Войти в систему
Войти с помощью соц. сетей:
Эта глава состоит из кусочков — разнообразных мелких предостережений, которые я собрал, так сказать, под одной шапкой.
Везде, где это возможно, старайтесь обходиться без пассивных конструкций. В том, что касается ясности и энергичности, разница между действительным и страдательным залогом эквивалентна разнице между жизнью и смертью.
«Джон заметил его» звучит сильно. «Он был замечен Джоном» — слабо. Первая фраза точна и коротка; она не оставляет сомнений насчет того, кто что сделал. Вторая по необходимости длиннее и вдобавок вялая по структуре: нечто было сделано кем-то по отношению к кому-то. Кроме того, она еще и неконкретна. Сколько раз он был замечен Джоном — один или много? Текст, изобилующий пассивными конструкциями, утомляет читателя. Ему трудно уследить, какие действия были произведены, кто был их источником, а кто — адресатом.
Я нарочно употребил слово «произведены», потому что именно такие слова обычно выбирают любители страдательного залога. Они отдают предпочтение длинным словам перед короткими, из-за чего их предложения становятся еще более вязкими и неудобочитаемыми. Помните: чем короче, тем лучше. Вторая инаугурационная речь Линкольна, этот образец лаконизма, состоит всего из 701 слова, причем 505 из них односложные, а 122 — двусложные.
Глаголы — самые важные из ваших инструментов. Они толкают фразу вперед и сообщают ей напор. Глаголы в активной форме толкают энергично, а в пассивной — тащат кое-как. Вдобавок первые дают нам возможность живо представить происходящее, поскольку требуют при себе местоимения («он»), или существительного («юноша»), или имени собственного («миссис Скотт»). В самом написании или звучании многих глаголов кроется намек на их смысл: сверкать, ослеплять, кружить, манить, разбрасывать, чваниться, тыкать, жеманничать, досаждать. Возможно, ни в одном другом языке нет такого обилия ярких глаголов. Не используйте тусклые или всего лишь приемлемые. Пусть активные глаголы активизируют ваши предложения. Исключите из своего арсенала уклончивые описания действий — не говорите, к примеру, что президент компании освободил свое место. Что именно он сделал — уволился? Вышел на пенсию? Вылетел с позором? Будьте точны и пользуйтесь точными глаголами.
Если вы хотите посмотреть, как активные глаголы оживляют написанное, это могут проиллюстрировать не только Хемингуэй, Тербер и Торо. Я рекомендую обратиться к Библии короля Якова и сочинениям Уильяма Шекспира.
Большинство наречий необязательны. Выбрав глагол с определенным значением и добавив к нему наречие, имеющее тот же смысл, вы замусорите свою фразу и вызовете у читателя законное раздражение. Не говорите, что радио громко орало: слово «орать» уже подразумевает значительный уровень громкости. Не пишите, что незнакомец крепко стиснул зубы: иначе он их стиснуть и не мог. Неряшливые авторы упорно продолжают ослаблять сильные глаголы ненужными наречиями. И это относится не только к глаголам, но и к прилагательным и другим частям речи: «изматывающе утомительный», «слегка спартанская», «полностью ошеломленный»… Прелесть «ошеломленного» состоит в том, что это слово уже означает крайнюю степень изумления; я не могу представить себе человека, который был бы ошеломлен лишь частично. Если какая-то работа утомляет, она же и изматывает. А к чему подошла бы характеристика «слегка спартанская»? Разве что к монашеской келье, отделанной коврами. Не употребляйте наречия, если они не несут полезной нагрузки. Не надо сообщать нам, что победивший спортсмен широко ухмылялся.
И, раз уж мы об этом заговорили, давайте отправим в отставку слово «решительно» и всех его скользких двоюродных братцев. Каждый день я читаю в газетах, что где-то положение дел решительно изменилось к лучшему, а где-то к худшему, но мне никто не объясняет, что значит решительное улучшение и кто решил, что оно именно таково. Точно так же для меня остается тайной и то, насколько исключителен исключительно справедливый вердикт и стоит ли верить факту, который автор определяет как вероятный. «Он, вероятно, лучший питчер в “Нью-Йорк метс”», — с пафосом пишет спортивный обозреватель, мечтающий попасть на Парнас, куда Ред Смит добрался именно потому, что в жизни не употреблял слов вроде «вероятно». Действительно ли этот питчер лучший в команде? Это может быть общепринятым мнением — и в таком случае, пожалуйста, выбросьте «вероятно». Или одни считают его лучшим, а другие нет? Если так, то ваша фраза оставляет меня в неведении насчет его истинных заслуг — вы фактически предлагаете мне бросить монетку.
Без большинства прилагательных также можно обойтись. Как и лишними наречиями, ими сдабривают свои фразы авторы, не замечающие, что нужный смысл уже содержится в существительном. Такая проза бывает засорена обрывистыми утесами и кружевной паутиной, а еще в ней пестрят прилагательные, обозначающие цвет предметов, чей цвет хорошо известен: желтых нарциссов и бурой земли. Если вы хотите вынести о нарциссах сколько-нибудь ценное суждение, выберите другой эпитет — например, «ослепительные». Если вы находитесь в том уголке страны, где земля красная, смело пишите об этом. Такие прилагательные помогают существительному выполнить работу, с которой оно не сумело бы справиться в одиночку.
