Даная и грачи

Вот и вернулись мы, уже третьекурсники, из отпуска. Пронеслась первая, халявная лекционная неделя, начались настоящие занятия. Только мы втянулись в учёбу, как нате, гром среди ясного неба – к нам едет ревизор. Да не какой-нибудь там занюханный ревизоришко, а самая настоящая комиссия всесторонней проверки из самого Министерства Обороны. Чего так? А так, Андропов к власти пришёл, и в армии (как и везде) началась политика «закручивания гаек» – укрепление дисциплины. Весёлый был период – помню, даже гражданских менты по кинотеатрам гоняли, мол почему это вы, граждане, в рабочее время кино смотрите? А про войска вообще молчу – тут уж из нашего начальства рвение полезло из всех анатомических отверстий.

Сюжет и действующие лица: шмон в курсантском общежитии. Московская комиссия завтра, а местная, значит, сейчас. Внутренний порядок проверяется наиболее сознательным элементом – двумя замполитами. Ну понятно, наш политпросветправедник Вася Иваныч Кононов (Серпомолот) тут как тут, но ведь принесла ещё нелёгкая самого замполита Академии, генерал-лейтенанта Логинова! А дедушка норову был капризного – факультетские офицеры и начальники курсов перед ним летают как молодые, а курсанты в строю вообще дрожат, как котята после ванны.

Застроил генерал третий курс, в страшном гневе проверяет причёски: «Почтальоны! Это же декадОнские хиппи! Это же мелкобуржуазные панки, а не вояки! А вы уже большие! И писать-какать нет! И чтобы было!!!» Рядом стоят трепещущие начальники курсов, генерал, обращаясь к офицерам, переводит гнев в конструктивное русло: «Вы мои пальцы, а я ваш кулак! А вместе мы…» С этими словами поднимает правую руку вверх и скручивает её в… дулю!

Затем личному составу дана команда разойтись по комнатам. Начинается собственно шмон. Генерал входит к нам в комнату. На двери весит «Даная» Рембрандта (репродукция, сделанная ещё до того, как оригинал в Эрмитаже кислотой залили, напомню сюжет – голая баба на кровати), а на стене висит картина Саврасова «Грачи прилетели» – весна, церквушка, грачи в небе и на земле. Полковник Серпомолот, разъяренный, как бешенный слон во время неудачного гона, шмонает соседнюю комнату. Оттуда явственно слышится топанье его кованых сапог и трубные завывания, в наиболее острых моментах переходящие в громкий, нечленораздельный рёв.

Генерал Логинов удовлетворённо слушает рулады полковника, потом замечает картину на двери. Он некоторое время пристально смотрит на «Данаю», но вот его брови ползут вверх и глаза вываливаются из орбит. Похоже, он уже дал свою оценку живописи эпохи Ренессанса. Наконец генеральские щёки начинают нервно колыхаться, он набирает в лёгкие воздуха побольше и орёт: «Это что!?» Старший по комнате, курсант Женя Велиев, тихо отвечает: «Рембрандт, Даная». Генерал вылетает из комнаты, с силой ударив по двери. В коридоре сиреной воет его фальцет: «Нет! Это порнография и три наряда!!!»

На его вопль в комнату тут же врывается Серпомолот. Дверь прижата к стене и «Данаи» не видно, зато видно «Грачей». Полковник тупо смотрит на картину и в гневе повторяет генеральский вопрос:

– Это что!?

– Саврасов, «Грачи прилетели».

– А начальник курса разрешал!?

– Нет.

– Так, вот, если начальник курса разрешил – то пусть прилетают, а раз нет, то ПОРНОГРАФИЯ!!! Пять нарядов!

Курсант, срывая картину со стены:

– Есть порнография!»

– Да я тебя за такой ответ вообще на губу отправлю! Порнография у него есть!

– Виноват, товарищ полковник. Есть пять нарядов вне очереди!

И пришлось всей нашей комнате стоять по пять нарядов – Жене от замполита Серпомолота, и нам по «пятаку» потом Автоковбой приписал за компанию.

Вкусовая галлюцинация

На третьем курсе сдавать «патан», или патанатомию, если уж официальную терминологию использовать. На втором курсе «патан» у нас вёл капитан Сидорин, или просто Сидероз, как все его называли. А на третьем курсе капитан Сидероз исчез, а появился мaйор Сидероз. Все нормальные капитаны такую трансформацию в выходные делают, но Сидероз соригинальничал – еще во вторник у него на погоне куча мелких звёздочек, а уже в четверг – одна большая. Значит вчера процесс той самой метаморфозы и происходил. А что процесс был по правилам, мы не сомневались – это по похмельному лицу полумертвого Сидорина сразу видно было. Да какой там полумёртвого – большинство трупов в его секционной живее выглядело.

