♀ Последняя попытка стать счастливым
Ольга Рэйн
влюбленный призрак пострашнее трупа,
а ты не испугалась, поняла,
и мы, как в пропасть, прыгнули друг в друга,
но, распростерши белые крыла,
нас пропасть на тумане подняла
Е. Евтушенко
Иногда, как этой ночью, ему снились чувственные сны.
Женщина стояла в дверях, потом сразу же мылась в душе, потом сразу же отдавалась ему на кухонном столе, в темной кладовке, на поляне в лесу. Она была совсем юной, с плотью тугой и мускулистой, она была зрелой и цветущей, с мягкой кожей и крупной грудью, ее длинные волосы падали ему на лицо, ее короткие кудри качались в ритме движения, она громко стонала, она кусала губы, чтобы не издать ни звука…
За секунду до освобождения он проснулся, беззвучно крича от досады, уже падая в пропасть разочарования с золотого дерева, на заветной верхушке которого почти было сомкнул пальцы. Он знал, что лететь вниз будет долго, несколько дней, чувствуя болезненное напряжение в несуществующем паху, слезы в несуществующих глазах и грызущее беспокойство в единственно существующем — сознании и сути, которые вот уже девяносто семь лет были Джоном Крейном.
Благодарим Вас за обращение в службу поддержки компании «Постлайф».
Пожалуйста, прочитайте наши ответы на Часто Задаваемые Вопросы, но если Вы предпочитаете чат с одним из наших операторов…
— Здравствуйте.
— Добрый день. Меня зовут Джон.
— Я переоформляла счет в банке и мне дали брошюру «Постлайф».
— Да, мы стараемся, чтобы как можно больше людей узнали о нашей компании. У нас большой опыт и гибкая система оплаты. Ваши выплаты будут аккумулироваться на наших счетах. Если случится непоправимое, ваша семья или наследники получат страховую сумму. Если же все произойдет как запланировано, накопленные средства обеспечат ваш комфорт после «переселения»…
— Джон здесь.
— Я передумал, я хочу видео и поговорить напрямую.
— Конечно, Стивен, секундочку, переключаюсь на камеру. Вижу вас отлично.
— Джон, да вы выглядите, как родной брат Уилла Смита. Только лет на пятьдесят младше.
— Спасибо, я очень люблю этого актера, часто его старые фильмы пересматриваю. Он в отличной форме для семидесяти лет. Вы, Стивен, выглядите, как человек, способный хранить тайну. Смит — наш клиент, контракт подписан пять лет назад. Когда он будет получать «Оскара» в этом году, обратите внимание на его платиновый браслет с чернёной лентой Мёбиуса.
— Думаете, опять ему «Оскара» дадут?
— Разве вы не видели, как он сыграл…
— Мне неприятно говорить о смерти.
— Мне тоже было поначалу, Люси, но от того, что мы не говорим о ней и прячемся, смерть не исчезает. Все, что рождается, должно умереть. Но «Постлайф» предлагает отодвинуть эту неизбежность далеко в будущее. И сделать это на своих условиях.
— То есть на ваших условиях.
— Вы прямой и смелый человек, Люси:) После подписания контракта и оплаты депозита вы носите браслет связи с «Постлайф» и, где бы ни настигла вас смерть, фирма прибудет на место в течение трех минут. Мозг будет охлажден, простимулирован кислородом и извлечен со всей возможной скоростью. Если мозг поврежден в процессе гибели тела, решает специальная комиссия и, скорее всего, он будет заморожен и передан на хранение в крионик-камеру. Вполне вероятно, что в будущем медицина шагнет вперед и восстановление и разморозка мозговой ткани станут обыденными и безопасными. Ваши средства будут храниться на счетах «Постлайф» и прирастать вполне приличным годовым процентом. Через сто лет проснетесь миллионершей. Можно будет задуматься и об искусственном теле. Пока они весьма примитивны, но в будущем можно ожидать биологического совершенста.
— А если мозг не поврежден?
— Тогда произойдет «переселение». Мозг помещается в специальную капсулу и подключается к системе, обеспечивающей жизненные и когнитивные функции…
— И я буду висеть в темноте, один, сам с собой? Это же мой худший кошмар, а вы за это деньги берете?
— Нет, Макс, все совсем наоборот — у тебя будет слишком много стимуляции, ее нужно будет научиться ограничивать. Вот ты похож на человека, который любит онлайновые миры.
— Ты намекаешь, что я толстый, бледный и незрелый?
— Что ты, Макс! Ты в неплохой форме, видел бы ты меня в твои годы. Я сужу по глазам. У тебя такой в них решительный блеск, смелость, сосредоточенность. Где в нашем мире все эти качества можно так развить, как не в РПП
— Ладно, годно отвертелся. Дальше рассказывай.
— Зрительные и слуховые сенсоры подключаются к мозгу. Система биометрических датчиков регистрирует нервные импульсы — так ты управляешь своим перемещением и осуществляешь действия в виртуальном пространстве. Можешь играть, погружение абсолютное. Знаешь, физиологи давно знают, что мозг создает синапсы в обход поврежденных зон. Так вот — когда я машу мечом, я действительно машу мечом, а не жму на кнопку.
— Так ты…
— Уже двенадцать лет.
— И что, можно играть вообще все время?
— Да там и жить можно, Макс. У меня вот премиум аккаунт в Морровинд-онлайн. Уютный коттедж на краю Балморы. Там я сплю, там барахло мое по полочкам разложено. За шторкой — выход в основную Сеть. Очень стильно, в виде портала. Макс, ты еще со мной, не заснул?
— Вау, нет, просто представляю. Слушай, Джон, а… девушки?
