Того не унесет могила

Взять и умереть от любви. Что-то давно не слышно было таких жизнеутверждающих историй. А вот в позапрошлом веке случалось. И какая ж должна была быть эта страсть? Когда кровь бешено пускается по организму безрассудным и восторженным путем. Тут прямым кровопусканием, конечно, дела не решить.

Но вот история. Жил в Москве молодой человек… В середине 20-х годов XIX века. Это важно. И Москва, и время.

Итак, он.

Несносная красота Дмитрия Веневитинова потрясала и даже шокировала, она была просто возмутительной. Никто в двух столицах не смел стать рядом с ним. И только его самого это внешнее положение, похоже, совершенно не занимало. Эстет, умница. Поэт, публицист, критик. К тому же он родитель известного философического кружка любомудров. В общем, получается еще и патриот, потому что особо русский язык почитает и вообще русский склад сознания. Правда, на фоне немецкой философии. И всем этим он развлекается со своими друзьями – молодыми и прекрасными – князем Владимиром Одоевским, Иваном Киреевским, Александром Кошелёвым, Алексеем Хомяковым, Степаном Шевырёвым, Михаилом Погодиным. Известные нынче фигуры.

По всем своим показателям все помянутые господа – с хорошим вкусом, почитатели всего изящного, не могли не быть завсегдатаями знаменитого московского салона княгини Зинаиды Александровны Волконской. В то время ей 33. Старушка – по определениям времени. Верно, княгиня Зинаида – то самое исключение, что подтверждает правило. Можно вспомнить и еще несколько подобных исключений, которые дают основания предположить, что мемуарные толки про «старушек» (и старичков, к слову) сильно преувеличены. Тогда, впрочем, получаются одни только исключения. Но это предмет другого разговора. Княгиня Зинаида сама по себе дамочка с историей. Из элитного рода Белосельских-Белозерских. В какой-то момент она даже сделалась возлюбленной императора Александра I и даже, по слухам, родила от него мальчика Григория, который умер в младенчестве. Однако ей пришлось снова уступить место фаворитки Марии Антоновне Нарышкиной. Чувства меж тем (судя по всему) остались.

Княгиня Зинаида по-прежнему признанная красавица, умница и светская львица. Современники вспоминали ее необыкновенное контральто, лучший голос России, а ее сценический талант восхищал первую актрису Франции мадемуазель Марс. И только княжеский титул не позволил ей спуститься с небес для безоговорочной победы над театральной сценой. Разъехавшись с мужем, она поселилась в Москве, в доме родственников на Тверской, где продолжилось повальное покорение сердец и душ. К ее ногам в страсти смело падали все «отборные личности» – лучшие москвичи и заезжие петербуржцы. Но москвичи – это особая каста мужчин, они независимы и даже немного оппозиционны – известно, «на всех московских есть особый отпечаток». Пушкин, Баратынский, князь Вяземский… Весьма ревностно, а порой критически относящиеся к чужим достижениям, они взахлеб и с восхищением воспевали царицу муз и красоты, ее таланты и в те годы, и годы спустя, сваяв, собственно, эту славную легенду под названием «княгиня Зинаида». Кроме того, княгиня была весьма смелой женщиной. Зимой 1826 года она открыто принимала у себя свою родственницу по мужу княгиню Марию Николаевну Волконскую (Раевскую), когда та следовала в Сибирь за сосланным после декабрьской трагедии мужем. И вообще, судя по всему, салон княгини Волконской в Москве и она сама, в первую очередь, были скрытым противопоставлением имперскому Петербургу и новому императору лично. А ее эскорт, блистательные молодые красавцы-интеллектуалы, конечно, изрядное тому подтверждение.

Это она.

Итак, Дмитрию Веневитинову 20. Он влюблен. Его внимание принято сдержанно, уж слишком юный почитатель для слишком опытного сердца княгини. Но оценено, потому что он, конечно, избранный. Самолюбие ее тронуто, и она вручает ему кольцо… не в счет любви, но сострадания.

