршем танковый полк дивизии Крейзера, а 6.30 за ним последовали мотополки. Элитное соединение Красной армии, совершив 130-км форсированный марш, уже к полудню того же дня вышло на новый рубеж обороны. Как мы увидим далее, промедление даже на несколько часов было бы смерти подобно.

На рубеже реки Березины Московская Пролетарская дивизия растянулась по фронту на 50 км. Водная преграда лишь в некоторой степени облегчала задачу обороны. Не будем также забывать, что по своей штатной структуре моторизованная дивизия 1941 г. имела только два стрелковых полка (шесть батальонов пехоты). Т.е. её возможности по удержанию оборонительного рубежа были даже несколько ниже, чем у обычной стрелковой дивизии с тремя стрелковыми полками (девять батальонов пехоты). Моторизация «пролетарки» лишь в некоторой степени компенсировала недостаток пехоты в обороне на широком фронте. По состоянию на 24 июня 1941 г. 1-я мотострелковая дивизия насчитывала 10 955 человек личного состава, 205 танков БТ, 24 плавающих танка Т-37/Т-38 и 39 бронемашин. Автотранспортом и артиллерией соединение было укомплектовано почти полностью.

В любом случае свежее, более того, хорошо укомплектованное соединение из Московского военного округа было серьезной силой. Однако с самого начала построения обороны возникли определенные трения между командованием гарнизона города и прибывшими «варягами». Крейзер вспоминал: «…я сразу направился на командный пункт начальника Борисовского училища корпусного комиссара И. 3. Сусайкова. С ним мы договорились, что 175-й полк лучше расположить за батальонами училища (во втором эшелоне), чтобы создать более глубокую оборону на этом направлении». Неясно, с чем это связано, но фактически оборона на самом главном участке оказалась доверена курсантам и «сброду» (см. выше), а не регулярным частям. Это не могло не сказаться, и, безусловно, сказалось на обороне города.

Стратегическое значение города Борисова обуславливалось проходящим через него шоссе на Москву. Бетонный мост через Березину у Борисова на этом шоссе был для немцев, несомненно, лакомым кусочком. Поначалу немецкая воздушная разведка сообщала о нем как о разрушенном. Однако вскоре эта ошибка была исправлена. Соответственно 18-я танковая дивизия XXXXVII корпуса получила приказ захватить переправы в районе Борисова и образовать плацдарм на восточном берегу реки. С точки зрения устойчивости обороны на рубеже Березины проще всего было бы взорвать мост. Он действительно был подготовлен к взрыву, но сделать это предполагалось только по особому распоряжению. Фронтовое командование все еще надеялось использовать борисовскую переправу для отходивших из-под Минска частей. Хороший прочный мост обещал как быстроту переправы, так и возможность переправить тяжелую технику, в том числе танки. Именно этот мост фактически оборонялся частями Сусайкова, а не подразделениями 1-й моторизованной дивизии.

Хронология описания событий под Борисовым в советских и немецких источниках несколько различается. Командир «пролетарки» Я. Г. Крейзер вспоминал: «Примерно в 16 часов 30 июня, к Ново-Борисову подошли танковые части противника. Им удалось с ходу ворваться на западную окраину города, а 1 июля, овладев Ново-Борисовом, выйти к Березине». Однако утверждение Крейзера, что немцы оказались под Борисовым уже 30 июня противоречит немецким же данным об обстановке на тот момент. В оперативных сводках группы армий «Центр» 18-я танковая дивизия утром 1 июля еще числится под Волмой (в 18 км восточнее Минска). 30 июня дивизия вела в этом районе напряженные бои и под Борисовым оказаться вряд ли могла. В лучшем случае к Березине могли выйти отдельные разведывательные отряды. Они вряд ли бы стали всерьез проверять на прочность советскую оборону. Просто в силу своей слабости и немногочисленности.

Главными силами к Борисову немецкая 18-я танковая дивизия подошла ровно сутки спустя относительно того времени, которое приписывает этому событию Крейзер. Как уже было показано выше, командир «пролетарки» просто ошибся на сутки в датировке событий. Если бы 1-я моторизованная дивизия вышла к Березине 30 июня, то на организацию обороны под Борисовым у неё бы были целые сутки. Но в действительности бой начался буквально через несколько часов после марша. Поднятые посреди ночи части не получили даже нескольких часов отдыха. Первыми столкнулись с немцами высланные на запад от Борисова разведчики. Уже в 16.30 1 июля движущиеся навстречу друг другу советские и немецкие танки сталкиваются западнее Ново-Борисова. Вспыхивает короткое, но ожесточенное танковое сражение. Немецкой стороной в нем заявлено уничтожение 20 советских танков, захват 8 полевых и 4 зенитных орудий. Вечером 1 июля авангард дивизии Неринга входит в Ново-Борисов.