— С девушками — только посмотреть. Поговорить можно. Но это вообще не проблема, гормональный фон меняется, плюс столько других интересных дел, я вот об этом вообще не думаю…
— Вы пришли, простились с родными, вам включили приятную расслабляющую музыку и — иголку в вену?…
— Я был первым, Стейси. Первым, кто сделал такой выбор. Мне было восемьдесят пять… Родных не было. Никто не рыдал у изголовья. У меня была сестра, мы двойняшки, но она погибла давно, еще в юности. Был сын от любовницы — мы так и не поженились… Мальчишка вырос черствым, избалованным, я пытался много раз, но ни близости, ни уважения не возникло. А тут — «Постлайф». Он очень рассчитывал на наследство…
— Не принял вашего выбора?
— Деньги эти чертовы… Впрочем, я не собирался о себе болтать. Стейси, ваша душевность располагает к откровенности.
— И что, тело охлаждается, а кровь заменяется физраствором? И мозг извлекается из живого тела?
— Вы же сами все знаете!
— Я смотрела документалку по 4 каналу. Говорят, при таком «переселении» функциональность повышенная.
— Да, но большинство клиентов успешно «переселяются» при обычном окончании жизни тела…
— У вас есть еще какие-нибудь вопросы, Ивонна?
— Только один, Джон. Что вы делаете сегодня вечером?
— Ну, у «Постлайф» есть виртуальный бар для клиентов…
Джон пил коктейль медленными глотками. Вкуса быть не могло, система просто добавляла оплаченный алкоголь или стимуляторы прямо в физраствор, но Джон занимался самообманом и самовнушением уже очень-очень долго. Он отчетливо ощущал нотки смородины, послевкусие жженого сахара, свежесть мяты. Наверное, из-за ярко-зеленого цвета напитка.
Он ждал, все еще в личине Уилла Смита, в которую в свое время внес несколько изменений — чуть ближе посадил глаза, изменил прическу, подсветлил кожу. Сильнее править не хотелось — уж очень красивый был мужик. Джон уже не помнил, как выглядело его собственное лицо в зеркале, помнил только, что оно ему никогда не нравилось. Вся красота из их комплекта клеток досталась в свое время его сестре Рите, в ней расцвела пышным и недолгим цветом, вместе с нею ушла из мира, развеялась горстью пепла над водой Чикаго, все еще ярко-зеленой после дня Святого Патрика.
Он помнил свое описание из файла бюро — у него всегда была отличная память на детали. Сухим языком фоторобота файл описывал его как «плотного брюнета небольшого роста», обладателя «асимметричного лица», «маленьких близко посаженных глаз» и «узких губ». Несмотря на явное уродство описанного человека, Джона любили женщины, некоторые даже подолгу и с искренней страстью. Возможно, он не был так уж страшен, памяти свойственно преувеличение. Он допил коктейль, посмотрел на часы за барной стойкой.
Красивая женщина, сильно правленная личина какой-то актрисы из старых комедий, села рядом с ним.
— Я отлучилась на полчаса, а ждала вас за этой стойкой с полудня, — сказала она укоризненно. — Такой важный этап в деле, а вы по полдня занимаетесь ерундой, играете в мальчика из службы поддержки. Мы могли бы утроить вашу почасовую оплату, чтобы вы не отвлекались.
— Это я не за деньги, — мрачновато ответил Джон. — Это барщина. Знаете, как крестьяне пахали поля феодалов, безвозмездно, из большой любви. Мы все очень любим «Постлайф». Компания желает, чтобы мы выражали свою любовь по пятнадцать часов в неделю. Отказ чреват последствиями.
Женщина кивнула, пробежала пальцами по меню на поверхности барной стойки. Перед Джоном возник высокий бокал со светлым напитком.
— Спасибо, но мне хватит, — сказал Джон, не без сожаления глядя на жидкость. Он любил состояние опьянения, а алкоголь «Постлайф» продавал очень дорого, Джон редко его себе позволял. Но сегодня еще много важных…
— Это стимулятор, — сказала женщина. — Я видела, что вы уже выпили как минимум три алкогольных единицы. Сегодня много важных дел. Давайте обменяемся информацией.
Джон рассмеялся и выпил коктейль быстро, одним глотком, почувствовав явный вкус лайма.
— Как вас зовут? Мы ведь раньше вместе не работали?
Голубые глаза раскрылись широко.
— Анна. Нет, я в Бюро всего пять лет. А вы у нас — легенда. Про вас даже сейчас новичкам рассказывают.
— И что говорят?
— Ну, про ваши самые нашумевшие дела, про то, каким вы были добрым и отзывчивым, несмотря на свой статус, про тот случай с Президентом, и, конечно, про ваш поступок двенадцать лет назад. Как через двадцать лет после выхода на пенсию вы пошли на эвтаназию, чтобы помочь нам поймать похитителя девочек, Чёрного Пони.
Джон кивал с деланым равнодушием. Он не знал, что его имя еще было на устах в Бюро. Конечно, его порой привлекали к расследованиям, но чтобы вот так, байки рассказывать…
— Морровинд-онлайн, — сказал он Анне тихо. — Я встречу вас у храма в Балморе. Там безопаснее.
Джон вышел из бара — широко раскинув руки, потом сводя их, схлопывая текущее окно реальности и вызывая следующее. Пароль, логин, подтверждение — и вот он уже стоит на холме у храма Альмсиви, смотрит вниз на город из песчаника, солнце заходит, и его длинная тень струится с холма, тянется к реке. Рядом появляется вторая тень.