Бронзовое колечко было найдено в 1706 году при раскопках римского города Геркуланума, погибшего под пеплом и лавой вместе со знаменитой Помпеей во время древнего извержения Везувия. Княгиня Зинаида, когда жила в Италии, приобрела кольцо в одной из антикварных лавок. (Между другими делами княгиня сделалась и изрядной собирательницей, ее коллекция уникальных древностей была одной из самых крупных и интересных в России. Именно прогулкам по этой знаменитой кладовой посвятил свои стихи «На греческую комнату» восторженный польский поэт Адам Мицкевич.)

Кольца вообще часто покупались у старьевщиков. И потом дарились. Считалось, что только дареное украшение приобретает особую силу и становится талисманом, несущим магическую власть. Итак, княгиня стала владелицей вещи – забавной и исторической. Ее-то она и преподнесла беззаветно влюбленному Веневитинову. По обоюдной договоренности, он не должен был носить кольцо на руке. Оно могло оказаться на пальце только по женитьбе или по смерти его. И Веневитинов по-честному прикрепил перстень к часам, к цепочке в виде брелока и провозгласил талисманом. Вот только залогом чего был тот талисман? Вещь с такой странной историей.

Заметим, что в те годы воспитание полагало большие суеверия, которые считались хорошим тоном, а также становились правилами души. Мнительные молодые люди не выходили от гадалок и верили во все приметы, всех черных кошек и белых мышек.

О чем думал этот меланхолический идеалист, получая от возлюбленной такое необычное кольцо? И что за этим понимал, принимая чужую жизнь, заключенную в такой странно-исторической вещице? Многие бы об этом и не рассказали, уж очень дело сокровенное, личное. Но не Веневитинов. Он не стеснялся своих чувств и сочинил несколько стихотворений – «Утешение», «К моей богине», «Завещание», «К моему перстню», где пронзительно описал свое душестояние, а также то, чем только и могло закончиться его такое положение.

 

Приближься! вот могилы дверь,

И все позволено теперь –

Я не боюсь суждений света.

Теперь могу тебя обнять,

Теперь могу тебя лобзать…

Так переменилась судьба.

 

Тем временем в обществе шептались об его многочисленных и тайных романах. Не потому вовсе, что ими была заполнена его жизнь, но потому лишь, что, ну, невозможно же и представить такого немыслимого красавца без амурных похождений. Не книжки же он читал целыми днями и ночами, право слово? Впрочем, с девушками он общался весьма охотно. Особый интерес света привлекала взаимная симпатия его и красавицы и умницы княжны Александры Ивановны Трубецкой. Многие восхищались этой идеальной – по красоте и разуму – парой. На вечеринках они вместо танцев подолгу шептались, затаившись в уголке. Поговаривали, что дело идет-таки к церкви. И чуть ли туда не дошло. Веневитинов писал ей душевные послания. «Письмо о философии», например. Любомудр так любомудр. Дурные примеры, как известно, заразительны. Философические письма сочинял также Петр Яковлевич Чаадаев для Екатерины Дмитриевны Пановой. Известно, чем закончилось дело – было официально объявлено об его умопомешательстве, и далее все свои блистательные эпистолы Чаадаев вынужденно подписывал просто «сумасшедший». Это все к вопросу о сомнительной пользе заумной переписки с дамами. Лучше бы в альбом легкие посвящения писали.

Известный затейник Пушкин пытался по-дружески выведать у не менее известной Анны Петровны Керн об ее романтических отношениях с Веневитиновым. Имелись, наверное, на этот счет определенные мнения и догадки, раз уж Пушкин интересовался. Беспокоился Пушкин, был ли в нее влюблен чудный поэт Дмитрий Владимирович. Кстати, и Анна Петровна была старше Веневитинова. Но в свою очередь знаменитая чаровница утверждала, что он оказывал ей только нежное участие и дружбу и что сердце его давно уже принадлежало другой. Что такое дружба и нежное участие в понимании Анны Петровны, нам остается только догадываться. Но это к слову.

