Валентин проснулся.

Он ощутил шерсть ковра под своим обнаженным телом, высоко вверху увидел остроконечные арки каменного потолка. Мир сна еще так явственно присутствовал в памяти, что Валентину на миг захотелось вернуться в него, и совершенно не хотелось находиться в этом помещении с затхлым воздухом и темными углами. Затем он сел и огляделся, стряхивая туман со своего разума.

Он увидел своих спутников: Слита, Карабеллу, Делиамбера, Залзана Кавола и Эйзенхарта. Напряженные и обеспокоенные, они столпились у дальней стены.

Он повернулся в другую сторону, рассчитывая увидеть трех министров, снова восседавших на своих тронах. Они и в самом деле были тут, но появилось еще два великолепных кресла, так что теперь перед Валентином сидели пятеро. Наррамир, уже одетая, расположилась слева. Рядом с ней сидел Дилифон. В середине Валентин увидел круглолицого мужчину с широким прямым носом и темными глазами. После секундного раздумья он узнал в нем Хорнкэста, главного спикера понтифекса. Рядом с ним сидел Шинаам, а крайнее правое кресло занимал незнакомый Валентину человек – тонгогубый, с резкими чертами лица и серой кожей, иноземец. Все пятеро строго смотрели издали на Валентина, словно были членами тайного судилища и запаздывали с вынесением приговора.

Валентин встал, не делая попыток одеться. Почему-то казалось, что перед этим судилищем положено стоять обнаженным.

– Твой мозг ясен? – спросила Наррамир.

– По-моему, да.

– После того как кончился твой сон, ты проспал еще час. Мы ждали, когда ты проснешься. – Она указала на серокожего. – Это Сепултроув, врач понтифекса.

– Я так и подумал, – сказал Валентин.

– А этого человека ты, наверное, знаешь. – Она указала на того, кто сидел в центре.

Валентин кивнул:

– Да, это Хорнкэст. Мы встречались. – Широко улыбнувшись, он добавил: – Только тогда я выглядел по-другому. Вы признаете мои притязания справедливыми?

– Мы признаем твои притязания справедливыми, лорд Валентин, – мелодичным голосом произнес Хорнкэст. – Великое и немыслимое преступление свершилось в этом мире, но все будет поправлено. Оденься. Тебе не пристало являться обнаженным перед понтифексом.

Хорнкэст возглавил процессию в имперский тронный зал. За ним шли Наррамир и Дилифон с Валентином посредине, Сепултроув с Шинаамом замыкали шествие. Спутникам Валентина не позволили сопровождать его.

Они шли по узкому, с высоким сводом туннелю из сияющего зеленоватого стекла, в глубине которого мелькали странные искаженные отражения. Туннель с легким уклоном уходил в глубину по спирали; через каждые пятьдесят шагов его полностью перегораживали бронзовые двери.

Хорнкэст прикасался пальцем к скрытой панели, и дверь бесшумно открывалась, пропуская их дальше. Наконец они дошли до двери, богато украшенной резным золотым символом Лабиринта и имперской монограммой Тиевераса над ним. Валентин знал, что это самое сердце Лабиринта, самая глубокая и центральная его точка. Когда открывшаяся от прикосновения Хорнкэста последняя дверь пропустила их, они оказались в просторной светлой сферической комнате с круглыми стеклянными стенами, где на роскошном троне сидел понтифекс Маджипура.

Валентин видел понтифекса Тиевераса пять раз. Первый – когда Валентин был еще ребенком, а понтифекс прибыл в Горный замок на свадьбу лорда Малибора; второй – через несколько лет, на коронации лорда Вориакса; затем через год – на свадьбе Вориакса; четвертый раз – когда Валентин явился в Лабиринт по поручению брата, а последний – всего лишь три года назад, хотя казалось, что прошло тридцать лет, – когда Тиеверас приехал на коронацию Валентина. Понтифекс и при первой встрече с Валентином был уже стар: огромного роста, худой, отталкивающего вида человек с грубым угловатым лицом, с черной как смоль бородой и мрачными, глубоко посаженными глазами. Чем старше он становился, тем резче выделялись его характерные черты и он все больше походил на труп. Этот утративший гибкость, медленно передвигающийся, старый, как будто высохший человек оставался тем не менее внимательным, мудрым и по-прежнему мощным духом, он все еще излучал ауру безмерной власти и величия.

