Книга: Темные предки светлой детки
Назад: Глава сорок первая
Дальше: Эпилог

Глава сорок вторая

Аня закашлялась, я подала ей кружку с водой.
– У вашей бабушки определенно был литературный талант, – заметил Сеня.
Волкова отодвинула от себя пустую чашку.
– Она любила писать стихи, письма. Но я не знала, что бабуля написала автобиографию.
– Наверное, Ксения Федоровна не хотела, чтобы дочь и внучка знали о ее судьбе правду, – предположила я, – но тогда непонятно, с какой целью она все это написала.
– Возможно, в самом конце найдется ответ на твой вопрос, – мягко произнес Дегтярев. – Анна, вы можете читать дальше?
– В третий раз перевернула мою жизнь, – повторила Волкова, – я вызвала Бориса на встречу, попросила его записать дочь на себя, честно объяснила, почему это нужно, пообещала, что никогда не подам на алименты.
Лицо «принца» вытянулось, он жутко испугался, стал мямлить, нести чушь, потом сбежал. Мне стало противно, я позвонила Пете, поехала к нему, рассказала все, кроме того, что я на самом деле не Сталина, а Лена Рыбина. Моего настоящего имени Аристов не знал. Я наврала ему, что просто не понравилась Раисе, потому что поспорила с ней. Он рассердился.
– Почему ты не сказала мне? Зачем решила связаться с идиотом? Запишешь его отцом, а он потом предъявит права на Танюшу. Слава богу, что он испугался. Через пару дней я решу проблему. Ты станешь вдовой. Танюша обретет покойного отца.
Я поразилась.
– Как ты это устроишь?
Он меня обнял.
– Не забивай свою прелестную голову неинтересными проблемами. Важно влезть на вершину, а как ты ползла к ней, должно остаться тайной.
Прошло несколько дней. Петя попросил меня приехать. Я вызвала няню Ангелину, девушку моих лет. Она была совсем бедная, одинокая, работала медсестрой в каком-то убогом месте, получала две копейки. Я для нее стала тем, кем Сталина когда-то для меня: отдавала ей свои вещи, угощала вкусной едой, платила за присмотр за Танюшей, отвела к своему парикмахеру. Лина старалась на меня походить. Со спины ей это удавалось: одинаковые прически, фигуры. Лицо, конечно, было другое.
Мы с Петей все обсудили, я не знала, как его благодарить. У Танюши в метрике появится отец, она станет ребенком, родившимся в законном браке, я – вдовой. Петр Робертович – гениальный человек. Мне так повезло, что он появился в моей жизни.
На радостной волне я вернулась в квартиру, позвала Лину. Никто не ответил. Это меня удивило, я пошла искать няню и девочку. Вошла в детскую…
А там ужасная картина! Лина на диване в крови. Танечка в кроватке стоит молча, похоже, ее напугали до немоты. И запах! У меня обостренное обоняние и прекрасная память на ароматы. В нос шибануло духами польского производства, я забыла, как они назывались: мечта советских женщин! Я их возненавидела после визита Раисы Ивановны. Она ими в тот день облилась. В моем окружении не было никого, кто бы так вонял. Только мать Бориса. Я сразу поняла, что произошло! Сын наябедничал Раисе о моей просьбе записать Танечку на него. Бабушке было наплевать на внучку, ее волновали исключительно деньги. Раиса взбесилась, поехала ко мне, влетела в квартиру…
Бедная Лина! Она была замечательной няней, ответственной, аккуратной. Я спокойно оставляла с ней Танюшу, прекрасно знала: Ангелина никогда не даст девочку в обиду. Но у нее была одна привычка. Придет в квартиру, стукнет дверью о косяк и занимается с ребенком, а у меня замок, который не захлопывался. Если хочешь запереться изнутри, нужно повернуть несколько раз защелку. У самой Лины дома был самый простой замок, он сам закрывался. Няня постоянно забывала, что у меня надо повернуть никелированную защелку. Время было советское, в доме жили приличные люди, о грабителях тогда никто не беспокоился. Но я все равно говорила Лине:
– Помни о замке.