— Следуйте за мной, — говорит Джон, не оглядываясь, мчится с холма, через реку, в переулок, по лестнице, резко поворачивает, прыгает через изгородь, кладет тонкую белую руку на черное кованое кольцо в деревянной двери…
Внутри было тихо, не слышно ни реки, ни птиц, ни городского шума, ни приближающейся от Красной Горы песчаной бури. Капсула личного дома Джона внутри капсулы игрового сервера. Здесь ему, обитателю виртуального пространства, нравилось засыпать и просыпаться, здесь он хранил свои сертификаты и электронные сувениры, здесь читал, думал, учился, смотрел фильмы и мечтал.
Анна стояла у двери, оглядываясь. Под капюшоном плаща блестели желтые глаза разумной ящерицы. Темные чешуйчатые руки сжимали кинжал.
— Мне показалось, что за нами следили, — сказала она. — Но я склонна к паранойе.
Они сели за дощатый стол.
— Итак, — сказал Джон.
— Елена — как вы. Мозг существует вне тела и подключен к Сети. Но она Триедина.
— Ну, это все знают. Это ведь ее титул, да? Вроде «Его Святейшество», или «Тот, Кого Нельзя Называть»?
— Нет, это не титул. Семь лет назад у Елены Вазкор был диагностирован неоперабельный рак матки с метастазами в легких. В ее жизни было две большие любви — Сэм Паркер, юноша-аутист, блистательный программист и математический гений, и Лили Хилл, девочка-оркестр. Они оба решили последовать за Еленой. Всем троим было чуть за тридцать, все трое — выпускники Стэнфорда. Много лет они работали над слиянием сознаний, параллельно создавая «Церковь Триединой Богини». Теперь они — Разум, Суть и Душа.
Если бы у Джона были брови, он бы их удивленно поднял.
— «Постлайф» такого не позволяет, а более мелкие конкуренты и подавно. На базе какого центра все это делалось?
— Елена была единственной наследницей семейного состояния, превышавшего восемь миллиардов долларов, — ответила Анна, глядя прямо на него своими змеиными глазами. — Они построили свой собственный центр. Подземный, бронированный. Переманили специалистов из лучших лабораторий мира и из того же «Постлайфа». Что именно там происходит — мы не знаем.
— Любопытно, — сказал Джон. — Я к ним хожу на виртуальные моления уже полгода, а всего этого не знал. Все разговоры только об откровениях, пророчествах и силе Триединой. Ну и о грядущих радостях для уверовавших и чудесах для всего человечества. Откуда сейчас срочность-то? Я за ними приглядываю, отчеты отправляю. Триединство закон не нарушает, даже если действительно работает.
— Вы — не единственный агент Бюро в этой секте, — сказала Анна медленно. — Было еще двое. Не виртуалов, обычных хороших агентов. За последнюю неделю оба погибли — наезд автомобиля и самоубийство. Одна из них успела записать и отправить отчет — Триединая готова явить человечеству свое первое чудо. Они разработали биодобавку, Джон. Она меняет уровень экспрессии ряда генов, замедляет старение клеток, активирует иммунную систему. У людей рассосутся шрамы, катаракты, небольшие опухоли, пройдет большинство хронических инфекций. Старики помолодеют лет на пять…
— И это плохо и волнует Бюро, потому что..?? — опять недоуменно поднял воображаемые брови Джон.
— Она также убьет от пяти до семи процентов населения, — желтые глаза смотрели спокойно, но голос Анны слегка дрожал от напряжения. — В наибольшей опасности будут дети и беременные женщины. Это начнется здесь, в Чикаго. Препарат будет добавлен в воду. Мы не знаем, какой у этого вещества период распада и распадается ли оно вообще. Физически предотвратить его распространение невозможно — им достаточно просто смыть канистру в унитаз, и в течение недели все население города и пригородов будет поражено. Пять миллионов человек, Джон. Мы не сможем обеспечить всех чистой водой на неизвестный период времени. Мы не можем разгласить информацию и справиться с паникой. И мы не можем рисковать сотнями тысяч смертей.
— Что я должен сделать? — голос Джона был спокоен, возможно, потому что синтезировался компьютером.
— Вам нужно внедриться в ближний круг секты, — сказала Анна. — Очень быстро и не вызывая подозрений. Или даже вызывая, но нам срочно нужна информация. Нам нужно знать все об этом веществе. Нам нужен их план по его распространению — когда, как и кто. И нам нужна Елена. Во всем своем триединстве.
— Это опасно, — констатировал Джон. Анна кивнула.
— Вы рискуете меньше, чем обычные агенты. Хранилища «Постлайф» надежны. У вас нет физического тела. Но мы допускаем любой, даже критический уровень неизвестной нам угрозы. Мы знаем, что вы тратите много времени на зарабатывание денег. «Постлайф» держит вас в постоянной финансовой зависимости. Вы пытаетесь накопить на искусственное тело — коробку на колесиках с камерами и сенсорами.
Джон встал из-за стола и прошелся по комнате, не глядя на собеседницу. Отчего-то подобное прямое перечисление фактов, из которых он и секрета-то не делал, задевало его за живое, было неприятно.
— ФБР курирует экспериментальную биологическую программу, — сказала Анна после паузы. — Мне поручено сделать вам предложение. За помощь в ликвидации текущей угрозы и в признание ваших заслуг перед страной и обществом, вам будет предложено новое тело — первое в своей категории. Не банка на колесах, Джон. Человеческое тело. Молодое и здоровое. Все медицинские и адаптационные расходы оплатит Бюро. Я оставлю вам документы, — она положила на стол цветной квадратик.
Джон кивнул, не в силах ответить, кружась в вихре мыслей и эмоций. Анна встала, поклонилась по-аргониански.