Многие писатели почти машинально сеют прилагательные в почву своей прозы с расчетом сделать ее пышной и красивой, и их фразы, изобилующие величественными дубами, игривыми котятами, бывалыми детективами и сонными лагунами, растягиваются до непомерной длины. Если вы тоже привыкли сорить эпитетами без нужды, вам стоит избавиться от этой привычки. Не каждый дуб обязан быть кряжистым. Прилагательное, которое вставлено в текст только ради украшательства, потакает слабостям автора и обременяет читателя.
И здесь тоже есть простое правило: следите за тем, чтобы ваши прилагательные выполняли необходимую работу. «Посмотрев на серое небо и черные тучи, он решил, что пора возвращаться в гавань». Темный цвет неба и облаков стал причиной принятого решения. Если важно сообщить читателю, что дом был унылым, а девушка — прекрасной, смело пишите «унылый» и «прекрасная». Эти эпитеты произведут полноценный эффект, потому что вы научились дорожить прилагательными и не бросаете их на ветер.
Удалите из своего обихода словечки, которые «конкретизируют» то, что вы чувствуете, думаете или видите: «слегка», «немного», «вроде», «довольно», «весьма», «очень», «слишком», «порядочно», «в каком-то смысле» и десятки других. Они разбавляют текст и лишают его убедительности.
Не говорите, что вы были капельку смущены или чуть-чуть растеряны, что вы немного разозлились или слегка возмутились. Будьте смущенным и растерянным. Злитесь и возмущайтесь. Не надо портить свою прозу мелкими проявлениями нерешительности. Хороший автор не мямлит, а источает уверенность.
Не говорите, что вы не слишком обрадовались довольно высоким ценам в гостинице. Скажите, что вы не обрадовались высоким ценам. Не говорите, что вам более или менее повезло. Что значит «более или менее»? Не описывайте событие как весьма зрелищное или крайне впечатляющее: характеристики «зрелищное» и «впечатляющее» не имеют градаций. «Очень» — полезное слово, если нужно добавить акцент, но гораздо чаще оно относится к категории обычного мусора. Совсем ни к чему сообщать, что ваш собеседник оказался очень дотошным. Он либо дотошен, либо нет.
Авторитетность играет в нашем деле важнейшую роль. Каждое словечко из тех, что мы обсуждаем, уносит с собой кроху читательского доверия. Читателям нужен автор, который верит в себя и в то, что он говорит. Нельзя их разочаровывать. Не будьте смелым до известной степени — будьте смелым.
Теперь я приведу несколько соображений, касающихся пунктуации, но они не имеют никакого отношения к школьным правилам. Если вы не умеете безошибочно расставлять знаки препинания — а этим недостатком страдают многие студенты, — обратитесь к учебнику грамматики.
Точка. Главное, что следует сказать о точке, — это то, что многие писатели добираются до нее чересчур медленно. Если вы чувствуете, что безнадежно увязли в длинной фразе, причиной может быть ваше стремление перегрузить эту фразу смыслом — например, заставить ее выразить две разнородные идеи. Самый быстрый выход из этого тупика — разбить длинное предложение на два, а то и три относительно коротких. С точки зрения высших сил фраза может быть сколь угодно короткой и все же приемлемой. Хорошие авторы чаще всего питают симпатию именно к коротким фразам, и не ссылайтесь на Нормана Мейлера — он гений. Если хотите писать длинными фразами, будьте гением. Или хотя бы контролируйте каждое предложение с начала до конца по части синтаксиса и пунктуации, чтобы читатель ни разу не потерял ориентиров на этом извилистом пути.
Восклицательный знак. Используйте его только в тех случаях, когда вам необходимо добиться особого эффекта. В этом знаке есть налет чрезмерности, что-то от захлебывающегося восторга дебютантки, описывающей события, важные только для нее одной: «Папа сказал, что я выпила слишком много шампанского!» или «Честное слово, я могла бы танцевать всю ночь!». Все мы на своем веку встречали чересчур много предложений, которые лупили нас по голове восклицательным знаком, стараясь убедить в серьезности или экстраординарности происшедшего. Вместо этого конструируйте свою фразу так, чтобы придать ей нужную интонацию просто с помощью порядка слов. Не стоит употреблять восклицательный знак и ради того, чтобы читатель понял, что вы шутите или иронизируете. «Мне и в голову не пришло, что водяной пистолет тоже надо зарядить!» Читатели раздражаются, когда им подсказывают, где они должны улыбнуться. Этим вы лишаете их удовольствия самостоятельно обнаружить в вашей истории нечто комичное. Юмор становится эффектнее благодаря недосказанности, а восклицательный знак слишком уж груб и откровенен.
Точка с запятой. В этом знаке есть какая-то затхлость, напоминание о XIX в. Он ассоциируется у нас с тщательно сбалансированными фразами, с рассудительным взвешиванием — с одной стороны то, с другой сё, — свойственным Конраду, Теккерею и Гарди. Поэтому современные авторы нон-фикшн должны использовать его с осторожностью. Однако я замечаю, что он довольно часто попадается в отрывках, которые я цитирую в этой книге, да и сам я пользуюсь им нередко — обычно для того, чтобы добавить к первой части фразы другую связанную с ней мысль. И все же на точке с запятой читатель вынужден если не остановиться, то по крайней мере сделать паузу. Поэтому ставьте этот знак с оглядкой, помня, что он может затормозить тот энергичный темп начала XXI в., который вам нужен, до неспешного викторианского шага, и полагайтесь лучше на запятую или тире.