Веневитинов же занят любомыслием. В конце 1826 года он участвует в организации и издании журнала «Московский вестник», над которым трудится весь философический кружок, пишет стихи, критику. И вдруг… переезжает в Петербург, переводится в столичную коллегию иностранных дел. До того он служил в московском архиве коллегии – архивный юноша. Как ни странно, и после репрессий, последовавших за декабрем 1825 года, псевдопатриотический порыв не покинул еще многие просвещенные головы, и некоторые даже решались послужить отечеству. Известно, в кого впоследствии превратился либерал Леонтий Васильевич Дубельт, подавшийся тогда в жандармерию. Либерал Фаддей Венедиктович Булгарин, сочинявший для пользы общества записки в Третье отделение. Даже, простите, кем стал либеральный князь Вяземский, многие годы проведший в департаментах. Впрочем, этот просто пережил свое время да и самого себя. По официальной версии, Веневитинов также собирался дослужиться до высот, полагая, что потом оттуда, сверху, можно будет сеять доброе и вечное на головы соотечественников. Чтоб вот так вот всех обхитрить. Такая неосуществимая мечта единичного подвига. Завиральная, в общем-то, идея. И слишком умный Веневитинов не мог изначально не понимать ее абсурдности. Все друзья же его были уверены, он уехал из Москвы в Петербург, чтобы удалиться от любви. И они были, пожалуй, правы. В столице получил он опять и снова неудовлетворенность своим уже петербургским положением и раболепной службой. В отчаянии посетила Веневитинова и бредовая мысль кинуться в Персию вслед за только умчавшимся туда в который раз Александром Сергеевичем Грибоедовым. Он даже просил об официальном переводе. Впрочем, тот был уже далеко. А здесь была только любовь, вынужденная оставаться без ответа.

Выхода не было. Но Веневитинов его нашел. В начале марта, когда хлябь и непогода только распаляют больные настроения, задыхаясь от отчаянных чувств, выбежал он с какого-то бала, кажется, у Ланских, на ледяную улицу, не накинув на плечи даже бекешки, и мигом слег в горячке. Доктор высказал безысходный диагноз. Веневитинов умирал. У кровати дежурил его близкий друг Алексей Степанович Хомяков. Хомяков понимал, Веневитинов, уходя в бессознание, может обратно и не вернуться. И в один момент решился надеть на его руку кольцо княгини Волконской, чтоб тот понял свои обстоятельства. Впрочем, именно об этом молил поэт в своих стихах.

Веневитинов, очнувшись, увидел кольцо княгини Зинаиды на безымянном пальце правой руки: «Я что, женюсь?» Только и спросил, улыбнувшись. Он был все-таки непростительно красив.

Так соединился он, даже сочетался с возлюбленной и ушел женатым человеком. Навстречу с счастьем, которое для него наступило. Ему не было и 22-х.

Кольцо с руки не сняли, с ним и похоронили. Как просил.

 

Ты был открыт в могиле пыльной,

Любви глашатай вековой,

И снова пыли ты могильной

Завещан будешь, перстень мой.

 

О дословно точном исполнении пророчества стало известно в 1930 году. Когда уничтожали Симоновский монастырь, на кладбище которого и покоился прах Веневитинова, вскрыли его могилу. И действительно кольцо было на том самом пальце той самой руки. Сейчас реликвия хранится в Литературном музее в Москве. Впрочем, и тут нет ничего необыкновенного, потому что мы уже прочли у Веневитинова:

 

Века промчатся, и быть может,

Что кто-нибудь мой прах встревожит

И в нем тебя откроет вновь…

 

Сегодня всякий доктор скажет вам, что нельзя умереть по желанию. Чтоб вот так позволить себе умереть от любви… Невозможно. Но кто ж в это поверит из поэтов? Тем более тех 20-х годов того XIX века, когда рефлексирующая интеллигенция была влюбчива и свободна. Когда романтический патриотизм не перешел еще в патетику. А аристократическая салонность не стала дешевой жеманностью. Когда красивые женщины делали вызов обществу, двору и самому императору. А поэтические юноши умирали от восторга и любви.

Но ничего не знает об этом медицина, которая настойчиво не признает права, даже вероятия смерти по собственной воле. Просто медицине неизвестны масштабы воли и души.