— Двенадцать лет назад вы убили свое тело, чтобы попытаться спасти трех девочек, Джон. Сегодня вы можете спасти сотни тысяч. Торопитесь. Рискуйте умно. Удачи. Мы ждем.
Анна исчезла. Джон посмотрел в высокое зеркало в углу комнаты. Его любимая личина в этой игре была маленькой и худой, с узким белым лицом и пышными темными волосами. За вычетом брони и меча за поясом, она выглядела почти как…
Лолита, свет моей жизни, огонь моих чресел…
Ло: наконец-то! я так ждала, когда ты появишься в сети, мне так нужно поплакать тебе в плечо!
Журавель: Что случилось?
Л: я беременна
Ж::о: о: о (surprised)!!!
Л: кому же я еще скажу — ты мой самый лучший, самый старый друг, мой любимый храбрый пони Серебряный Журавль! помнишь, как мы начинали сто лет назад в той детской игре?
Ж: Как не помнить.
Л: ты был со мной все эти годы, у меня вообще чувство, что мы вместе выросли, я была ужасным подростком, не знаю, что бы со мной было, если бы у меня не было тебя!
Ж::$ (blushing)
Л: я бы переключилась на камеру, но у меня зареванная морда, а ты всё же мальчик…
Ж: Всё же?..:)
Л: я имела в виду отсутствие романтического интереса, по крайней мере с твоей стороны, то есть ко мне, то есть… чёрт, я краснею и вообще забыла с чего мы начали
Ж: Ты беременна.
Л: ах да. эта мысль травматична и то и дело вытесняется
Ж: Я же говорил тебе, что Тэд вернется, на коленях приползет. Таких, как ты, не бросают.
Л: это не Тэд
Ж: Говори, не томи, все равно же скажешь:)
Л: доктор Тернер
Ж: Тернер? Твой наставник в интернатуре? Так он же, цитирую прошлогоднюю тебя, а) старый хрыч, б) терпеть тебя не может, и в) давно и счастливо женатый!
Л: добавь еще д) мертвый, он разбился на машине две недели назад и вчера умер, не приходя в сознание
Ж: Ло, солнышко, мне так жаль! Ты плачешь?
Л: сам знаешь, что плачу
Ж: Только ногти не грызи, ты уже большая девочка.
Л: иди в задницу
Ж: Что ты будешь делать? Ты его любила? Почему я не знал об этом романе?
Л: потому что не роман, а тяжелое дежурство, устали, как собаки, у него была в ящике бутылка коньяка, смену сдали, напились, он мне давай рассказывать о моей красоте и хирургическом таланте, слово за слово, большая любовь три раза в подсобке… дура?
Ж: Ну…
Л: да, я знаю:(
Ж: И что будешь делать?
Л: идеальным вариантом было бы все-таки выманить тебя на встречу в реале, соблазнить и заставить на мне жениться;) тогда бы я стала честной женщиной (более или менее) и мы бы все жили долго и счастливо, но мои попытки с тобой встретиться обычно приурочены к моему дню рождения, и вот уже двенадцатый год плодов не приносят…
Ж: Ло…
Л: да ладно, я понимаю, ты стесняешься своей внешности, или ориентации, или у тебя какой-нибудь физический недостаток, например, весишь тонну, или нет ноги, или руки.
Ж: Или головы на плечах.
Л: это у меня ее нет. ладно, это была суровая истеричная шутка, просто мне кажется, я бы тебя так любила…
Ж: Ло, я сделаю все, чтобы мы смогли встретиться. Как раз сегодня появилась надежда. А тем временем — что ты собираешься делать?
Л: ну… я планировала засунуть голову в песок и ждать, может, само рассосется, как, по-твоему, говорит ли это о качестве моего медицинского образования? а если серьезно, то ты же знаешь, что я против абортов…
Джон готов был кричать от досады. Оглядевшись, он схватил со стены короткий широкий меч, переливающийся морозным волшебством и несколько раз рубанул по столу, потом пнул его ногой.
Глупая, глупая девчонка! Ло-ли-та. Такая любимая, такая недоступная.
Это начнется здесь, в Чикаго. В наибольшей опасности будут дети и беременные женщины.
Конечно, он не собирался заводить никаких виртуальных отношений в детской онлайновой игре, где храбрые разноцветные пони с большими глазами сражались с Багровыми Тенями и собирали сверкающие драгоценности. А потом проходили через зеркальные порталы и оказывались хорошенькими куколками, ути-пути, которых можно было наряжать.
Но нужно было общаться, нужно было собирать информацию, нужно было, в конце концов, притворяться одной из этих девочек (меня по-настоящему зовут Джоанна, мне было тринадцать на прошлой неделе, мой пони серебряный с синей гривой).
И тогда случилась она. Долорес. Пришла, постукивая золочеными копытцами и помахивая белым хвостом. Взяла его прямо за сердце, сгоревшее в печи крематория, и вот уже двенадцать лет не отпускала.