Она обещала быть бдительной, порой ей удавалось запереть дверь как надо. Но иногда память няню подводила. Это стоило ей жизни. Меня в момент преступления в квартире не было, но я уверена, что дело обстояло так.
Лина не закрыла дверь. Раиса подбежала к квартире, дернула за ручку, дверь и распахнулась.
Но про все это я подумала потом, а увидев труп, бросилась звонить Пете, тот велел немедля ехать к нему, взяв все ценное и документы. Я послушалась. При встрече рассказала ему о своих подозрениях, он нахмурился.
– Ты идиоту по имени Борис ключи давала?
Пришлось ответить:
– Да.
– Назад забрала? – не утихал Аристов.
– Нет, – призналась я, – забыла.
– Или говнюк дверь открыл, или нянька ее не заперла, теперь это не имеет значения, – подвел итог Петр Робертович.
Потом он отвез нас с Танюшей в большую квартиру с красивой обстановкой. Там было все для жизни. Посуда, постельное белье, стиральная машина, даже мыло с шампунем. Дом в хорошем районе, неподалеку школа, детский сад. Пять комнат, два балкона, широких, застекленных, просто террасы. Аристов велел мне осмотреться и сказал:
– Оставлю тебя здесь на сутки, потом приду. Еда в холодильнике.
Я вечером легла в кровать и подумала: «Вот бы мне такое жилье. Свое. С одной стороны, я понимаю, что Сталина умерла и не вернется. А с другой – мне было неспокойно. Вдруг пройдет время и Маратова объявится? Нет у меня своего угла, а так хочется его заиметь».
Петр Робертович возвратился на следующий день вечером и спросил:
– Ну как? Подходит?
Я не поняла.
– Что? Кому?
Он меня по голове погладил.
– Хоромы понравились? Берем?
Я опешила и повторила:
– Берем? Кого?
Петр засмеялся.
– Квартира твоя. Вот ключи. Попрошу тебя две недели посидеть тут, никуда не выходить. Еду привозить буду. Танюша вместо прогулок поспит на балконе.
Я опешила от этого предложения, но четырнадцать суток не высовывалась наружу. Потом Петр вручил мне паспорт, свидетельство о рождении ребенка и другие документы. Он положил их на стол и сказал:
– Лена Рыбина из деревни Дворянкино…
Я онемела, Аристов продолжал:
– Ну, ну, отомри. Неужели ты думала, что я не проверил тебя со всех сторон? Право, это смешно и наивно. Конечно, я навел справки о девочке, которая мне сразу понравилась.
– Но… почему… – забормотала я.
– Раньше я не сказал тебе, что знаю всю правду? – улыбнулся мой лучший друг. – Не хотел тебя смущать. Зачем? Но сейчас настало время для откровенной беседы. Когда-то ты похоронила Лену Рыбину и превратилась в Сталину Маратову. Человеку трудно надеть на себя новую личность, кое-кто в именах путается. Но я в тебе уверен. Ты ни разу не оговорилась, не выдала себя, ты талантливый разведчик-нелегал, стала Сталиной. Кстати, мне безразлично, кто ты: Рыбина, Маратова. Мне важна и нужна ты. Имя ерунда. Тебе теперь предстоит новая трансформация. Отныне ты станешь Ксенией Федоровной Бузурукинской, дочку твою будут звать Елена Петровна. Ее отец, Петр Олегович Волков, погиб, вот все бумаги. Брак у вас был гражданский, зарегистрировать отношения вы не успели. Он на свою фамилию дочку записал. Изучи содержимое папки, там разные бумаги, в их числе документы на квартиру. Она без долгов, коммуналка оплачена до зимы.
Я его слушала и ушам своим не верила. Когда Петр Робертович договорил, я воскликнула:
– Как у тебя все так здорово получилось?
Откровенного ответа я не ожидала. Петр всегда, если я, по его мнению, задавала излишне много вопросов, отшучивался: «Любопытной Варваре на базаре нос оторвали». Да и не вопрос я тогда задала, восхищение так выражала. Но Аристов отреагировал не так, как обычно.
– Ты уже взрослая, пора нам поговорить.