Тире. Почему-то в глазах общественного мнения этот бесценный инструмент выглядит не совсем подобающим — чем-то вроде тыквы на богатом изысканными яствами столе хорошего английского. Но это полноправный знак препинания, способный вывести писателя из многих тупиков. Тире используется ради двух целей. Одна — это усилить или оправдать во второй части предложения ту мысль, которая высказана в первой. «Мы решили не останавливаться — осталась всего сотня миль, и мы вполне могли успеть к ужину». Самой своей формой тире словно подталкивает фразу вперед и объясняет, почему герои этой истории решили не останавливаться. Вторая цель подразумевает использование двух тире, между которыми в основную фразу вставляется дополнительная мысль. «Она велела мне садиться в машину — она все лето искала меня, чтобы постричься, — и мы молча поехали в город». Поясняющая деталь, для которой иначе потребовалось бы отдельное предложение, ненавязчиво сообщается читателю по дороге.
Двоеточие. Сейчас двоеточие стало выглядеть чуть ли не более архаичным, чем точка с запятой, и многие его функции взяло на себя тире. Но оно по-прежнему прекрасно справляется со своей изначальной ролью: обозначить в предложении краткую паузу, предваряющую, скажем, перечисление однородных объектов. «В проспекте говорилось, что корабль сделает остановки в следующих портах: Оране, Алжире, Неаполе, Бриндизи, Пирее, Стамбуле и Бейруте». В этом отношении у двоеточия нет конкурентов среди остальных знаков.
Научитесь как можно скорее предупреждать читателя о любой смене вашей логической позиции при переходе от фразы к фразе. В этом вам поможет по меньшей мере дюжина разных слов и словосочетаний: «но», «и все же», «однако», «напротив», «поэтому», «таким образом», «наряду с этим», «итак», «далее», «сегодня», «следовательно» и так далее. Если вы, сменив направление своей мысли, начнете очередное предложение с «но», читателю будет несравненно проще его воспринять. И наоборот — ему будет чрезвычайно трудно понять, о чем идет речь, если он узнает о вашем логическом повороте лишь в самом конце фразы.
Многих из нас учили, что предложение не следует начинать с «но». Если это правило вдалбливали и вам, забудьте его: для начала фразы трудно подобрать более сильное слово. Оно заявляет о полном контрасте с тем, что было сказано раньше, и таким образом сразу подготавливает читателя к перемене. Если вы уже начали с «но» слишком много предложений, переключитесь для разнообразия на «однако». «И все же» выполняет примерно ту же работу, что и «но», хотя по значению оно ближе к «тем не менее». Любое из этих словосочетаний в начале предложения — «И все же он решил пойти» или «Тем не менее, он решил пойти» — может заменить собой целую длинную фразу, подытоживающую то, что уже было сказано читателю прежде: «Несмотря на то что ему перечислили все ожидающие его опасности, он решил пойти». Ищите все места, где одно из этих слов и словосочетаний мгновенно передаст тот же смысл, что и длинное, унылое примечание. «Вместо этого я отправился туда поездом». «И все же я не могла им не восхищаться». «Поэтому познакомиться с ним оказалось легко». «Тем временем я побеседовала с Джоном». От какого огромного количества нудных комментариев избавляют нас эти опорные поворотные словечки! (Восклицательный знак здесь показывает, что я действительно восхищен их эффективностью.)
Что же касается «между тем», «теперь», «сегодня» и «позже», то они еще и помогают читателю вовремя сориентироваться, ибо небрежные писатели частенько совершают скачки во времени, позабыв уведомить об этом тех, для кого пишут. «Теперь я бы так не поступил». «Сегодня вы уже не найдете в магазинах ничего подобного». «Позже я сообразила, почему». Всегда следите за тем, чтобы ваши читатели не запутались. Всегда спрашивайте себя, где вы оставили их в предыдущей фразе.
Существительные, которые выражают понятия, обычно используются в плохих текстах вместо глаголов, объясняющих, кто что сделал. Вот три типичных мертвых предложения:
Общей реакцией был недоверчивый смех.
Цинизм вкупе с растерянностью — не единственный ответ старой системе.
Царящая в студенческом городке враждебность — симптом перемен.
Эти предложения выглядят жутковато, потому что во всех них отсутствуют люди. Нет в них и рабочих глаголов — только «был» да тире вместо «есть». Читатель не представляет себе никого, кто совершал бы какие-то действия; весь смысл прячется в безличных существительных, воплощающих собой смутные понятия: «реакция», «цинизм», «ответ», «враждебность». Выверните эти холодные фразы наизнанку. Пусть в них действуют настоящие люди:
Многие зрители недоверчиво засмеялись.
Некоторые, услышав о старой системе, цинично шутят; другие же говорят…
Перемены заметить легко — посмотрите, как негодуют все студенты.