Почему ты называешь меня Лолитой, Джо? Ага, прочитала. Странная книжка. Завтра еще раз почитаю. А давай попробуем общаться по-испански, у меня скоро контрольная. Сой уна чика. Эстой абуррида. А давай поболтаем по Скайпу. Ну пожалуйста! Да я давно догадалась, что ты не девочка, а мальчик. Ты такой красивый! А давай вживую встретимся, у меня завтра день рождения! Завтра в восемь собираемся у портала в игре и идем убивать Большого Босса, йу-ху! Джо, я заняла первое место по плаванию в школе. Завтра мой день рождения, давай встретимся, мороженого поедим! Стивен из параллельного смотрит на меня странно. Мама сказала, что больше не любит папу, это РАЗВОД, Джо, я в отчаянии! Давай встретимся, пожалуйста. Целовалась со Стивеном за школой. Не ревнуешь? Как-то это все… мокро. Вчера опять плавание — третье место по городу, ура! Джо, мучас грасиес за подарок (хотя я бы предпочла все же встретиться). Ветеринар сказал, что у Эббирак и ее надо усыпить, реву третий день. Объясни мне еще раз вот это уравнение. Ты такой умный! Вчера дала Стивену по морде за попытку доступа ко второй базе. Не злись. Лучше давай встретимся. Ура, получила права, папа отдал мне старый Форд, ура! Ой, Джо — пришли документы из колледжей, я прошла и в Чикагский и в Мичиганский универы. Выберу Чикаго. Спасибо за розы. Ужасно устала, скоро сессия. Слушай, а ты меня намного старше, да? Поэтому Лолита? Я тебя так люблю, Джо. Завтра мой день рождения. Мамаумерла, мамаумерла, мамаумерла… Джо! О, Джо! Мама умерла… С моими баллами и рекомендациями меня берут в интернатуру Норсвестерн Мемориал, это же вообще самая крутая больница в Иллинойсе! Пью вино и танцую! Тэд предложил мне жить вместе. Он, конечно, не ты, но мне с ним тоже хорошо. Завтра мне двадцать четыре года, Джо, может быть, ветре…
Молитвенное собрание закончилось, виртуальная поляна наполовину опустела. Церковь Триединой поощряла разнообразие и фантазию, «взыскующие» приходили на собрания в самых невероятных виртуальных личинах, кто во что горазд. Люк Скайуокер распростерся на траве рядом с Белоснежкой и огромным зеленым орком с причудливым узором из шрамов по всему телу. Тирион Ланнистер разговаривал с Гарри Поттером. Группа хоббитов оживленно шепталась и жестикулировала у развесистого дуба.
Джон и сам отдавал дань Профессору — его длинные серебряные волосы были собраны в затейливые косы за высокими ушами, фиалковые глаза смотрели отрешенно, длинный кафтан был расшит эльфийской вязью. Толкиенисты во всех сообществах, включая Церковь Триединой, считались народом добродушным, идеалистичным и, в целом, достаточно наивным.
— Мне было видение, — громко сказал Джон в третий раз за последние полчаса. — Я прозрел волю Богини.
Все «причастившиеся», в отличие от новичков, носили абсолютно одинаковые личины — небесной красоты юношу в белой рубашке и дорого пошитом черном костюме. Одна из женщин, когда-то любивших Джона, также любила французское кино. Он хорошо знал Алена Делона. Четыре пары синих глаз сосредоточенно рассматривали Джона.
— И что ты узнал о воле Богини? — наконец спросил тот Делон, которого позвали последним. На лацкане у него была вышита небольшая рубиновая ящерица.
Джон знал, что ступил на минное поле. Теперь оставалось только бежать — быстро, по возможности грациозно, надеясь на помощь свыше и на собственные инстинкты.
— Я видел воду, — сказал он, глядя Делону в глаза. — Вода текла сквозь город. Я узнал город. Я видел людей, выходящих на его улицы и славящих Богиню. Я видел прозревших слепых, женщин, встающих со смертного одра, детей, изможденных химиотерапией, которые смеялись и бежали под дождем. Я видел Чудо. Я хочу, чтобы оно свершилось. Я хочу поклониться Богине и предложить ей всего себя. Я уверовал.
Делон молчал долго, с полминуты, не сводя с Джона пронзительных синих глаз.
— Пойдем, Кирден-Корабел, — наконец, сказал он. — Богиня ждет.
Джон шел, окруженный черными костюмами. Он знал, что при необходимости из запястий Причастившихся выдвигались яркие световые мечи, которыми они умело пользовались. Личины хулиганов, нарушителей спокойствия, безумцев и агрессивных дураков разрубались этими мечами на куски, что выталкивало носителя в зону бана.
Тропинка кончалась у скалы, в камне которой виднелись очертания двери. Вокруг были живописно разбросаны куски разрубленных личин провинившейся паствы — полголовы с красным глазом, щупальце, детская ручка, нога в скафандре, когтистая лапа.
— Средневековенько, — похвалил Джон, оглядываясь. — Мне как, глаза закрыть, или так рубить начнете?
Делон с красной ящерицей усмехнулся.
— Скажи, друг, и входи, — сказал он. — Говори правду, только правду и ничего, кроме правды. Богиня ждет.
Красавцы в черных костюмах исчезли. Джон стоял один перед волшебной дверью.
— Мэллои, — сказал он на всякий случай. Ему показалось, что где-то кто-то рассмеялся.
Он постоял секунду, собираясь с духом. Он должен быть честен. Он должен быть убедителен. Он должен стать наконечником стрелы, отравленной приманкой, червяком на крючке.
В наибольшей опасности будут дети и беременные женщины.
— Меня зовут Джон Крейн, — сказал он. — Мой мозг находится в хранилище компании «Постлайф». Я полностью виртуален. Я — бывший аналитик ФБР. Вчера в баре «Постлайф» агентами Бюро мне было сделано заманчивое предложение. Они не учли, что я больше не с ними. Я с тобой, Богиня. Я знаю о Первом Даре. Я хочу помочь.
Несколько секунд ничего не происходило, но Джон не сомневался — двери откроются. Он был прав — половинки двери налились тяжелым металлом, расцвели золотым узорчатым литьем, разошлись в стороны.
