Титульный перстень с камнем сердца

Традиционно в многодетных дворянских семьях был – старший в роде. Им после отца становился старший сын, затем, если у него не рождалось мальчиков или ветвь вообще пресекалась, старшинство переходило следующему брату, потом к его сыновьям и так далее. Чаще всего символическим атрибутом старшинства был перстень-печатка с гербом, который и передавался в семье от старшего к старшему.

Фамильная печатка Толстых из светлого золота с сердоликом, на котором вырезан фамильный герб. Подчеркнуто простой в ободковой оправе перстень сильно напоминает пушкинский, тот, что оказался у Марии Николаевны Раевской (Волконской). Хотя удивительного тут ничего нет. Как раз такого, скажем, фасона мужские кольца были очень популярны именно в первой четверти XIX века. Вспомним, что в особой моде тогда был и сердолик – камень сердца. Он привлекал теплым цветом, а также отличался мягкостью, по нему ювелиру легко было резать всякие знаки и сообщения. Недаром сердолик слыл камнем красноречия, и чего только не помещали на нем заказчики – разнообразные шутки, своеобразные заклинания и обращения к могущественным богам. Вырезывали частенько и всякие глупости, особенно отличались в посланиях страстные любовники. Такие камни уже становились сердечными амулетами. Самыми скромными из подобных картинок можно считать амурчиков, эротов, нимф или сердечки, подраненные стрелой. Словом, в то время умели пошалить. Впрочем, нередко на камень помещали и фамильные гербы, чтобы такой печаткой запечатывать бумаги и письма. Так и в нашем случае. На гербе Толстых щит и скрещенные сабля и стрела, продетая в кольцо ключа. Этот рисунок говорит о древности рода. Две борзые собаки, поддерживающие щит с двух сторон, предвещают скорый успех в делах.

Старшим в роде, кстати, не всегда был член семьи старший по возрасту. Так сейчас и у Толстых. Старший нынче – Петр Олегович Толстой (известный телеведущий). Он получил фамильную печатку после Никиты Ильича (отца Фёклы Толстой, тоже телеведущей), который наследовал ее от своего отца Ильи Ильича, сына Ильи Львовича Толстого. И тут всплывает любопытный факт – старшим в роде и владельцем перстня после Льва Николаевича должен был стать старший сын Сергей Львович, а потом, соответственно, его сын Сергей Сергеевич. Оба никогда не покидали России. Однако есть фотография 30-х годов XX века, сделанная в Белграде, на которой еще ребенок Никита Ильич (правнук Льва Николаевича по ветви сына Ильи) запечатлен с этим перстнем. Удивительно, как он оказался за границей? Тут могло существовать много причин, нам не всегда понятных. В семье полагают, что перстень был вывезен за границу как семейная реликвия – на всякий случай. Хотя русский граф по мановению большевистской палочки и стал на родине матерым человечищем, все одно у членов его семьи, оставшихся в России, и мы уже об этом говорили, не было никаких гарантий безопасности. Старшая ветвь Толстых – Сергея Львовича пресеклась, Сергей Сергеевич не имел детей. Пропускаем здесь семейную математику, сложную для постороннего наблюдателя. Судьба кольца просчитана – именно Петр Толстой теперь старший в роде Толстых.

Самому Льву Николаевичу перстень достался после старшего брата Николая Николаевича, а тому после отца Николая Ильича. В вопросах появления фамильного перстня нет единодушия. В семье полагают, скорее кольцо придумал дед Илья Андреевич, отличавшийся большей основательностью. Хотя, конечно, и творческое легкомыслие отца писателя могло привести к такому занятному соображению о создании фамильной реликвии.

Простая сама по себе история и чисто семейная. Так вот незатейливо от поколения к поколению, из рук в руки переходит, передается это простое кольцо. Никто его не похищал, не откупал, не добывал на поле боя или фронте любви. Но какая крепость фамилии.

И с некоторой печалью вспоминаешь пушкинское кольцо, которое должно, должно по всему и даже по завещанию Тургенева оказаться у Толстого для его дальнейших распоряжений в пользу следующего русского классика. Но в нарушение последней воли не передано было адресату душеприказчицей Полиной Виардо. И посему как-то грустишь, когда русская душа, русская судьба оказывается в руках не русских людей.

Когда все были молоды и прекрасны

Марии Шверубович (Качаловой)

В начале прошлого века, как и в начале позапрошлого, не быть театралом было просто неприлично. В числе восторженных театральных почитателей – и простые граждане, и члены императорской семьи, и рядовая аристократия. В Москве гремел Художественный театр, и для москвичей любить театр означало лишь только – быть в МХТ, приближенным к его актерам. Поклонники и поклонницы блокировали театральные выходы, осаждали квартиры своих кумиров. Торговали носками и носовыми платками, украденными у актеров в гримерках.