И рассказал, что он с друзьями выручает тех, кто попал в беду. Они создали кооперацию. Слово это потом почти ушло из обихода, а в советские годы его часто произносили. Он привел мне в пример такой случай. Недавно в семье уважаемого советского чиновника произошла трагедия. Из окна квартиры выпал его четырнадцатилетний сын. Мальчик разбился насмерть. Но на этом несчастья не закончились. Спустя некоторое время после похорон подростка случилось новое горе. От тяжелой болезни умерла старшая дочь, которой недавно исполнилось двадцать. Правда ужасно?
Я кивнула, а Петр продолжил:
– На самом деле в этой версии не все правда. Сестра и брат активно конфликтовали, скандалы у них доходили до драки. Заводилой всегда была сестра. Мальчик родился, когда ей исполнилось шесть лет, новорожденному мать и отец уделяли больше внимания. Девочка заревновала, возненавидела брата, отношения с возрастом становились только хуже. И в конце концов, когда брат решил тайком покурить на балконе, добрая сестричка подкралась сзади и столкнула его вниз. Студентка решила, что все подумают, будто брат сам упал. Но правда выяснилась быстро. Отец бросился за помощью к Петру Робертовичу. Тот уладил дело. Как? Пареньку поставили диагноз: аневризма головного мозга, о котором якобы никто не подозревал: ни он сам, ни родители. Старшеклассник решил тайком покурить на балконе, аневризма лопнула. Паренек потерял равновесие и свалился во двор. Но он бы и без падения умер. Разодранный в клочья сосуд головного мозга всегда приводит к смерти. Родители были в шоке, а сестра, которая обожала брата, угодила в больницу, где умерла тоже от аневризмы. У близких родственников часто заболевания одинаковые. Девушку тоже похоронили. Но на самом деле она жива, вот только отец и мать не желают видеть убийцу своего сына. Отдать дочь в руки правосудия они не могли, отправить родное дитя, пусть и порочное, на зону, где над ним будут издеваться, родители не могли. Преступнице предложили выбор: или она получает новый паспорт, некоторую сумму денег, жилье в другом городе, уезжает из Москвы навсегда и более никогда не обращается к родителям, или зона… Убийца согласилась на первый вариант.
Я была потрясена этой историей. Стала задавать вопросы, Петр пояснил:
– Ты станешь членом моей команды. Есть люди, которым надо умереть и воскреснуть. Со временем я все тебе разъясню.
Я начала карьеру с должности уборщицы. Приходила в квартиру, где не было людей, приводила ее в порядок. Иногда оттирала пятна крови. Платили мне очень щедро. Официально я состояла на службе в поликлинике, работала медсестрой. Потом мне стали давать серьезные поручения. На момент смерти Петра Робертовича я являлась его правой рукой, владела всей информацией. Если кратко, то схема такова. В интернате в Юрасове живут одинокие инвалиды разного возраста. Они физически более-менее крепкие, но с головой беда. Одни с синдромом Дауна, другие стали плохо соображать вследствие разных болезней. Эти убогие никому не нужны. Они умирают, а их паспорта передают людям, которые совершили преступления, жить им под своим именем было нельзя. Понятно, что бесплатно никто такими делами заниматься не станет. Процесс сложный. Преступник должен умереть и воскреснуть с чужими документами. Для этого необходимо выполнить массу технической работы, наиболее легкая – найти «ожившему» жилье. Поскольку к нам обращались только весьма обеспеченные родственники тех, кому нужно было сменить старую жизнь на новую, то деньги находились и на квартиру, и на все остальное. Мучила ли меня совесть? Я же понимала, что тех, в Юрасове, убивают. Нет. Совесть моя молчала. Я радовалась, что могу обеспечить Леночке безбедную жизнь, у моей дочери не было родителей-алкоголиков, финансовых проблем, убогого жилья. Я обеспечила ей все. Я любила дочь, а она меня. Но потом произошло событие, которое опять перевернуло мою жизнь.