Комната была просторной и светлой. Елена ждала его, сидя в кресле. Ее личина была обработанной версией того, как она выглядела при жизни, только из середины лба внимательно смотрел на Джона третий серый глаз.
Елена улыбнулась, указала ему на соседнее кресло.
— Джон Крейн? Тот самый? Первое в истории извлечение мозга наживую? Мы читали о тебе. Вдохновлялись твоим примером. Расскажи нам, зачем.
— Я специализировался на серийных убийцах и похитителях, — медленно сказал Джон, глядя прямо в ее прекрасное странное лицо. — Это была долгая карьера, полная невыносимых ужасов. Я много пил, садился и слезал с наркотиков, злоупотреблял случайными связями. Потом вышел в отставку и увлекся программированием. Двенадцать лет назад начались случаи похищения девочек-подростков. Их удалось привязать к игре «Мой милый пони-онлайн». На мегасервере играло больше полумиллиона человек. Все трое пропавших девочек играли много и увлеченно. Бюро нужен был агент, который может не спать по тридцать часов, с навыками расследования и анализа данных. С полным контролем виртуального пространства. У меня уже был подписан контракт с «Постлайф». Решение было не таким уж трудным.
— Поймали? — спросила Елена с интересом.
— Поймали, — кивнул Джон. — Через три месяца. Двое девочек были еще живы.
— Почему ФБР? — спросила Елена. — Зачем ты пошел туда, где трудно и больно?
Джон ответил не сразу.
— Рита, — сказал он наконец. — У меня была сестра. Близнец. Она стала последней, восьмой жертвой Чикагского Маньяка в шестьдесят первом. Нам было по двадцать лет. Я… Мы… — опять он не находил слов, он никогда не находил слов, чтобы говорить о Рите, те огненные вихри, которые метались в его душе, в слова, даже мысленные, оформить было невозможно. Но, взглянув на Елену, он вдруг понял и нашел единственно верное слово.
— Мы были двуедины, богиня. Еще до рождения. Всегда. Теперь я всегда одинок. Там, где была она — черная пустота. Поэтому ФБР. Поэтому всё.
Елена смотрела на него внимательно, пытаясь своим цифровым взглядом проникнуть сквозь слои его цифровой плоти, сквозь совокупность электрических сигналов и мили оптоволоконного кабеля прикоснуться душой к душе. Потом она улыбнулась, и Джон понял, что рыба взяла приманку.
— Мой Разум полон сомнений. Но Суть и Душа говорят «да». Надеюсь, ты понимаешь, что предавать богов — очень, очень глупо.
— Я не собираюсь предавать. Я хочу… быть с тобой. Хочу быть частью того, что ты несешь миру.
Часть Джона, довольно большая часть, мучительно хотела, чтобы эти слова были правдой, шептала ему о новой эпохе, о прогрессе человечества, о необходимых жертвах, о том, что Долорес, возможно, ничего не грозит, подумаешь, пять-семь процентов, на бирже он бы при таких вероятностях рискнул всеми своими деньгами, не задумываясь.
Но ему было почти сто лет. Он многое видел, думал и читал. Он знал, что осчастливить насильно — нельзя, и нельзя забирать выбор у человека — не группы людей, а каждого конкретного человека.
Выбор любить, выбор рисковать, выбор сражаться, выбор исцелиться и жить дольше, убив каждого двадцатого ближнего.
— Пойдем, Джон Крейн, — сказала Елена, поднимаясь на ноги. — Я покажу тебе, как готовится мой Дар.
Джон подошел к ней. Елена была выше его на целую голову. Она склонилась и он поцеловал её.
Ж: Как ты себя чувствуешь?
Л: плохо.
Ж: Ты моя хорошая бедная девочка. Токсикоз?
Л: нет, ты. пропадаешь неделями, у меня без тебя ломка. такая дурацкая сложная ситуация, а ты меня бросил.
Ж: Я не…
Л: вот рожу себе человека и никогда, никогда не брошу! Ж: Ло!
Л: ну ладно, да, токсикоз тоже, ужасный, буээээ!!!:(давай теперь ты рассказывай
Ж: токсикоза нет
Л: ахаха. что ты затеял? занимаешься чем-нибудь опасным?
Ж: С чего ты взяла?
Л: я тебя чувствую, сто раз тебе говорила, ладно, сиди на своих тайнах, но что бы ты там ни делал — будь осторожен!
Анна просматривала разноцветные пластинки информации, недоверчиво качая чешуйчатой головой.
— Невероятно, мистер Крейн. Все это — за два месяца! Практически с нуля и до такого уровня инфильтрации! Я знала, что вы — человек-легенда, но недооценивала уровень вашей… легендарности.
Джон задумчиво смотрел в окно, за которым второй час бушевала песчаная буря.
— В этом игровом мире, продлив свою жизнь и получив доступ к тайным ресурсам, люди становились богами, — сказал он. — Дагот Ур когда-то был принцем, главой Великого Дома Дагот. Триумвират был мужчинами и женщиной. Потом боги начинают властвовать. И, как правило, они хотят нести народам добро и чудеса…
Он повернулся к Анне.
— Елена много говорит о новом человечестве. Она скорбит о необходимых жертвах. Плачет о них. Но оправдывает свой план тем, что количество исцелений и тех, кто выживет и проживет дольше и счастливее, в основной массе населения будет гораздо выше, чем тех, кто, к несчастью, будет с препаратом несовместим. Общее количество счастья возрастет. Закон больших чисел. Слезинка ребенка.