Предложенные мной фразы тоже не пышут энергией — отчасти потому, что материал, которому я стараюсь придать форму, смахивает на аморфное тесто. Но в них хотя бы есть реальные люди и нормальные глаголы. Смотрите, как бы и вас не застали с полной сумкой абстрактных понятий. Она утащит вас на дно озера, и вы рискуете никогда больше оттуда не выплыть.
Есть такая новая американская болезнь — сооружать гирлянды из нескольких существительных там, где достаточно было бы одного (а еще лучше — одного глагола). Никто больше не терпит банкротство; у нас возникают периоды проблем с наличностью. Нигде больше не идет дождь; нам сообщают о выпадении осадков или о приближении грозового фронта. Пожалуйста, разрешите дождю лить как прежде.
Сегодня нередко натыкаешься на четыре-пять существительных, образующих нечто вроде молекулярной цепочки. Вот замечательный пример, который встретился мне совсем недавно: «Принятие мер по привитию навыков коммуникации посредством письма». Здесь не видно ни одной живой души и ни одного рабочего глагола — а ведь речь идет о программе, помогающей студентам лучше писать.
«Гостиная выглядела так, будто в ней взорвалась атомная бомба», — пишет неопытный автор, пытаясь изобразить, что он увидел воскресным утром после бурной вечеринки накануне. Конечно, все мы знаем, что это шутливое преувеличение, но мы знаем и то, что атомная бомба там не взрывалась — так же как и любая другая, за исключением разве что водяной. «Я чувствовал себя так, словно сквозь мой мозг пронеслась целая эскадрилья “боингов”, — пишет он, — и мне очень хотелось выпрыгнуть в окно, чтобы свести счеты с жизнью». Стоит перебрать с подобными кульбитами — а этот автор явно перебирает, — как на читателя нападает непреодолимая сонливость. Это все равно что угодить в одну камеру с человеком, который не переставая читает наизусть лимерики. Не преувеличивайте. На самом деле вам вовсе не хотелось выпрыгнуть в окно. В жизни и без того хватает ситуаций ужасных и забавных одновременно. Дайте юмору прокрасться в ваш текст так тихо, чтобы мы не заметили его приближения.
Писателю так же нелегко заслужить чужое доверие и не потерять его, как и президенту. Не раздувайте событие ради того, чтобы оно выглядело более диковинным, чем на самом деле. Если читатель хотя бы раз поймает вас на обмане, все, что вы напишете после, окажется под подозрением. Риск слишком велик, и игра в этом случае явно не стоит свеч.
Многое из того, что пишется в Америке, пишется под диктовку. Администраторы, менеджеры, работники сферы образования и прочие чиновники стараются использовать свое время с максимальной отдачей. Им представляется, что самый быстрый способ написать нужный текст — это надиктовать его секретарше, а потом даже не перечитывать. Это неверная тактика: они экономят пару часов, зато совершенно теряют свое лицо. Надиктованные предложения почти всегда оказываются неряшливыми, напыщенными и многословными. Руководители, у которых катастрофически не хватает времени на то, чтобы писать самим, должны хотя бы выкраивать время на редактирование. Они должны выкидывать одни слова и вставлять другие, добиваясь того, чтобы финальная версия написанного отражала их истинное «я» — особенно если это документ, предназначенный для клиентов, которые будут судить о его авторе и представляемой им компании по его стилю.
Каждый писатель начинает со своего стартового рубежа и движется к своей цели. Однако многих парализует мысль о том, что они соревнуются со всеми остальными людьми, которые пробуют свои силы в сочинительстве и у которых это, возможно, получается лучше. Подобное нередко приходится наблюдать в группах, обучающихся авторскому письму. Неопытные студенты с ужасом обнаруживают, что угодили в одну компанию со своими маститыми сверстниками, чьи заметки уже были опубликованы в университетской газете. Но попасть в университетскую газету — не такая уж великая честь; я часто замечал, что зайцев, пишущих для местных печатных органов, обгоняют черепахи, которые упорно трудятся над овладением секретами ремесла. Похожие страхи преследуют и писателей-фрилансеров, когда статьи их коллег появляются в журналах, а их собственные упорно возвращаются к ним с обратной почтой. Забудьте о соперничестве и работайте в удобном для себя темпе. Единственный ваш соперник — это вы сами.
Ваше подсознание выполняет больше работы, чем вы думаете. Порой вы целый день стараетесь найти выход из словесных дебрей, в которых (как вам кажется) застряли без малейшей надежды на спасение. Но вот утром вы снова беретесь за дело — и вдруг решение находится само. Пока вы спали, ваш писательский разум бодрствовал. Писатель работает всегда. Будьте чутки к тому, что творится вокруг. Очень многое из того, что вы видите и слышите, застревает в вашем подсознании и варится там месяцами, а то и годами, а потом выныривает оттуда в тот самый миг, когда оно больше всего нужно вашему сознанию, корпящему над очередной статьей или книгой.
