Пока свободою горим

Музеи, как известно, наполнены сокровищами до самых краев. И встречаются порой там вещицы не всегда эффектные, но между тем прелюбопытные и умилительные. А толстые стекла современных витрин лишь увеличивают эти самые мемории, приближая к нам все когда-то вокруг них происходившее. И доносят любознательному посетителю повести возвышенные и чудесные о событиях необычайных. Без сомнения, одно из самых романтических в российской истории – выступление дворян на Сенатской площади 14 декабря 1825 года. И здесь наше повествование может оказаться слишком затейливым.

Итак, осенью 1826 года по Владимирскому тракту в Сибирь шли государственные преступники – осужденные и обесчещенные, лишенные чинов, званий, титулов и привилегий дворяне, названные позже декабристами. Следом за разжалованными мужьями за Урал двинулись их женщины.

Этот подвиг жен декабристов восхищает всех граждан России и по сей день. Однако не бросать супругов в крайних обстоятельствах было вообще в традиции русских женщин. Так же поступила в XVIII веке шестнадцатилетняя красавица Наталья Борисовна Шереметева-Долгорукова, одна из самых богатых женщин России. Она последовала за мужем Иваном Алексеевичем Долгоруковым, сосланным в Берёзово. Туда, где по смерти немного не дождался этого семейства светлейший, но опальный Меншиков, не без участия Долгорукова туда упрятанный. Князь Долгоруков был ближайшим другом умершего императора Петра II и попал, в свою очередь, под репрессии взошедшей на престол Анны Иоанновны. Достойно удивления: графиня Наталья Шереметева венчалась с князем Иваном Долгоруковым, когда тот уже был в высочайшей немилости, и «доказала свету, что в любви верна: во всех злополучиях была своему мужу товарищ».

Так что женщины 1826 года шли уже дорожкой тореной и, конечно, поддержали своих мужчин. Но ссыльные декабристы и сами имели перед глазами богатый опыт российского изгнания и тоже не падали духом. К тому же были они по преимуществу мужчины молодые, даже совсем юные и в большинстве своем, кстати, не женатые. А многие и намеренно не брали на себя семейных обязательств, желая посвятить себя благу отечества. Хотя и дворяне, кажется, но все были люди не праздные, деловые, и в дикой Сибири от них было больше пользы, чем вреда. Они там не скучали, и дела их были весьма занимательны. Известно, что ссыльные тесно, почти по-родственному общались с местными промышленниками и купцами. Связи эти не афишировались, но Савва Иванович Мамонтов вспоминал, что его отец Иван Федорович поддерживал декабристов разными способами, и в первую очередь через него шла вся бесцензурная переписка ссыльных с друзьями и родственниками. Такие необычные отношения между дворянством и купечеством продолжились уже и в Москве, куда постепенно переезжали купцы и возвращались декабристы.

Еще в Сибири, но выйдя уже на поселение, многие ссыльные занялись просветительством и науками, как мы теперь видим, не без поддержки местного населения. Александр Александрович Бестужев (сослан он был, к слову, севернее многих – в Якутию) увлекался этнографией. За Уралом креп его литературный талант. Печататься под своим именем он не мог и принял псевдоним – Марлинский, по месту Марли под Петербургом, где начинал служить. Именно Марлинский стал первым романистом России. (Пушкин тогда прозу только пробовал, Гоголь тоже едва явился в Петербурге, а Лермонтов лишь готовился гнуть шомпола в Пажеском корпусе.) Его брат Николай Александрович Бестужев был талантливым технарем, и некоторые его изобретения даже остались в истории под его именем. Например, спасательная лодка «бестужевка», придуманная еще в Морском корпусе в Петербурге. В Сибири он построил особую очень экономичную «бестужевскую печь» и необходимую для местного бездорожья двуколку «бестужевку». В Читинской тюрьме без особых приспособлений смастерил часы, которые ходили по четыре года безостановочно. На поселении в Селенгинске Бестужев оборудовал обсерваторию, где производил метеорологические, астрономические и сейсмологические наблюдения. Он чинил мельницы, устраивал огороды, парники… Да что и говорить, даже Сергей Григорьевич Волконский, некогда князь, (со временем) завел себе огород и с любовью ухаживал за экзотическими растениями. Словом, Николай Бестужев был очень рукастым. И вот именно он и его брат Михаил Александрович и придумали выковать из железных кандалов своих кольца для товарищей – в память о случившемся с ними происшествии. И выковали. Михаил Бестужев об этом вспоминал так: «Идея железных колец пришла в голову мне первому. (…) Мне пришла мысль сделать для сестер своих и матушки кольца из железа. Когда в Чите по милостивому манифесту с нас снимали цепи, я и некоторые из моих товарищей, дав солдату на водку и сделав ему некоторые подарки из своего скудного гардероба, утаили наши цепи, и они-то послужили мне первым материалом для колец. (…) Вскоре с помощью брата я сделал новые пять, и на этот раз уже подложенные золотом, вытянутым из колец наших дам, которые отдали их с тем, чтобы мы с братом им сделали точно такие же железные кольца».