Леночка родила ребенка от неподходящего парня. Не хочу о нем вспоминать. Он бросил мою девочку. Но у нее была я, Ленуся ни в чем не нуждалась. Внучке понадобился конверт, чтобы зимой спать на улице. В магазинах продавалось синтетическое барахло, которое продавцы нагло именовали натуральной цигейкой. Я решила показать дочке, что такое правильный мех, нашла шубу Сталины, которую перестала носить, забеременев, более ее не надевала, но и не выбросила. Да, став Ксенией, я съездила на Ломоносовский проспект и забрала вещи Маратовой. Боялась ли я войти в квартиру? Нет. Я знала, что там убрано. Из дохи я в свое время сделала конверт для моего будущего ребенка. Закончила шить его незадолго до родов. Но Леночка не спала в нем, конверт не влез в коляску. Я не собиралась его использовать для внучки, просто хотела объяснить дочке, что такое настоящая цигейка…
Я взяла «конверт», принесла Лене, та пришла в восторг, сказала:
– Мамусик, я использую твое творение, теперь можно купить большую коляску.
Я решила отдать «конверт» в чистку, приемщица стала осматривать его и вытащила из кармана открытку, отдала ее мне. Я посмотрела на карточку. В голове вспыхнуло воспоминание.
Вот ко мне приходит Аделаида, я ее прогоняю. А она мне дает почтовую открытку. Как она попала в конверт, приготовленный для еще нерожденной Лены? Я заканчивала шить его, когда позвонили в дверь, вышла в прихожую с конвертом, положила его на комод, к тому времени я зашила низ шубы, а карманы не заделывала. Зачем? Наверное, после беседы с Аделаидой я сунула открытку в один из них. Честно говоря, совсем этого не помню. А вот беседа с Иосифом, мужиком, который явился ко мне и рассказал, что Аделаида покончила с собой, мигом ожила в памяти. Я ему тогда сказала:
– Никогда не имела дела с Германом, решила, что баба сумасшедшая.
Он ответил:
– Ты выгнала ее, вела беседу так, что она была уверена: в письме правда. Надо было успокоить Аду, расспросить, почему она приехала, проявить внимание. Тогда Ада могла бы остаться в живых. Муж постоянно изменял ей, но не с тобой. Но о походах налево жена не знала. В смерти Ады, сиротстве ее дочери много твоей вины.
И он ушел. А я вскоре забыла про его визит, про Аду, открытку, меня полностью захватила любовь к дочке, я думала только о ней. И вот! Вдруг все ожило! Лицо Ады! Имена! Голос Иосифа! Квартира Сталины! Я, голодная, на лестнице сижу… Все в голове вертелось. Я взяла открытку, спрятала ее в потайном отделении шкатулки и поняла, что мне надо рассказать дочке правду. А еще я напишу историю своей жизни, спрячу ее во второй тайник. Не знаю, смогу ли я сообщить дочке о том, как прогнала Аделаиду? Если нет, то она непременно станет разбирать после моей смерти вещи, найдет записи, прочитает их. А если не найдет, значит, и не надо.
Петр Робертович незадолго до кончины передал свое дело сыну. Некоторое время я работала с Мишей, потом, когда здоровье пошатнулось, эстафетную палочку подхватила Леночка, которой я открыла всю правду. Но не смогла сообщить ей о смерти Аделаиды. Почему? Не знаю. Никогда не переживала о гибели инвалидов. По какой причине Ада меня так перевернула? Нет ответа.
Аня осеклась, помолчала и повторила фразу:
– …потом, когда здоровье совсем пошатнулось, эстафетную палочку подхватила Леночка, которой я открыла всю правду… Квартира Сталины до сих пор оформлена на Маратову. Там все нетронуто. Даже вещи, которые я бросила. Раз в два месяца я приезжала в апартаменты, убирала их. И конечно, всегда аккуратно оплачивала счета.
Я понимаю, что смерть уже где-то рядом. Вчера беседовала с нашим юристом и Леночкой. Законник пообещал, что он провернет «продажу» апартаментов моей внучке Ане. Она хорошая девочка, я не хочу, чтобы Анечка знала о темных предках светлой детки, моей Леночки, любимой доченьки, моего счастья. Аня не должна даже слышать про Аристова. Денег накоплено много, внучке хватит. Думаю, Лена после смерти Михаила Петровича отойдет от дел, но пока он жив, они будут работать вместе. Мои доченька и внучка обеспечены, у них прекрасные квартиры, загородный дом и большой запас валюты. Остались и драгоценности Сталины, я не все продала. Им хватит.