Далее события развивались стремительно. Начавшийся для бойцов «пролетарки» подъемом посреди ночи по тревоге день боев и маршей никак не хотел заканчиваться. В течение вечера 1 июля, ночи и раннего утра 2 июля части 18-й танковой дивизии вели бой за мост и плацдарм. Крейзер позднее писал: «после мощных бомбовых ударов и огня артиллерии немецкие танки на больших скоростях подошли к мосту, гусеницами порвали шнуры для дистанционного подрыва, перебили саперов-подрывников и с ходу прорвались на восточный берег Березины». Не исключено, что свою роль в быстром захвате моста сыграли диверсанты «Бранденбурга». По крайне мере их участие не исключается. Уже к полудню 2 июля плацдарм расширяется на 6 км восточнее Борисова. К этому моменту борисовский гарнизон уже понес большие потери. Сусайков просил штаб фронта прислать ему хотя бы эскадрилью истребителей т.к. «противник наносит потери главным образом авиацией».

Защитники Борисова отошли от города, образовав полукольцо обороны, опиравшееся флангами на Березину. После этого разыгралось типичное для 1941 г. (и не только дня него) сражение за плацдарм. В нем участники сражения на время менялись местами. Обороняющийся т.е. советские войска были вынуждены контратаковать, стремясь всеми силами ликвидировать плацдарм. Наступающий т.е. немцы отражал атаки, наносил потери и расширял плацдарм по мере сил и возможностей. Ликвидация вражеского плацдарма была скорее редким исключением, нежели правилом. Однако в любом случае принятое Павловым решение выдвинуть вперед к Борисову моторизованное соединение следует оценить положительно. Без этого хода прорыв немцев через Березину вдоль шоссе на Москву был бы куда стремительнее. Это, безусловно, ухудшило бы условия борьбы за следующий водный рубеж – Днепр. Более того, надо отдать должное выучке личного состава и командования «пролетарки». Если бы она опоздала буквально на несколько часов, то мост был бы потерян уже 1 июля, а вместо боёв за плацдарм было бы маневренное встречное сражение на шоссе Минск – Москва.

К исходу 2 июля 18-я танковая дивизия расширила захваченный плацдарм у Борисова до 8 км в глубину и 12 км по фронту. С утра 3 июля немцы продолжили расширять плацдарм и продвигаются еще немного вперед вдоль шоссе на Москву, к середине дня достигают Лошницы. Здесь их вновь контратакуют части дивизии Крейзера. 1 июля «пролетарка» получила 10 тяжелых танков КВ (все с 76-мм пушками). По воспоминаниям Я. Г. Крейзера всего его дивизия получила до начала боев на Березине четыре десятка новых танков – 30 Т-34 и 10 КВ. Немцы оценили противника как «крупные танковые силы». В журнале боевых действий XXXXVII корпуса указывалось: «В 15.00 враг, потеряв большое число танков, отходит. Во время русского контрудара среди прочего из 16 атакующих тяжелых 45-тонных танков были уничтожены 7». Под «45-тонными танками» понимаются, как нетрудно догадаться, танки КВ. Результат, надо отметить, не рекордный. За несколько дней до этого на Украине у местечка Радзехов в одном бою было подбито сразу 9 КВ из 10-й танковой дивизии. За три дня боев за плацдарм немецкая 18-я танковая дивизия заявила об уничтожении 80 танков и захвате или уничтожении 44 орудий.

Гудериан писал об этом эпизоде: «Атаки были отбиты с большими потерями для русских; 18-я танковая дивизия получила достаточно полное представление о силе русских, ибо они впервые применили свои танки Т-34, против которых наши пушки в то время были слишком слабы». Эту фразу позднее многократно растиражировали. Она стала одним из краеугольных камней легенды о «неуязвимых» советских танках 1941 г. Разумеется, общий неуспех боев при этом нужно было как-то объяснять. Его привычно списали на Люфтваффе, наводя тень на плетень другого ведомства – многострадальные ВВС Красной армии. В истории «пролетарки» говорилось: «…этот бой закончился бы более успешно, если бы не безраздельное господство вражеской авиации. Целый день она висела над полем боя (временами до 60–70 самолетов): бомбила и расстреливала с крутого пике, поражала цели на выбор». Немецкая авиация, конечно, сделала свое дело. Люфтваффе привычно расправились с артиллерией «пролетарки» – большие потери в бою понес артполк дивизии Крейзера и её автотранспорт. Но провести такое же опустошение в рядах танков было затруднительно. Реальность была суровой и прозаичной. Немецкая 18-я танковая дивизия успешно отбила атаку на плацдарм, подбив несколько советских новых танков. Собственно Т-34, кстати, даже не были выделены немцами из статистики подбитых. Вообще история с «тридцатьчетверками» 1-й моторизованной дивизии довольно темная. Отражавшие атаки на плацдарм немцы писали только о «45-тонных танках». По документам 7-го мехкорпуса «тридцатьчетверки» в 1-й мотодивизии никак не проходят. По всем донесениям и отчетам в «пролетарку» попали только 10 КВ-1. Разумеется, Крейзер мог получить Т-34 уже будучи подчинен 20-й армии, в обход штаба 7-го мехкорпуса. Обвинять его в короткой памяти только на основании ошибки на сутки в датировке событий пожалуй не стоит. Однако сам Крейзер утверждает, что КВ и Т-34 прибыли в его дивизию ещё под Оршей. Одним словом, по советским и немецким документам получается, что Гудериан в своих мемуарах сильно ошибся. Во-первых, эта встреча с новой советской бронетехникой была не первая для 2 ТГр (первой был бой 29 мд под Слонимом), а во-вторых, это были совсем не Т-34, а КВ. Так или иначе, атака с применением «неуязвимых» танков была отражена немцами имеющимися средствами, с выбиванием значительной части участвовавших в ней КВ(и возможно Т-34). В ночь на 4 июля части дивизии Крейзера отходят на рубеж реки Нача. Сражение за Борисов завершается, далее 1-я моторизованная дивизия вела сдерживающие действия на шоссе на Москву.