Не обсуждается, что братья Бестужевы были людьми образованными и знали легенду о Прометее, который за похищение огня у богов был прикован к скале в горах Кавказа по приказу Зевса. (К тому времени многие декабристы уже были именно на Кавказе, а некоторые еще отправятся туда из Сибири.) Освобожденный Гераклом, Прометей якобы носил кольцо из своих кандалов с камнем от кавказской скалы. Аллюзия бестужевской затеи очевидна. Известна всем и стихотворная переписка Пушкина с декабристами, заполненная метафорическими образами искр, пламени и огня. Впрочем, у провидца Пушкина пламя свободы возгорелось намного раньше, еще в 1818 году, в знаменитом послании к Чаадаеву.

«…Цепями, своей судьбой гордимся мы», – писал Пушкину в ответ от имени товарищей бывший князь Александр Иванович Одоевский. Ну, а следующая фраза того же послания:

 

И за затворами тюрьмы

В душе смеемся над царями.

…

Из искры возгорится пламя. –

 

выглядит просто откровенным издевательством над властью.

Так или иначе, издревле кольцо считалось неким символом. Для кого-то непокорности, чаще же единения и общности. Но всегда кольцо имело неповерхностный смысл. Именно с кольцами традиция связывает множество разнообразных обязательностей. И тому немало исторических примеров.

Кольцо – предмет в форме окружности, как объясняет нам толковый словарь, делают из металла, дерева, кожи, кости, пластмассы, керамики, стекла, камня, раковины. Символическими кольцами считаются и браслеты. Известно, что у Пушкина кроме множества колец был браслет с зеленой яшмой и турецкой надписью. И носил он его на левой руке в весьма неожиданном месте – между локтем и плечом. Интересно – и кто им там любовался? Ведь безрукавок тогда в обществе не носили. Пушкин подарил этот браслет девице Катерине Ушаковой, когда был в нее влюблен. И как, вот тоже вопрос, он его оттуда, из-под рубашки, доставал в момент дарения? Ну, ладно.

Перстень же – кольцо с накладкой, чаще из камня, чаще драгоценного. Кольца не всегда считались украшениями, скорее знаком принадлежности к социальной группе, обществу, семье. И носили, да и носят кольца не только на пальце, но в ушах и даже в носу. А древние воины – крепили кольца на боевых доспехах, шлемах. Лучники надевали по три кольца (на указательном, среднем и безымянном пальцах), чтобы предохраниться от порезов тетивой. Были и специальные боевые перстни с крупными камнями, необходимые во время кулачных боев. В наши дни рыбаки, возвращающиеся с путины, тоже надевают такие. Известна их воинственность при сходе на сушу.

За отсутствием бумаг и документов в свое время персональные печати являлись удостоверением личности или подтверждением права на владение – имуществом, властью. Добыв печать властителя, можно было убедить окружающих, что ты оным (или его законным преемником) и являешься, и завладеть положенными правами и богатством. На печатях вырезывали символические рисунки, ставшие гербами, имена, заклинания и всякое разное в размере фантазии. Поначалу печати простой проволочкой привязывались к металлическому кольцу, а потом их стали в кольца вправлять. Отсюда и знаменитые печатки. Со временем смысл печатки утратился, и сейчас вряд ли вы найдете господина, запечатывающего собственной печатью (даже если она у кого и есть) свою корреспонденцию, и никакой суд не подтвердит по печатке права владения или наследования.

Кольца выполняли и роль тайных посланий. Когда слова не доверяли бумаге, именно кольца, переданные от одного к другому, часто выступали негласными распоряжениями и приказаниями выполнить безусловную волю владельца – по предварительной с ним договоренности.

