Либби охнула, на шаг попятившись от экрана, и устремила на Джуда испепеляющий взор в надежде, что это просто бездарная шутка, но чутье подсказывало ей, что он не из таких. Обернулась к Мэттью, Фионе и Мюриэл, чтобы убедиться, что не ослышалась. Их столь же недоумевающие лица сказали ей, что нет.

– Я… по-моему, я не поняла, – пролепетала Либби. – В каком смысле ты собирался покончить с собой?

– Боюсь, это означает именно то, что ты думаешь. Я задал спутниковой навигации координаты Форт-Бриджа в Шотландии. Бывала там когда-нибудь? – Либби покачала головой. – Мы с братом в детстве каждое лето ездили в Южный Квинсферри погостить у дяди. Это такой прекрасный уголок мира, что мне казалось подобающим подвести черту в таком месте, о котором у меня сохранились самые теплые воспоминания.

Голова у Либби шла кругом. Ответ Джуда прозвучал совершенно бесстрастно, словно речь шла о планах на отпуск, а не о смерти. Повинуясь рефлексу, она открыла было рот, чтобы попытаться отговорить его, но медицинская выучка тут же взяла верх. Тут пороть горячку нельзя.

– Я понимаю, что лезу не в свое дело, и надеюсь, что ты простишь меня, но не могу не спросить: что заставило тебя прийти к такому решению? – вместо того спросила она.

– Тебе вовсе ни к чему со мной цацкаться, Либби, – ответил Джуд. – Я не твой пациент. Я говорю только за себя, но подозреваю, что причина та же, по которой большинство людей хотят оборвать свою жизнь до срока. Просто мне больше совершенно незачем жить.

– Но когда мы встретились, ты казался таким счастливым, таким уверенным… твоя улыбка и энтузиазм – вот две вещи, которые запомнились мне о тебе наиболее отчетливо.

– Если страдаешь депрессией так же долго, как я, поневоле станешь убедительным лицедеем. Меня периодически ломало с юношеских лет, а в последние годы стало совсем невмоготу. Лекарства, психотерапия, электрошоковая терапия… чего я только не перепробовал, и хоть бы хны. Так что на последнее Рождество я пообещал себе, что, когда станет совсем уж тошно, буду сам ею хороводить, а не позволять ей хороводить мной. И после пары особенно трудных месяцев принял решение, что сегодня снова встану у руля. И вот – приехали…

– А как же твои родные?

– Кроме брата, у меня никого не осталось, но между нами настоящая пропасть. Мы с ним больше не знаемся.

– Я уверена, что ему по-прежнему тебя недостает.

– Ага, вполне может статься. Но одного желания не причинять ему боль маловато, чтобы оставаться здесь. Да и чего бы то ни было – маловато.

«А как же я?» – хотела спросить Либби, но прикусила язык.

– У тебя столько всего, ради чего стоит жить… – начала она и тут же оборвала себя на полуслове, вспомнив, что сколько ни напоминай человеку в депрессии о прелестях жизни, это не изменит его умонастроение ни на йоту. – Извини. Не это ты хотел услышать.

– Нет, вообще-то не это, – Джуд искренне улыбнулся ей. – Но все равно спасибо.

– А почему последние месяцы были такими скверными?

– Уйма перемен с той поры, как мы виделись. Я лишился работы, барахтался в поисках другой; меня выставили из квартиры, потому что рента мне не по карману, и теперь я живу в машине. Моюсь в туалетах супермаркетов, принимаю душ в общественном бассейне, когда могу наскрести на него, а ем по большей части продукты из продуктовых банков или объедки из мусорных контейнеров супермаркетов. Я растерял самоуважение и уверенность, а главное, волю к борьбе.

Либби смахнула одинокую слезинку, сбежавшую на щеку и угнездившуюся в уголке губ.

– Мне ужасно жаль…

– Не стоит. Это не твоя вина. Я не в состоянии выпутаться из своих чувств. И даже если б каким-то чудом и смог, этого было бы недостаточно. Теперь уж ничего и никого недостаточно.

– А если бы я не ушла из паба в тот вечер? Все могло бы сложиться иначе…

– Но это ведь понарошку, правда? Вот это и сейчас – я здесь, ты там – единственная наша реальность. Отчасти я жалею, что не умер наутро после того; тогда я хоть ушел бы на взлете.

– Тогда почему ты этого не сделал?

– Потому что возможность увидеть тебя снова дарила мне надежду.

– Я уже проходила через такое, – внезапно заявила Либби. – Моего брата Никки терзали те же проблемы с душевным здоровьем, что и тебя. Как и ты, он думал, что никто не станет горевать, если он умрет. Но мы горевали и горюем по сей день, каждый божий день.

– Сожалею, – произнес Джуд. – Я не знал… А что стряслось, если позволительно спросить?

– Он получил травму головы, играя в школе в регби, когда ему было пятнадцать. Неудачно приземлился – и получил кровоизлияние в мозг. Впал в кому почти на месяц, а когда наконец очнулся и пошел на поправку, быстро стало очевидно, что это уже не тот брат, с которым я выросла. Как и ты, он лишился уверенности в себе – то задыхался от тревоги, то утопал в депрессии. Твердил нам, что жалеет, что не погиб там, на поле для регби. Годы спустя, после пятой попытки суицида, он ушел в себя настолько глубоко, что мы не могли его отыскать. Были вынуждены поместить его под строгий надзор ради его же безопасности. Когда его выписали, мы привезли его домой, и в тот же день, всего пару часов спустя, он повесился в собственной спальне. Нашла его я. Именно из-за Никки я стала психиатрической сестрой. Я явилась слишком поздно, да и была слишком некомпетентна, чтобы спасти брата, но могу помочь другим.

– Через меня ты Никки не спасешь, Либби. Несправедливо подвергать такому давлению любого из нас.

– Я и не говорю, что могу. Но говорю, что от тебя не отступлюсь.

– Ты заслуживаешь равного, Либби; человека, относящегося к тебе так же хорошо, как ты к нему. И как бы мне ни хотелось стать этим человеком, я на эту роль не гожусь. Ты заполучила бы пациента, а не партнера.

– Уж это мне решать, а не тебе.

Джуд подарил ей очередную умиротворяющую улыбку, которыми она так дорожила.

– Тот, кого ты в конце концов когда-нибудь впустишь в свою жизнь, будет счастливейшим из людей, Либби.

Губы Джуда шевелились, словно он говорил что-то еще, но звука не было. И только тут она заметила, что обратный отсчет дошел до нуля. Она сделала все, что могла, ради спасения человека, который не желает жить.