Но теперь… Теперь…

Трон, на котором сидел Тиеверас, был тот же, что и при первом посещении Валентином Лабиринта: роскошное золотое сиденье с высокой спинкой, к которому вели три широкие низкие ступени. Но теперь этот трон был заключен в шар из голубоватого стекла, в котором переплеталась сложная сеть поддерживавших жизнь трубок, образовавшая некое подобие кокона. Прозрачные трубки с цветными жидкостями, счетчики и шкалы, измерительные пластинки на щеках и лбу понтифекса, провода, соединения и зажимы – все это выглядело сверхъестественно и пугающе, потому что откровенно указывало: жизнь понтифекса сохранялась не в нем самом, а в приборах, окружавших его.

– И давно он так? – прошептал Валентин.

– Система разрабатывалась в течение двадцати лет, – с явной гордостью ответил Сепултроув, – но только последние два года он находится под ее контролем постоянно.

– Он в сознании?

– О да, определенно в сознании, – ответил врач. – Подойди ближе, посмотри на него.

Валентин неловко подошел и остановился в футе от трона, вглядываясь в удивительного старика в стеклянном пузыре. Да, он видел, что свет еще горит в глазах Тиевераса, бесплотные губы решительно сжаты. Кожа на черепе понтифекса стала совсем пергаментной, а длинная борода, все еще на удивление черная, сильно поредела.

Валентин глянул на Хорнкэста.

– Он узнает людей? Он говорит?

– Конечно. Дай ему время.

Глаза Валентина встретились с глазами Тиевераса. Повисла страшная тишина. Старик нахмурился, зашевелился и быстро провел языком по губам. Затем он издал дрожащий звук, напоминающий одновременно и хныканье, и стон.

Хорнкэст объяснил:

– Понтифекс приветствует своего возлюбленного сына лорда Валентина, короналя.

Валентин с трудом подавил дрожь.

– Скажи его величеству… скажи ему… скажи, что его сын лорд Валентин, корональ, пришел к нему, как и всегда, с любовью и почтением.

Так было принято: никто никогда не говорил непосредственно с понтифексом, а только через главного спикера, который обязан был повторять все слова, хотя практически этого не делал.

Понтифекс снова пробормотал что-то столь же неразборчивое.

Хорнкэст передал:

– Понтифекс выражает озабоченность положением в королевстве. Он спрашивает, что планирует предпринять лорд Валентин для восстановления надлежащего порядка вещей.

– Скажи понтифексу, что я собираюсь идти на Замковую гору и призвать на помощь всех граждан. Я прошу его указания заклеймить Доминина Барджазида как узурпатора и осудить всех, кто поддерживает его.

Понтифекс издал более воодушевленные звуки – резкие и высокие, наделенные, казалось, сильнейшей энергией.

– Понтифекс желает быть уверенным, – перевел Хорнкэст, – что ты постараешься по возможности избежать сражений и смертей.

– Скажи ему, я предпочел бы взять Замок, не потеряв даже одной жизни с той или другой стороны, но не знаю, удастся ли это мне.

Раздались странные булькающие звуки.

На лице Хорнкэста появилось озадаченное выражение. Он стоял, наклонив голову, напряженно вслушиваясь.

– Что он сказал? – шепотом спросил Валентин.

Главный спикер покачал головой.

– Не все сказанное его величеством можно истолковать. Иногда он заходит в недоступные для нашего понимания области.

Валентин кивнул. Он с жалостью и даже с любовью смотрел на фантастического старика, запертого в шаре, который поддерживал в нем жизнь, и способного общаться только такими стонами. Прожив более ста лет, в течение многих десятилетий пребывая на троне высшего монарха планеты, он теперь лепечет и булькает, как младенец… Плоть его охвачена разрушением… И все-таки где-то в глубине разлагающегося и размягчающегося мозга все еще живет разум прежнего Тиевераса. Всем своим теперешним видом он словно подтверждал бессмысленность высшего титула: корональ жил в мире обязанностей и моральной ответственности лишь для того, чтобы унаследовать понтифексат и в конце концов исчезнуть в Лабиринте и дожить до старческого слабоумия. Интересно, часто ли понтифексы становятся пленниками своих спикеров, врачей и толковательниц снов и легко ли отказаться от мира ради того, чтобы великое чередование властителей привело на трон более жизнеспособного человека? Теперь Валентин понял, почему система разделила исполнителя и правителя, почему понтифекс со временем скрывается от мира в этот Лабиринт. Придет и его время спуститься сюда, но, возможно, – да будет на то воля Божества, – это случится не скоро.