На удивление часто трудная проблема, мешающая выстроить хорошую фразу, решается элементарно: надо просто выбросить из этой фразы неудачный кусок и забыть о нем. К несчастью, забуксовавшие писатели вспоминают об этом методе в последнюю очередь. Сначала они подвергают неловкую фразу самым разнообразным испытаниям: пытаются передвинуть корявый кусок в другое место, или переиначить, или пополнить новыми словами, чтобы прояснить смысл, или смазать то, что заедает. Однако все эти усилия лишь ухудшают ситуацию, и писатель приходит к выводу, что решения у его проблемы попросту нет — малоутешительная мысль! Очутившись в подобном тупике, посмотрите на упрямую часть предложения и спросите себя, так ли уж она вам нужна. Возможно, ответ будет отрицательным. Возможно, эта часть с самого начала пыталась выполнить необязательную работу и именно поэтому доставила вам столько хлопот. Удалите ее, и вы увидите, как предложение оживет и задышит полной грудью. Это самое быстрое средство, а нередко и самое лучшее.
Следите, чтобы абзацы у вас были достаточно короткими. Текст воспринимается визуально — глаз реагирует на него раньше, чем мозг. Если то, что вы пишете, разбито на короткие абзацы, оно как бы наполнено воздухом и выглядит заманчиво, а огромный шмат сплошного текста может отпугнуть читателя, и он даже не рискнет за него взяться.
Абзацы в газетной заметке должны быть длиной максимум в два-три предложения; столбцы в газете нешироки, и дюймы по вертикали набегают быстро. Вам может показаться, что разбивка на мелкие абзацы помешает читателю уследить за развитием вашей мысли. Очевидно, этого до безумия боятся в The New Yorker; их читатель порой бредет без передышки целые мили. Но не волнуйтесь: плюсы в данном случае намного перевесят минусы.
Впрочем, нельзя и перегибать палку. Череда крошечных абзацев раздражает не меньше, чем один чересчур длинный. Я вспоминаю те микроскопические абзацы — да еще частенько и лишенные глаголов, — с помощью которых современные журналисты стараются сделать свои заметки легкими и понятными. На самом же деле они только усложняют читателю жизнь, постоянно перебивая естественное течение мысли. Сравните две версии одной и той же заметки — то, как они выглядят и как читаются:
| Во вторник, ранним вечером, юрист №2 Белого дома покинул свое рабочее место, поехал в пустынный парк на реке Потомак и там покончил с собой. Его нашли привалившимся к пушке времен Гражданской войны с револьвером в руке — после него не осталось ни записки, ни объяснения. Только друзья, родные и коллеги в растерянности и печали. И биография, которой до вторника мог бы позавидовать любой обыкновенный смертный. | Во вторник, ранним вечером, юрист №2 Белого дома покинул свое рабочее место, поехал в пустынный парк на реке Потомак и там покончил с собой. Его нашли привалившимся к пушке времен Гражданской войны с револьвером в руке. После него не осталось ни записки, ни объяснения — только друзья, родные и коллеги в растерянности и печали. Да еще биография, которой до вторника мог бы позавидовать любой обыкновенный смертный. |
Версия Associated Press (слева) с ее одышливой разбивкой на абзацы и отсутствием сказуемых в третьей и четвертой фразах косноязычна и снисходительна. «Эй, ребята! Поглядите-ка, до чего просто я умею рассказывать!» — словно кричит нам сочинивший ее репортер. Моя версия (справа) наделяет репортера достоинством человека, хорошо владеющего английским и умеющего связать три правильные фразы в логически единое целое.
Деление на абзацы — тонкая, но важная составная часть написания статей и книг в жанре нон-фикшн. Это дорожный атлас, постоянно подсказывающий читателю, как вы организовали изложение своих идей. Проанализируйте хорошую прозу, чтобы понять, как действуют ее авторы. Вы обнаружите, что почти все они мыслят абзацами, а не фразами. Каждый абзац — это отдельное целое, единое по смыслу и по структуре.
В переписывании заключена суть писательского ремесла — именно здесь кроется причина удачи или неудачи. С этой мыслью трудно смириться. Все мы питаем невольную симпатию к своему первому черновому варианту — мы не можем поверить, что он не родился на свет идеальным. Однако вероятность того, что это так, близка к 100 процентам. Большинству авторов не удается с самого начала сказать то, что они хотят, или сказать это настолько хорошо, насколько они могут. С новорожденным предложением почти всегда что-нибудь не в порядке. Оно неясно. Или нелогично. Или многословно. Или неуклюже. Или претенциозно. Или скучно. Или замусорено. Или насыщено штампами. Или лишено внутреннего ритма. Или может быть понято по-разному. Или не связано логически с предыдущим. Или… Короче говоря, чтобы сделать текст ясным и изящным, с ним необходимо как следует повозиться.
Многим людям кажется, что профессиональные писатели не прибегают к переписыванию и слова у них сами собой выстраиваются как положено. Наоборот, хорошие писатели подолгу корпят над своими сочинениями. Я никогда не смотрел на переписывание как на несправедливое бремя; я благодарен за каждую возможность улучшить то, что вышло из-под моего пера. Хорошая проза похожа на хорошие часы — она должна работать без сбоев и в ней не должно быть лишних деталей. Студенты не разделяют моей любви к переписыванию. Они считают его чем-то вроде наказания — дополнительных домашних заданий или сверхурочных тренировок. Если вы тоже из числа таких студентов, то я призываю вас смотреть на него как на дар, за который надо сказать спасибо. Вы не научитесь писать хорошо, пока не поймете, что главное в нашем деле — это непрерывный процесс, а не готовый результат. Никто не рассчитывает, что у вас все получится правильно с первого раза и даже со второго.