— Моя тетя второй год борется с раком, — тихо сказала Анна. — У нее двое маленьких детей. Я ее очень люблю. Чтобы она выздоровела, я отдала бы многое. Почку, литры крови, любые деньги, пять лет собственной жизни. Но не это. Начать думать так — значит отдать душу. Продать ее — тому темному, жадному, который потом дотянется и дожрет то, что от тебя и от человечества останется. Если так думают какие-то люди — я буду с ними бороться. Если так начинают думать боги… — она поднялась и подошла к Джону, встала рядом с ним у окна. — Тогда я иду свергать богов.
Он повернулся к ней, не в первый раз любопытствуя, как эта храбрая категоричная женщина выглядит в реальной жизни. Вскоре он надеялся увидеть.
— Могу дать вам доступ к камерам, посмотрите, — предложила Анна.
Он покачал головой, опять отвернулся к буре за окном.
— Нет, спасибо. Вешаться на осине не собираюсь, но и глазеть на Голгофу не пойду.
— Не надо… так, — попросила Анна тихо. Джон кивнул. Она поклонилась и исчезла.
Он прошелся по комнате, не находя себе места.
Проверил Долорес — статус был «не беспокоить». Он просмотрел новости. Проверил курс ценных бумаг. Почитал блоги. Попытался посмотреть новый, десятый фильм «Звездных Войн» в виртуальном кинотеатре. Не смог — мысли разбегались. Сила не пребывала с ним. Долорес все еще не вернулась.
Ему пришло в голову, что если что-то пойдет не так, она никогда не узнает, что с ним случилось. Не узнает, почему он исчез. Не узнает, как он рвался к ней из своей банки с физраствором.
«Постлайф», — написал он в окне чата. — вот почему мы так долго не могли встретиться, — подумав, добавил — Как сканирование? Мальчик или девочка?
Джон решил вернуться в Морровинд и ждать там. В центре дощатого стола в его гостиной белел свиток. Джон недоуменно огляделся — доступа к этой комнате не было ни у кого, кроме него. Он взял свиток, развернул и начал читать.
Ненавистный Джон Крейн,
Твои друзья из ФБР, наверное, уже уведомили тебя об успехе операции.
Это правда, я слышу крики и выстрелы, во всех камерах толпы народа бегают друг за другом, дым, спецэффекты.
Через минуту я активирую систему глубокой заморозки, но вначале расскажу тебе о приятном сюрпризе, который мы тебе приготовили.
Как только ты дочитаешь это письмо, в твоем личном канале активируется тщательно написанный нами бот. Он проанализирует твою активность, логи и почту за последние полгода и в дальнейшем будет успешно персонифицировать тебя — уставшего от мира, сварливого и грубоватого. У него отличные самообучающиеся алгоритмы и он не ловится снаружи никакими проверками.
Снаружи он будет тобой, а изнутри будет радовать тебя бесконечным звуковым фоном — сирена, скрип пенопласта, звук дрели и турбин. Мы уверены — что-нибудь в этом разнообразии тебе придется по душе. К сожалению, визуально мы тебя так порадовать не сможем — графика тяжелая, бот станет заметен, поэтому мы выбрали легкий вариант — пылающее оранжевое пламя с черной прорезью. Как большой любитель Толкиена, ты можешь считать, что смотришь в Око Саурона, хотя мне, как женщине, было бы приятно воображать, что ты, мизогинист, вечно пялишься в мою… (ненавижу слово на букву П, воспользуюсь эвфемизмом) дамскую щель и страдаешь.
Бот будет будить тебя электрическим сигналом через каждые сорок минут, так что спать тебе, дружок, теперь не придется совсем, и через пару недель ты придешь в такое состояние, что будешь мечтать, чтобы тебе вместо этого рвали ногти.
Пусть в твоих страданиях тебя укрепит мысль о том, что в это время Я-мы сладко спим под опекой нашего гуманного правительства, которое будет вынуждено нас хранить в крионик-камере, потому что не имеет правового прецедента ни для чего иного, а у нас остаются отличные дорогие адвокаты, оплаченные на триста лет вперед. Возможно, мы проснемся лет через пятьдесят или сто, а может быть, и умрем во сне — пот ведь никого успешно не размораживали. В любом случае, с тобой мы прощаемся.
Да продлит Аллах твои годы и умножит твои наслаждения.
Елена, Триединая
Странно, но первой реакцией Джона после прочтения была обида — почему это он женоненавистник?
Ужас пришел потом.
Дальше все было так, как она сказала. Бесконечный крик назгула, запредельный мрак, узилище скорби. Страдание, размазанное по времени.
…Долорес…
Он открыл глаза. В кресле у окна кто-то сидел, против света он не видел, кто.
Вначале он подумал, что разбился на мотоцикле, ему семнадцать лет, и это Рита сидит и ждет, пока он очнется, чтобы устроить ему выволочку за глупость и лихачество.
Потом он вспомнил, что Рита умерла, как она умерла, и взвыл внутри, и попытался не поверить.
Тогда ему пришло в голову, что он просыпается после попытки удавиться на двери Ритиной комнаты через два месяца после ее смерти, а в кресле — мама, и сейчас они обнимутся и вместе заплачут.
— Мама, — позвал он.
Женщина поднялась из кресла и подошла к нему, нежно коснулась его щеки. Это была Долорес, и она была похожа и на маму, и на Риту. У нее были каштановые волосы, стянутые в конский хвост, и мягкая белая кожа. Она была беременна уже явно, живот бугрился под синим платьем. От нее пахло мятой, мылом, молодым женским телом.
— Лолита, — хрипло сказал Джон. — Ло. Ли. Та.
Она рассмеялась, почему-то грустно.