Я знала, что подопечных из интерната в Юрасове убивают. Но это не мешало мне жить счастливо, я быстро забывала их имена, фамилии. Почему же Аделаида постоянно приходит ко мне? Стоит на пороге, плачет. Отчего я не могу закопать это воспоминание? Я так и не рассказала Лене про Аду. Но записала эту историю в свою биографию. А дальше, как бог рассудит: или Леночка найдет тетрадь, или нет. Жалею ли я о чем-либо? Не стоило втягивать в это дочь. Но Михаил пригрозил, что он ей все расскажет. Я решила: лучше сама ей объясню. Жалею ли я, что моя жизнь так сложилась? Глупый вопрос. Второй жизни мне не подарят, а эта прошла так, как прошла. Боюсь ли я смерти? Конечно. Но я не опасаюсь исчезнуть навсегда, мне страшно другое: вдруг Бог существует и я увижу Аделаиду? Что я ей скажу?
Аня замолчала, потом сказала:
– Дальше чистые страницы.
Девушка растерянно посмотрела на нас.
– Мама? Она все знает? Про то, кем на самом деле была Ксения Федоровна? И мама… она… О боже!
Аня схватилась руками за щеки.
– Я понятия ни о чем не имела! Никогда не задумывалась, почему мы так хорошо живем. Детская глупость! На какие деньги мама мне квартиру купить собралась? Я не заморачивалась по этому поводу! Просто обрадовалась и… – Аня зажала рот рукой.
– Вам плохо? – насторожилась я. – Тошнит? Отвести вас в туалет?
– Нет, – пробормотала Волкова, – мамуля собралась мне подарить апартаменты на Ломоносовском, сказала: «Сюрприз на день рождения, поехали». Привезла меня по адресу, пояснила: «Тут давно никто не живет, выкинем старую мебель, сделаем ремонт, если тебе здесь нравится, я оформлю сделку». Я обрадовалась. Мама сказала, что вот-вот начнет процесс покупки. Господи! Мне надо все обдумать. Мамуля знала про бабушку, а мне не сообщила.
Аня всхлипнула, собрала части шкатулки, тетрадь, потом спросила:
– Пакетик не найдется?
Я сбегала к шкафчику, вытащила из ящика бумажную сумку и протянула девушке. Та положила туда вещи и убежала, забыв попрощаться.
– Судя по роскошному подарку, который Елена Волкова, в младенчестве Танечка, собралась сделать дочке, она свято выполняет указания матери. Аня повзрослела, хоромы Сталины перепишут на нее, – заметил Сеня, – интернат в Юрасове не функционирует. Но сколько на территории России таких заведений? Где сейчас свил гнездо Михаил Петрович со своей гоп-компанией? Возможно, далеко от Подмосковья. И я предполагаю, что Елена, которая вручила мусорщику куст ежевики, – мать Анны.
– Глупо называться настоящим именем, если ты организатор убийства, – возразил Кузя.
– Она же не представилась: Елена Петровна Волкова, прописана по такому-то адресу… – возразил Собачкин, – просто Лена. Сколько их таких вокруг? Просто Елен?
– И что? Мы сейчас займемся другой работой? – возмутилась я. – Оставим все как есть?
– Михаил Петрович не вызывает у меня сочувствия, – сказал Сеня, – но он прав. Никто дела возбуждать не станет. У нас на Аристова ничего нет. Тетрадь? Это не улика. Записи нотариусом не заверены…
Дегтярев встал.
– Ты, конечно, все верно говоришь. Но я могу кое-кому позвонить! Попросить кое-кого выслушать меня. И этот кое-кто определенно придумает, как Михаилу Петровичу и Ко хвосты прищемить! Пошли в большой дом, я устал.
Назад: Глава сорок первая
Дальше: Эпилог