На следующем рубеже, реке Наче удержаться «пролетарке» надолго не удалось. Очередной акт драмы разыгрался 4 июля. К тому моменту практически вся артиллерия 1-й мотострелковой дивизии была выбита вражеской авиацией. Танков БТ осталось 25 штук. По прибытии 9 танков КВ была организована контратака. Однако «ворошиловы» не имели бронебойных снарядов, и выбивать вражеские танки не могли. Из 7 КВ, участвовавших в контратаке, 5 танков не вернулись с поля боя. Один был «прибуксирован», один взорван, три остались на занятой противником территории. Неудача контратаки заставила «пролетарку» отходить на следующий рубеж обороны – реку Бобр. Здесь она получила новую задачу – 1-я моторизованная дивизия должна была принять участие в контрударе под Сено и Лепелем. Но это уже совсем другая история.

Отряд Сусайкова, как и большинство импровизированных «групп» просуществовал недолго. 11 июля наконец-то было выполнено указание Генерального штаба Красной армии от 3 июля 1941 г. Борисовское танковое училище было выведено с фронта и отправлено в тыл, в Саратов. Там оно стало 3-м Саратовским танковым училищем. Занятия возобновились уже 24 июля. За период боевых действий – с 23 июня по 11 июля 1941 г. – училище потеряло 192 человека убитыми и пропавшими без вести, еще 68 человек получили ранения. Т.е. потери составили почти половину личного состава. Энергичный И. З. Сусайков в тылу не остался. С апреля 1942 г. он стал Членом Военного Совета Брянского фронта, позднее занимал ту же должность на Воронежском, Степном и 2-м Украинском фронте.

Своего рода «послевкусием» боев за Борисов стало боевое распоряжение штаба Западного фронта от 4 июля 1941 г. В нем давалась достаточно жесткая оценка истории с захватом немцами бетонного моста на шоссе Минск – Москва. Уже в первом абзаце было сказано: «По преступной халатности командования и войсковой части, оборонявшей Борисов, не был взорван мост через р. Березина, что дало возможность танкам врага прорваться через столь серьезную водную преграду». Неназванной прямо «частью» был борисовский гарнизон во главе с комиссаром Сусайковым. Соответственно приказывалось «срочно расследовать обстоятельства», при которых произошла потеря моста. Подробности и результаты этого расследования автору неизвестны. Однако тот факт, что ни Сусайков, ни Лизюков не отправились на Дальний Восток, а то и в небытие, говорит об отсутствии оргвыводов по итогам расследования.

В качестве меры по предотвращению повторения подобных инцидентов в распоряжении штаба фронта предлагалось следующее: «Высшим начальникам лично и через свои штабы проверять готовность мостов к разрушению и наладить строжайший контроль за службой заграждения. Ответственность за выполнение заграждений возложить на инженерных начальников от командиров саперной роты до начальника инженерных войск армии включительно». Однако в последующие месяцы и годы случаи потери мостов будут повторяться не раз и не два. Как ввиду участия «Бранденбурга», так и без него. Справедливости ради стоит сказать, что и по другую сторону фронта такие случаи будут впоследствии происходить неоднократно, достаточно вспомнить хрестоматийную историю с мостом Гинденбурга у Ремагена в марте 1945 г.

Так или иначе, переправа у Борисова досталась немцам. Даже своевременным вводом свежего соединения (1-й мд) предотвратить развитие наступления вдоль шоссе на Оршу командованию Западного фронта не удалось. Выиграть за счет сдерживающих действий «пролетарки» удалось не более двух-трех суток. Вскоре прорывавшимся у Борисова немецким частям предстоит принять активное участие в сражении у Сенно-Лепеля, существенно изменив соотношение сил в нем.