Он вновь обратился к спикеру:

– Скажи понтифексу, что лорд Валентин, корональ, его почтительный сын, сделает все, что в его силах, чтобы спасти мир от хаоса. Скажи понтифексу, что лорд Валентин надеется на поддержку его величества, без которой его задача станет намного труднее.

Сначала на троне было молчание, потом полился долгий, болезненный, неразборчивый поток звуков, повышавшихся и понижавшихся, как мелодии гэйрогов. Хорнкэст напряженно вслушивался, то тут, то там улавливая обрывки смысла. Понтифекс замолчал, а смущенный Хорнкэст сжал челюсти и прикусил губу.

– Что все это значит? – спросил Валентин.

– Он думает, что ты лорд Малибор, – удрученно ответил Хорнкэст. – Он предупреждает тебя, чтобы ты не выходил в море охотиться на драконов.

– Мудрый совет, – кивнул Валентин, – но несколько запоздалый.

– Он сказал, что корональ слишком ценная фигура, чтобы рисковать жизнью в таких развлечениях.

– Скажи ему, что я согласен и что если снова попаду в Замок, то вплотную займусь своими непосредственными делами и буду избегать любых опасных развлечений.

Врач Сепултроув выступил вперед.

– Мы утомили его. Боюсь, что аудиенцию придется закончить.

– Еще минутку, – попросил Валентин.

Сепултроув нахмурился, но Валентин с улыбкой подошел к самому подножию трона, встал на колени, протянул руки к древнему существу в стеклянном пузыре, вошел в транс и послал к Тиеверасу свой дух, источавший импульсы с выражением почтения и любви.

Любил ли кто-нибудь когда-нибудь грозного Тиевераса и был ли привязан к нему? Скорей всего, нет. Но много десятилетий этот человек был центром и душой Маджипура, и теперь, сидящий здесь, затерянный в безвременном сне правления, сознающий лишь иногда свою былую ответственность, он заслужил, чтобы его приемный сын и будущий преемник выказал ему такую любовь. И Валентин отдал ее полностью, насколько позволила мощь обруча.

И Тиеверас как бы окреп, глаза его засияли, щеки чуть заметно порозовели. Неужто эти дрожащие губы улыбнулись? Неужто левая рука понтифекса слегка приподнялась в благословляющем жесте? Да! Да!! Да!!! Вне всякого сомнения, понтифекс почувствовал исходящую от Валентина волну тепла, обрадовался ей и откликнулся на нее.

Тиеверас коротко сказал что-то почти различимое.

Хорнкэст пояснил:

– Он говорит, что дарует тебе свою полную поддержку, лорд Валентин.

«Живи подольше, старик, – подумал Валентин, вставая и кланяясь. – Вероятно, тебе лучше бы уснуть вечным сном, но я желаю тебе еще более долгой жизни, даже сверх той, что ты уже прожил, потому что у меня еще много работы на Замковой горе».

Он повернулся к пяти министрам:

– Пошли. Я получил то, что мне нужно.

Они тихо вышли из тронного зала. Когда дверь за ними закрылась, Валентин спросил Сепултроува:

– Долго он может прожить так?

Врач пожал плечами:

– Практически неограниченно. Система отлично поддерживает его. Мы можем сохранять ему жизнь, время от времени поправляя кое-что, еще в течение ста лет.

– Сто не обязательно. Но хорошо бы ему оставаться с нами еще лет двенадцать-пятнадцать. Вы можете это сделать?

– Рассчитывай на нас, – пообещал Сепултроув.

– Ну и хорошо.

Валентин посмотрел на сиявший винтовой проход. Он достаточно долго пробыл в Лабиринте. Пора вернуться в мир солнца, ветра и жизни и завершить дело с Доминином Барджазидом. Он обратился к Хорнкэсту:

– Отведите меня к моим людям и приготовьте все к отъезду. Но прежде я хотел бы детально выяснить, какие именно военные силы и вспомогательный персонал вы можете предоставить в мое распоряжение.

– Слушаюсь, мой лорд, – склонил голову главный спикер.

«Мой лорд». Это было первое подтверждение признания и покорности, которое он получил от министров понтифекса. Главное сражение еще впереди, но Валентин, услышав эти два слова, почувствовал себя так, словно уже обрел Замок.