Что я понимаю под переписыванием? Я не хочу сказать, что нужно сочинять один вариант, а потом второй, совершенно другой, а потом еще и третий. В основном переписывать означает видоизменять, уплотнять и очищать тот сырой материал, который вы создали с первой попытки. Ваша главная задача — убедиться, что читатель сможет без всяких препятствий плыть по течению вашего рассказа от старта до финиша. Почаще ставьте себя на место читателя. Может быть, вам следовало еще в начале фразы сообщить ему то, что вы поместили в ее конец? Знает ли он, принимаясь за фразу Б, что вы совершили в ней сдвиг — сменили тему, время, тон, акценты — по сравнению с фразой А?
Давайте возьмем фрагмент из обычного журналистского очерка и представим себе, что это первый авторский набросок. В целом он не так уж плох — текст ясен и грамматически правилен. Но в нем полно шероховатостей: где-то автор забыл предупредить читателя о перемене места, времени и настроения, где-то его стилю не хватает разнообразия и живости. Моя цель состояла в том, чтобы добавить после каждой фразы те соображения, которые могли бы возникнуть у редактора при первом взгляде на этот текст. Мои замечания написаны курсивом и заключены в квадратные скобки. Еще ниже приведен абзац, отредактированный с учетом этих замечаний.
В былые времена соседи интересовались друг другом, подумал он. [Начните фразу с «он подумал…», чтобы сразу задать тон неторопливого размышления.] Теперь это, впрочем, уже не так. [Контраст, обозначенный словом «впрочем», должен появиться сразу. Начните с «однако». Кроме того, дайте понять, что речь идет об Америке.] Наверное, решил он, причина здесь в том, что в современном мире все заняты по горло. [Первые три фразы звучат довольно монотонно и потому усыпляюще; не превратить ли одну из них в вопрос?] Ему пришло в голову, что у людей нынче слишком много забот, а потому у них не хватает времени на старомодную дружбу. [По смыслу это предложение повторяет предыдущее; выкиньте его или сдобрите какой-нибудь конкретной деталью.] Но прежде в Америке все было по-другому. [Если вы вставили Америку выше, здесь она уже не нужна.] И он знал, что дело обстоит совершенно иначе в других странах, поскольку ему довелось провести не один год в маленьких городках Испании и Франции и он хорошо помнил тамошнюю жизнь. [Читатель еще в Америке. Используйте переходное словечко, чтобы перенести его в Европу. Кроме того, все предложение слишком дряблое. Разбить его на два?] У него даже возникло впечатление, что по мере того, как люди богатели и строили свои дома все дальше от чужих, они изолировали себя от главных жизненных ценностей. [Ирония зазвучала слишком поздно. Ее следует ввести раньше. Заострите парадокс, связанный с богатством.] Он был встревожен и другой мыслью. [В этом и есть вся суть абзаца. Сигнализируйте читателю, что сейчас будет самое важное. Откажитесь от слабой пассивной конструкции «он был».] Друзья покинули его тогда, когда он больше всего в них нуждался, а именно в пору его недавней болезни. [Перестройте фразу так, чтобы она кончалась на «больше всего», — последнее слово застревает в сознании читателя, и от него зависит сила высказывания. Придержите болезнь для следующей фразы — это отдельная мысль.] Это выглядело так, будто они сочли его виноватым или поймали на чем-то постыдном. [Назовите здесь болезнь в качестве основания для стыда. Выбросьте «виноватого» — раз стыдно, значит, виноват.] Он вспомнил, что читал о каких-то отсталых племенах в дальних уголках земли, где больных изгоняют из общества, но ему никогда не приходилось читать о подобных ритуалах в Америке. [Предложение начинается вяло и остается инертным и скучным. Разбейте его на более короткие. Подчеркните иронию, переходящую в сарказм.]
Он подумал, что в былые времена соседи интересовались друг другом. Однако в Америке наших дней это уже не так. Не потому ли, что все нынче заняты по горло? Неужто люди так поглощены своими телевизорами, автомобилями и занятиями по фитнесу, что у них больше не хватает времени на старомодную дружбу? А ведь когда-то все было по-другому. Да и сейчас за рубежом семьи ведут себя совершенно иначе. Он знал не понаслышке, что даже обитатели беднейших городков Испании и Франции порой заходят к соседям в гости с домашним пирогом. Его поразила парадоксальная мысль: чем богаче становятся люди, тем сильней они обедняют свою жизнь. Но по-настоящему его беспокоил один совсем уж огорчительный факт. Друзья покинули его как раз в тот момент, когда были нужны ему больше всего. Это выглядело так, словно они сочли его болезнь чем-то постыдным. Ему приходилось читать, что в далеких уголках земли больных порой изгоняют из общества. Но этот ритуал существует только у отсталых народов. Или не только?
Мои поправки, конечно, не лучшие и не единственные из возможных. Это сродни плотницкой работе: изменить фразу, выровнять ход повествования, заострить смысл. Многое может быть сделано и по части ритмики, детализации, свежести языка. Не менее важна и общая конструкция. Прочтите свою статью с начала до конца, все время обращая внимание на то, где вы оставили читателя в предыдущем предложении. Возможно, вы обнаружите, что написали две фразы вроде таких:
Трагический герой пьесы — Отелло. Подлый и завистливый, Яго пробуждает в нем свирепую ревность.