Зашёл Сидероз в класс, взъерошенный много больше обычного, бледный и слегка пошатываясь. Мы поздоровались и сразу же поздравили с присвоением очередного воинского, а он только рукой махнул – нехорошо, видать, себя чувствует. Раздал нам «крестики-нолики» – его фирменный экспресс-опрос, сам на стул сел, голову рукой подпёр и всем видом нам показывает: ребята, сегодня меня не трогайте. И видно, что его сушняк мучает – всё время в угол класса смотрит, где раковина и водопроводный кран.

А занятие у нас было в общем-то халявное. Типа лабораторной работы. Нам поставили кучу химикатов и дали подготовленные кусочки тканей – мы эти стекляшки должны были разными методами покрасить – анализ биопсии по-быстрому. И, как положено, среди всяких склянок у каждого перед носом стоит плоский стаканчик со спиртом для фиксации препарата и отмывки лишнего красителя. Мы себе копаемся потихоньку, радуемся, что сегодня Сидероз опроса делать не будет.

Сидел, сидел Сидероз и, видно, пить ему охота, невтерпёж уже. Он давай на часы смотреть – скоро ли перерыв? Минут пятнадцать до перерыва не досидел, срывается и выходит из класса. Через пару минут опять заходит. Очевидно, уже сушнячок утолил, а в руках держит большую колбу и обычный стакан. В колбе на донышке миллилитров двести прозрачной жидкости. Он на горлышко колбы бережно стакан надел и сверху салфеточкой прикрыл. Такой вот аккуратненький натюрморт на преподовском столе – как графинчик у докладчика на партсобрании.

Когда Сидероз на перерыве из класса вышел, стали мы гадать, что у него в этом графине налито? Вода, водка или спирт? Заглянули в графинчик, а там проза жизни – обычная вода. Наверное, Сидероз решил, что некультурно будет перед курсантами, в углу согнувшись, воду из-под крана хлестать, вот и устроил себе персональную поилку. Тогда мы решили подшутить. Взяли и из наших плоских стаканчиков ему в колбу спирта добавили. И солидно получилось – если не водка, то лишь чуть-чуть слабее. А весь его натюрморт обратно восстановили.

Заходит Сидероз. Продолжаем занятие. Минут двадцать прошло. Берёт Сидероз свою колбу и наливает пол стакана. Подержал чуть в руке для вида – мол, не так уж сильно меня жажда мучает, и давай интеллигентно так, мелкими глотками пить. Глотка четыре сделал, но на середине следующего замирает, поперхнувшись, ставит стакан на стол и обводит взглядом курсантов. Стоит гробовая тишина. Сидероз закатывает к небу глаза и морщит лоб – явно что-то пытается вспомнить. Наверное, вчерашний день. Вдруг его лицо озаряется и губы расплываются в блаженной улыбке. Вроде как в немом кино: «Эврика! Теперь мне всё ясно!!!» Сидероз молча встает и быстро выходит из класса.

Мы в панике: ну всё, влипли, за ИО или начкурса побежал! А тогда на кафедре патанатомии был очень стрёмный период – их бывший глава (по-моему полковник Болихин, если не изменяет память) написал записку «Не помогает даже седуксен» и того – повесился. У этого профессора потом на его родной кафедре опухоль мозга нашли. Так вот, другой профессор, свежеиспечённый ИО (исполняющий обязанности) безвременно усопшего начальника, в андроповский период дисциплину и успеваемость всемерно укреплял и углублял. Короче, не совсем правильное время для крутого залёта.

Мы быстро выливаем водку из колбы и стакана, ополаскиваем всё, чтобы запах отбить, и снова заполняем тару водой. Сели, ждём, чего будет. Минут через пять появляется Сидероз, а в руках у него чебурек!!! Он, наверное, успел в буфет сбегать, что в вестибюле Морфологического Корпуса был, а может, и сейчас есть. Затем Сидорин небрежно садится за стол, доливает стакан из колбы, разламывает чебурек, залпом выпивает, занюхивает и замирает… После минутного разглядывания окаменевших курсантов он начинает нюхать колбу. Потом пощипывать себя за язык – наверное, испугался, что с ним, как с его шефом-профессором, что-то неладное происходит.

Наконец, рассеянная неуверенность проходит. В глазах обычно невозмутимого Сидероза появляется ярость. Он ещё с минуту обводит каждого курсанта испепеляющим взглядом. Затем выражение его лица меняется на противоположное – на гримасу крайней жалости. Сидорин встаёт и тихо говорит: «Эх, ребята, ребята. Это ведь подло. Так поступают только совсем опустившиеся алкоголики. Курсантам вообще пить по Уставу не положено. Тем более на занятиях. Тем более чужое». Наверное, Сидероз подумал, что спиртяга со вчерашнего осталась, а мы её на перерыве втихую выдули. Кстати, нам ничего не было – Сидероз свой парень!