— Джо, — сказала она. — Мой Джо. Я знала, что это был не ты. Я тебя чувствую — в словах, в электричестве, в простом присутствии. Это был не ты. Я связалась с «Постлайф». Узнала, кто ты такой. Попросила своего отца — у него есть связи в ФБР. Меня познакомили с Анной — она работала с тобой. Она тоже удивлялась тому, как ты изменился, ушел в себя, и твоему отказу от пересадки в искусственное тело.
Долорес присела на край его кровати — стоять ей было тяжело. Она держала Джона за руку и смотрела ему в лицо — жадно, как будто не могла насмотреться.
— Мы с Анной представили дело перед комиссией ФБР, — сказала она. — Я подписала все бумаги. Мы отключили тебя от Сети. Проверка канала изнутри выявила бот. Ты был невменяем. Лаборатория подготовила тело. Технология фантастическая — я много о ней узнала за последний месяц. Все органы печатаются отдельно из клеток, потом проращиваются кровеносной сетью, собираются, как паззл…
— Почему ты? — перебил ее Джон. — Как смогла? Как разрешили?
Говорить ему было трудно, мышцы рта и язык пока еще слушались плохо. Долорес закусила губу.
— Я — твоя правнучка, Джон. Так разрешили, так смогла. Так мы потеряли все, что могло бы…
Она смотрела на него с болью. Он лихорадочно считал в уме — годы, информацию о рождении родственников, вероятности. У его сына Дика, было двое детей, девочка так и не вышла замуж, мальчик женился рано, у него было двое… или трое?
— Не может быть, — сказал он хрипло.
— Не может, — грустно кивнула Долорес. — Но есть.
— В Сети два миллиарда человек. В Чикаго — пять миллионов. Там, где мы познакомились, было пятьсот тысяч…
— Да, мы очень везучи, Джон. Джекпот. Знаешь, я пойду. Мне сегодня к врачу.
— Мальчик или девочка? — спросил он.
— И мальчик, и девочка. Двойняшки.
Она встала с кровати, отпустила его руку. Джону сразу стало пусто и холодно. Долорес склонилась к нему, поцеловала в губы.
— Я бы тебя ужасно любила, — сказала она и пошла к двери.
— Ло, — позвал он. Она обернулась, помотала головой. «Нет». Дверь закрылась.
Он прорастал в новое тело, в новую жизнь, заново привыкая к биению сердца, к нетрудному усилию дыхания, к смене внутренней погоды при выбросе того или иного гормона. Волшебство и сложность биологической машинерии завораживали его, но мысль о Долорес никогда полностью не уходила, сияла над ним, как Полярная Звезда, вокруг которой вращался весь его внутренний небосвод.
Два месяца спустя он ждал ее за столиком уличного кафе — в тот первый по-настоящему теплый день, когда ей исполнилось двадцать пять лет. Он знал, что в этот день сообщение «давай встретимся» имело шанс.
Увидев ее, он поднялся, волнуясь, опрокинул бокал с водой, разбил, порезался. Она стояла и смотрела на него — молодого, высокого, неловкого. Потом села напротив, поерзала, находя удобное положение — живот был огромным.
— Твое лицо… — сказала она. — В нем начинает проступать асимметрия. Когда я тебя видела в последний раз, ты был, как кукольный Кен. Теперь ты похож на себя. Ой, у тебя кровь идет, смотри!
— Кровь, — сказал Джон, глядя на свою руку, сочащуюся красным. Потом поднял на нее глаза. — Это не та кровь, что течет в твоих жилах, Долорес. Ты видела, как печаталось и собиралось это тело. Оно никак не связано с твоим. Наше родство — лишь запись в документах много лет назад, не имеющая никакого отношения к нам, к нашим чувствам, к тому, что мы есть.
Она смотрела загадочно, отрешенно.
— Я люблю тебя, Ло, — сказал Джон. Он забыл всю свою подготовленную речь. Слова, придуманные заранее, уже казались порчеными, пересохшими, покрытыми противной пленкой неискренности. Была только она, сейчас, живая, любимая, желанная, было только настоящее, вот эта минута.
Минута застывает в неопределенности, в мучительном усилии его воли — убедить, вернуть, сделать ее своей. Солнечный свет на скатерти, порыв теплого ветра, запах сладкой выпечки из кафе, гулкие, оглушающие удары сердца.
— Я, человек, Джон, люблю тебя, человека, Долорес, — говорит он. — И больше нет ничего, ни условностей, придуманных людьми в другие эпохи, ни самих людей, ни бесконечности вселенной. Я люблю тебя, как дочь, как сестру, как возлюбленную и как друга. Мне почти сто лет, и я никогда не встречал такого человека, как ты. Все это время я ждал тебя. Позволь мне быть с тобой. Твои дети… я хочу быть их отцом. Я хочу взять их на руки, когда они родятся и посмотреть в их лица. Я хочу вставать на ночные кормления…
— Я буду кормить грудью, — перебивает она, впервые чуть улыбаясь.
Джон сбивается с мысли, запинается, берет уцелевший стакан и пьет воду.
— Возьми мою руку, Долорес, — говорит он, придвигая к ней через стол свою открытую ладонь. — Ты же знаешь, что мы будем счастливы. Пожалуйста, возьми мою руку.
Его рука лежит на столе ладонью вверх — узкая сильная кисть, молодая кожа. Пальцы без отпечатков чуть дрожат.
Ее рука на краю стола лежит неподвижно, ладонью вниз. Розовые ногти обкусаны. Долорес смотрит на Джона — внимательно, серьезно, не моргая.
Он ждет, как никогда не ждал ничего за все свое столетие. Он ждет, двинется ли её рука, коснется ли его, ляжет ли в его ладонь?
Минута длится. Джон Крейн ждёт.