Сама по себе фраза, посвященная Яго, выглядит вполне нормально. Однако в сочетании с первой она никуда не годится. У читателя на слуху остается имя Отелло, и в первый момент он естественным образом заключает, что слова «подлый и завистливый» относятся именно к этому персонажу.
Читая свой первый набросок вслух и проверяя в нем все логические связки, вы обязательно найдете немало мест, где вы потеряли читателя, или сбили его с толку, или не сообщили ему какую-нибудь нужную подробность, или дважды повторили одно и то же. Не огорчайтесь: таких неизбежных промашек хватает в любом черновике. Ваша задача — добиться цельности текста и сделать рассказ живым и динамичным.
Научитесь получать удовольствие от этого процесса отладки. Я не люблю писать; я люблю, когда все уже написано. Но переписывать я люблю. И особенно мне нравится сокращать — нажимать клавишу удаления и видеть, как необязательное слово, или оборот, или целое предложение пропадает в электронном чреве компьютера. Я люблю заменять банальное слово на более точное и выразительное. Люблю строить плавные переходы от одной фразы к другой. Люблю переиначивать скучное предложение, делая его более ритмичным и музыкальным. Я чувствую, что каждое крошечное улучшение приближает меня к желанной цели, и, когда мне наконец удается ее достичь, я испытываю удовлетворение не потому, что писал, а потому, что переписывал.
Если говорить о переписывании и реорганизации текстов, компьютер — это драгоценный дар, которым мы обязаны не то Богу, не то науке. Он дает нам возможность тут же охватить написанное взглядом и преобразовать его как угодно; мы можем играть с нашими предложениями, пока не добьемся нужного результата. Сколько бы мы ни меняли и ни вырезали, наши абзацы и страницы будут без устали принимать аккуратный вид, а потом наш принтер трудолюбиво напечатает их, пока мы будем отдыхать за кружкой пива. Для писателя нет ничего приятнее, чем слушать, как его статья печатается со всеми внесенными в нее улучшениями — но при этом печатает ее не он.
В ранних изданиях этой книги объяснялось, как работает чудесное новое изобретение под названием «электронный редактор» и как воспользоваться его волшебными свойствами, если вам нужно что-либо написать, переписать или откорректировать. Но теперь необходимость в этом отпала, поскольку текстовые редакторы распространились повсеместно. Я хочу лишь напомнить вам — если вы еще сопротивляетесь, — что они дают огромную экономию времени и сил. Сейчас я сажусь за компьютер гораздо охотнее, чем прежде садился за пишущую машинку (в особенности если мне предстоит сложная задача преобразования текста), заканчиваю свою работу несравненно быстрее и гораздо меньше устаю. А для писателя это ключевые моменты — время, эффективность, трудоемкость, удовольствие и контроль.
Чем дольше я занимаюсь писательским ремеслом, тем ясней понимаю: на свете нет ничего интереснее правды. То, что люди делают, — и то, что они говорят, — не перестает поражать меня своей красотой, или своей причудливостью, или своим драматизмом, или своей комичностью, или своей горечью. Разве кому-нибудь под силу придумать события удивительнее тех, что происходят в действительности? И я не устаю твердить писателям и студентам: доверяйте своему материалу. Оказывается, следовать этому совету не так уж просто.
Недавно я преподавал писательское мастерство в редакции газеты одного маленького американского городка и заметил, что многие репортеры стали жертвами привычки разукрашивать свои новости с помощью журналистских приемчиков. Их зачины состояли из отдельных лоскутков и выглядели примерно так:
Ого!
Это было невероятно.
Уж не привиделось ли, подумал Эд Барнс.
А может, это просто весенняя лихорадка. Чего только не вытворяет с людьми апрель!
И ведь он не забыл проверить машину перед выездом из дому.
Хотя забыл о другом — сказать Линде.
Что было странно, поскольку он никогда не забывал рассказать ей о том, что считал важным. Так повелось с тех пор, как они начали гулять вместе в старшей школе.
Неужели это и впрямь было целых двадцать лет назад?
А теперь появилась еще и новая причина для волнений — малыш Скутер.
Если подумать, песик и вправду вел себя подозрительно.
Статьи часто начинались на первой странице, и я дочитывал до слов «продолжение на с. 9», по-прежнему не имея ни малейшего понятия о том, чему они посвящены. Затем я послушно находил страницу за номером девять и обнаруживал там действительно интересную историю, полную захватывающих подробностей. Я говорил репортеру: «На девятой странице я наконец добрался до интересного рассказа. Почему вы не начали с него сразу же?» Он отвечал: «Сначала я давал колорит». Предполагалось, что факты и колорит — два разных ингредиента. Но это не так: факты обладают своим колоритом. Ваша цель заключается в том, чтобы сообщать читателю колоритные факты.