Вскоре кольца, перстни, печатки стали более символическими носителями идеи, власти, богатства, принадлежности к роду. Цари, султаны, короли, шахи, императоры, словом, все властители имели специальные фамильные перстни. Получение перстня с царственной руки считалось высочайшей похвалой и милостью. Российские императоры имели специальные перстни с бриллиантом, которыми всемилостивейше отмечали особые заслуги верноподданных – чаще все-таки военные и политические, но и гуманитарные тоже. (Императорские бриллиантовые кольца имели Карамзин, Жуковский, Гнедич. И представьте себе, Кондратий Рылеев и Александр Бестужев получили такие бриллианты от императрицы Елизаветы Алексеевны, первый – за год до казни, второй – за год до ссылки за Урал.) Таким образом перстень императорской фамилии был вроде некоего ордена, по крайней мере, получение перстня всегда отмечалось в послужном формуляре одаренного. Императрицы чаще все ж жаловали перстни с изумрудами или другими камнями попроще. Высочайшее кольцо с изумрудом получил и Сергей Есенин в 1916 году.

Перстни и по сей день широко используются в религиозных конфессиях. Католический епископ носит кольцо с аметистом, который является символом чистоты и духовного брака с церковью. Он получает такое кольцо из рук Папы при рукоположении. Сам Папа Римский владеет перстнем рыбака, на котором изображен апостол Петр в образе рыбака, улавливающего людские души. Перстень рыбака специально делают для каждого нового Папы и по смерти его уничтожают.

В масонских ложах были кольца принадлежности тайне ложи. Даже неформальные общества в желании подчеркнуть свое братство изобретали себе специальные знаки в виде перстней. Вспомним литературный кружок «Зеленая лампа», куда входил Пушкин, и члены его имели печатки со светильником.

В древности учителя философских школ вручали ученикам свои перстни, провозглашая их самих уже наставниками. Некоторые выпуски Царскосельского Лицея тоже заказывали себе лицейские кольца. Одно из них – 1825 года хранится в Музее Пушкина на Мойке в Петербурге. На Мойке можно увидеть также лицейское и кандальное кольца Ивана Ивановича Пущина. Причем лицейское заказал специально для него же, своего любимого ученика, директор Царскосельского Лицея Егор Антонович Энгельгардт. У Пушкина такой реликвии не было.

Про кольца придумывалось и множество историй. Некоторые специально сочинялись самими владельцами. Например, Оноре де Бальзак рассказывал целую притчу о том, что унаследовал свой перстень от Великих Моголов. За других придумывала сюжеты молва. Такова повесть о кольце лорда Байрона с сердоликом, которое он получил с предсказанием от возлюбленной-цыганки.

В свое время имело немалое значение, на какой палец надето кольцо. Во всем был скрыт смысл. Военачальники носили перстень на большом пальце, купцы – на указательном, ремесленники – на среднем, на мизинце – влюбленные, а женатые – на безымянном левой руки, что было символом любви и чести. Считалось, что левая рука ближе к сердцу. Католики и сегодня надевают обручальные кольца на левую руку. Православные же переодели его на правую – по неведомым обстоятельствам. Обручальное кольцо вообще напоминает нам старинный обычай покупки жены. Оно показывало принадлежность женщины определенному человеку, на нем обычно гравировалось имя. Этой традиции – именной гравировки – следуют многие и сегодня. А про покупку жен уже и подзабыли.

Целое расследование можно провести и по вопросу – сколько колец рекомендуется носить почтенному человеку. Европейцы рекомендуют нечетное число. Три – богини судьбы мойры. Пять – оккультная пентограмма и пять чувств. Семь – число цветов спектра и человеческих добродетелей. Девять – срок созревания дитяти в чреве матери, ну и количество известных планет. Тут, правда, пахнет уже астрономией, в которой нынче каждый год все меняется, в смысле количества планет, и не угонишься за прогрессом.

Мудрые индийцы рекомендуют носить четное количество украшений. И объясняется это более внятно. Два – потому что представители высших индийских каст считались рожденными дважды, также два начала – мужское и женское, два немигающих глаза – отличительная черта индийских небожителей. Четыре, потому что четыре стороны света. Восемь – индийцы насчитывали именно столько так называемых обликов чувства. Очень все простенько и понятно. Ну, только кто теперь во всем этом разберется?

Презабавные, кстати, рекомендации на этот счет были развешаны на стенах в демидовских конторах в Зауралье. Известно, заводчики Демидовы занимались не только производством металлов, но добычей, огранкой и поставкой ко двору камней драгоценных и полудрагоценных. А чтоб управляющие не забывали о ценности камней и их значении, везде имелись такие памятки и специальные справочные материалы. Например, Дельфийский оракул, основанный на знаках зодиака, который тоже рекомендует, как и когда носить какие камни. В нем не без юмора замечено, что нежелательно надевать двенадцать перстней с двенадцатью камнями, потому что это считается дурным тоном в приличном обществе. Сибирских аборигенов, что ли? А чтобы противодействовать тайным и магическим чарам, не следует носить украшения с двумя, четырьмя, восемью и тринадцатью камнями. Но вот девять – счастливое сочетание. Как это все мило было увидеть в глухомани страшной, и эти смешные заметки могли быть доступны для чтения декабристам, посещавшим, может, и демидовские предприятия или какие иные. Не они ли напомнили братьям Бестужевым легенду о Прометее и кольце, что тот мог носить?

Словом, кольца были выкованы из кандалов и для товарищей, проходивших по делу о выступлении против государственного порядка и империи и желавших внедрить республиканские традиции. Таким образом духовное декабристское братство было символически закреплено кольцом, которое, в общем, выше всяких бумажных обязательств.

Кандальные кольца декабристов так и остались историческим знаком свободы и верности. Потом трепетно хранились в семьях, их носили родственники и потомки.

Послесловие

Тут невозможно не помянуть, что стало с названными нами героями, чтоб картина выглядела многогранной.

Князь Сергей Григорьевич Волконский – герой войны 1812 года и Заграничных походов. Один из идеологов движения. Осужден на вечную каторгу в Нерчинские рудники. Затем – поселение в Иркутской губернии. В 1856 году вернулся в Петербург. В 1861 году за границей сблизился с Александром Ивановичем Герценом и Николаем Платоновичем Огаревым.

Иван Иванович Пущин – друг и однокашник Пушкина по Императорскому Царскосельскому Лицею. Один из немногих отважился в январе 1825 года навестить сосланного в Михайловское поэта. Тогда же привез туда комедию Грибоедова «Горе от ума», чем сделал Пушкину сильное впечатление. После событий 14 декабря 1825 года Верховный уголовный суд признал его «виновным в участии в умысле на цареубийство» и приговорил к смертной казни, которая была заменена пожизненной каторгой. Срок каторги отбывал в Читинском остроге и Петровском заводе.

В 1856 году после амнистии вернулся в Европейскую Россию. Жил в имении Марьино Бронницкого уезда Московской губернии, где умер и похоронен. Оставил подробные воспоминания о Пушкине.

Николай Александрович Бестужев – умеренный республиканец. Подвергал сомнению «нравственные способности» офицеров и признавал пропаганду в их среде совершенно бесплодным занятием. Сослан в Нерчинские рудники, затем на поселение. Умер в Селенгинске в 1855 году, не дожив до всемилостивейшего амнистирования.

Михаил Александрович Бестужев 14 декабря 1825 года вывел на Сенатскую площадь 3-ю роту Московского полка. Осужден по 2-му разряду и приговорен в вечную каторжную работу. С 1839 года – на поселении в Селенгинске Иркутской губернии. В «каторжной академии» изучил испанский, польский, латынь, итальянский, английский языки. Освоил золотое, часовое, переплетное, токарное, башмачное, картонажное и шапочное ремесло. После амнистии, последовавшей 26 августа 1856 года, остался в Селенгинске, который покинул только после смерти жены. Умер в Москве 22 июня 1871 года от холеры. Похоронен на Ваганьковском кладбище.

Александр Александрович Бестужев – умеренный республиканец. Создатель (вместе с Кондратием Федоровичем Рылеевым) альманаха «Полярная звезда», успех которого высочайше отметила перстнем императрица Елизавета Алексеевна. Приговорен к 20 годам каторги. В 1829 году рядовым переведен на Кавказ. В 1837 году посетил Тифлис, заказал молитву об упокоенных Александрах Сергеевичах – Пушкине и Грибоедове, которые были его друзьями. Не получил отставки, которую испрашивал. В тот же год погиб во время стычки с горцами у мыса Адлер. Тело Александра Бестужева, однако, не было найдено. Современники верили, что он остался жив и ушел в горы с местными жителями.

Князь Александр Иванович Одоевский – поэт, романтик, интеллектуал. Придерживался умеренных взглядов. На его квартире у Исаакиевской площади собирались и жили родственники и друзья, выступившие в декабре 1825 года на Сенатскую площадь. Сослан на каторгу и поселение в Иркутскую, затем Тобольскую губернию. В 1837 году рядовым переведен на Кавказ, где встретился и подружился с сосланным за стихотворение «Смерть поэта» Михаилом Лермонтовым. Умер в 1839 году около Псезуапсе (район Лазаревского) от малярии. Лермонтов, потрясенный безвременной смертью друга, написал пронзительное посвящение «Памяти А. И. Одоевского».

Кандальные кольца декабристов показывают в Историческом музее, в музеях Пушкина в Москве и Петербурге, в Иркутском музее декабристов.