Романтическое смятение наполняло и сами театры. Очень непростые отношения, например, сложились у премьера МХТ Василия Качалова с Александром Блоком. Василий Иванович обожал поэта, но Блок к Качалову относился сложно. Поэт был влюблен в актрису Художественного театра Волохову – очень красивую женщину, которой посвящена, кстати, «Снежная маска». А она, в свою очередь, симпатизировала Василию Ивановичу. Само сценическое имя – Волохова – явилось к ней не просто так. В одной из пьес героев звали Качалов и Волохов, и она взяла себе псевдоним, стала Волоховой. Блок, конечно, очень мучился. Как это его, гениального поэта, променяли на «актеришку»?

Сам же Василий Иванович был из семьи провинциального священника Шверубовича из Вильно. Один его брат стал генералом, другой сделался юристом, да и сам он поступил на юридический в Петербургский университет. К счастью, его отец, несмотря на свой духовный сан, был вполне широких взглядов и сквозь пальцы глядел на увлечение сына Василия лицедейством, приговаривая для друзей, что тот «пошел по ученой части». В конце концов Василий учебу бросил и стал играть в театре в провинции и очень успешно, кстати.

Не будем пересказывать весьма драматическую историю отношений Качалова со Станиславским, которая закончилась знаменитым восклицанием последнего: «Это чудо, вы наш!» Расскажем другое. Еще совсем молодой Василий Шверубович пришел к провинциальному антрепренеру, тот дал работу, но попросил, чтобы актер выдумал себе псевдоним, потому как фамилия его – Шверубович – незвучная какая-то. Радостный Василий вышел на улицу и купил у разносчика газету, развернул и увидел помещенный в ней некролог о том, что скончался некий Василий Иванович Качалов. Так Василий Иванович Качалов для русской сцены родился.

При всей своей внутренней скромности Качалов, конечно, был мужчина с шиком. В те годы публичные люди – выглядели, что называется. Одеваться умели и любили. А за внешним видом своих актеров приглядывал лично Станиславский и порой даже делал замечания. Да и куда же девать искрометную легкость стиля? Словом, все были молоды и прекрасны. Качалов же числился кумиром всей Москвы, ее женской половины так уж точно.

Интересно, что история оставила нам и имена некоторых жарких его поклонниц и даже их образы. Восхититесь! – Генриетта Леопольдовна Гиршман. Портрет кисти Валентина Серова.

Серов был другом Качалова. И хотя нет ни одного портрета Василия Ивановича, писанного художником, существуют два карандашных эскиза, один из которых находится нынче в Третьяковской галерее, а другой – в семье Качалова. Так вот, Серов был влюблен в красавицу Гиршман. Эта приязнь была известна. Но чтоб догадаться, необязательно было и подслушивать общие толки. Можно только лишь глянуть на ее портрет – великолепная женщина, которая и сама знала себе великолепную цену. Серов же поместил себя на полотне с ее портретом – скромно отраженным в зеркале за спиной красавицы. И кажется, будто он тайно подглядывает за ней в чуть, осторожно приоткрытую дверь. Согласимся, не с каждой женщиной мужчина готов войти в вечность.

Генриетта Леопольдовна Гиршман была не только красавицей, но и очень состоятельной женщиной, что придавало ей немалой уверенности. Вместе с мужем в своем особняке у Красных Ворот они собрали уникальную коллекцию русской живописи, мебели, предметов декоративно-прикладного искусства. Ей восхищались и писали ее портреты Константин Сомов, Филипп Малявин, Леонид Пастернак и даже Зинаида Серебрякова. Словом, Генриетта Леопольдовна пользовалась невероятным успехом, в мужском обществе – особенно. Но именно великому актеру Качалову оказывала все знаки внимания. Вместе они пили чай в гостиных своих домов, прогуливались, посещали выставки, где Генриетта Леопольдовна частенько делала недешевые покупки, ресторации, танцы и, конечно, ходили в театр. Куда ж без театра? Только Василий Иванович ходил на сцену, Генриетта Леопольдовна – в зрительный зал. А во время голода, в войну – Первую мировую, естественно, она присылала к нему на квартиру фантастические коньяки и вина, изысканные деликатесы, сладости, фрукты. Словом, отношения были не лишены романтики.

В революцию семья Гиршманов эмигрировала и на вывезенные средства в Париже открыла несколько антикварных и ювелирных магазинов. МХАТ выезжал на гастроли за границу, только в 20-е годы в Париже русские звезды были дважды. И там, конечно, виделись со старыми знакомыми, друзьями, им было что вспомнить. В последний раз Генриетта Леопольдовна и Василий Иванович встретились в 1937 году, будучи уже людьми немолодыми. Тогда она и вручила Качалову золотое кольцо с темно-синим лазуритом. Лазурит – древний амулет и всегда считался залогом подлинной дружбы и искренней преданности, а также избавлял от меланхолии. Перстень скромный, с овальным камнем и завитушками в оправе.

Василий Иванович надел его на мизинец, который украшают кольцами влюбленные.