В 1988 г. я написал книгу о бейсболе под названием «Весенние сборы» (Spring Training). В работе над ней мне удалось сочетать свое основное призвание с главным увлечением, а это лучшее, что может выпасть на долю писателя: если люди пишут о том, что их по-настоящему интересует, они делают это с бóльшим удовольствием и, как правило, добиваются бóльшего успеха. В качестве своего маленького кусочка обширной бейсбольной темы я выбрал весенние тренировки, потому что это пора обновления и для игроков, и для болельщиков. В это время бейсбол возвращается к нам в своей изначальной чистоте: в него играют под открытым небом, на солнышке, на траве, без органной музыки, и занимаются этим молодые ребята, до которых нам рукой подать и которые на полтора безмятежных месяца могут забыть о своих заработках и обидах. Вдобавок это пора преподавания и обучения. Выбирая команду для своих исследований, я остановился на «Питтсбург пайрейтс», потому что они проходили подготовку на старомодном стадионе в Брейдентоне, Флорида, выступали за прогрессивный клуб, едва начавший перестраиваться, а их менеджер Джим Лиланд был прирожденным учителем.
Я не хотел идеализировать игру. Я не люблю бейсбольные фильмы, создатели которых переходят на замедленную съемку, когда бьющий наносит победный удар по мячу, и тем самым дают мне понять, что матч достиг своей кульминации. Я сам могу отличить хороший удар от плохого, особенно если его совершают в критической стадии матча. И я решил, что не стану применять замедленную съемку в своей книге — пусть читатель самостоятельно разбирается, что здесь важно, а что нет, — и не стану превращать бейсбол в метафору жизни, смерти, среднего возраста, утраченной юности и более невинной Америки. Моей предпосылкой было то, что бейсбол — это славная профессия, и я хотел знать, как люди ею овладевают.
Поэтому я пришел к Джиму Лиланду и его тренерам и сказал: «Вы учителя. Я тоже. Расскажите мне, как вы учите бить по мячу? Как вы учите бросать его? Как вы учите ловить? Как вы учите бегать по базам? Как вы готовите этих молодых ребят к изматывающе долгому сезону?» Все они откликнулись на мою просьбу с готовностью и подробно рассказали, как делают свою работу. Так же повели себя и игроки, и все остальные специалисты, располагающие информацией, в которой я нуждался: судьи, рекрутеры, продавцы билетов, лидеры местных фанатов.
Однажды я поднялся на трибуны за основной базой, чтобы найти рекрутера. Весенняя подготовка к сезону — пиковая пора для этого рода деятельности, и в спортивных лагерях полно немногословных людей, которые посвятили всю свою жизнь поиску талантов. Я заметил пустое сиденье рядом с видавшим виды человеком лет шестидесяти — он держал в руке секундомер и что-то записывал. Когда иннинг кончился, я спросил у него, что он засекал. Он представился — Ник Камзик, специалист по рекрутингу из «Калифорния эйнджелз», — и ответил, что замерял время перебежек с базы на базу. Я поинтересовался, зачем.
«Дело в том, что бьющий добегает до первой базы в среднем за 4,3 секунды, если он правша, и за 4,1 или 4,2 секунды, если левша, — ответил Ник. — Конечно, точное время зависит от конкретного игрока — тут необходимо принимать в расчет индивидуальные особенности».
«И что вам говорят эти цифры?» — спросил я.
«Но ведь дабл-плэй занимает в среднем 4,3 секунды», — сказал он так, будто это было что-то общеизвестное. Я никогда не задумывался о том, сколько времени может занять дабл-плэй.
«Стало быть…»
«Стало быть, если вы видите игрока, который добегает до первой базы меньше чем за 4,3 секунды, то он представляет для вас интерес».
Как факт это самодостаточно. Нет никакого смысла добавлять, что 4,3 секунды — это удивительно мало для того, чтобы завершить отрезок игры, в течение которого один спортсмен отбивает мяч, а еще двое перебрасывают его товарищам по команде. Увидев в тексте точные цифры, читатель и без ваших подсказок может все сообразить и удивиться — и будет благодарен вам за предоставленную возможность подумать самому. Читатель играет важную роль в процессе письма, и ему нужно дать для этой игры достаточно простора. Не раздражайте читателя лишними объяснениями; не говорите ему того, что он уже знает или о чем способен догадаться. Старайтесь обходиться без вводных слов вроде «как ни странно», «очевидно», «само собой разумеется» — они оценивают факт прежде, чем он поступает в распоряжение читателя. Доверяйте своему материалу.
Нет такой темы, о которой нам не позволено писать. Студенты часто обходят молчанием то, что дорого их сердцу, — скейтбординг, чирлидинг, рок-музыку, автомобили, — боясь, что преподаватели сочтут эти темы «дурацкими». Но ни одна область человеческой деятельности не заслуживает такой характеристики, если вы относитесь к ней серьезно. Смело выбирайте себе тему по душе — тогда вы напишете о ней хорошо и увлечете своих читателей.
Мне доводилось читать прекрасные книги о рыбалке и покере, о бильярде и родео, о скалолазании, гигантских морских черепахах и о многом другом, отнюдь не входящем в круг моих интересов. Пишите о своем хобби — о кулинарии, садоводстве, фотографии, вязании, антиквариате, беге трусцой, парусном спорте, подводном плавании, тропических птицах и рыбах. Пишите о своей работе — преподавании, уходе за больными, торговле, руководстве предприятием. Пишите о том, что нравилось вам в студенческие годы и к чему вы всегда мечтали вернуться, — об истории, географии, искусстве, археологии. Нет предмета, который покажется вашим читателям слишком специальным или слишком экзотическим, если вы будете писать о нем с искренней увлеченностью.
Войти с помощью соц. сетей: