Комментарии

1. Накануне войны японцами были проведены весьма масштабные гидрографические и прочие исследования, легшие в основу «Описания Желтого и Японского морей и Корейских проливов как районов военных действий». В этом документе выделялись пять пунктов на западном побережье Кореи, пригодных для использования в качестве районов высадки и снабжения войск. Все они находились в устьях рек или рядом с ними и были весьма труднодоступны из-за значительных приливно-отливных течений, сложных фарватеров, речных баров и других гидрологических и навигационных опасностей. Однако в предвоенные годы все они оказались достаточно хорошо изучены капитанами судов, ходивших туда с грузами, что позволило осуществить крупномасштабные армейские перевозки первого периода войны, посадив на мель всего одно судно, и то уже разгрузившееся. Причем аварийный транспорт спасли уже на следующий день, починив силами плавмастерской за неделю. Никаких других навигационных аварий не было. Этими пунктами значились: Дадингоу в устье реки Амнокган, Анчжю близь устья Чин-чан-гана, Цинампо в устье Тай-дин-ган, Чемульпо недалеко от устья реки Хан, Кунзан в устье реки Кын. Наиболее перспективным признавались Дадингоу и Цинампо. В особенности Цинампо «ввиду возможности развития общих средств для разгрузки». Чемульпо считался «недоступным для улучшений».

2. Управление «Оцу» обеспечивало разгрузку войск в Инчхоне в первые дни войны. Позже оно перебралось в Нампхо, а в Инчхоне его сменило управление «Ки». Управление «Тэй» обеспечило эвакуацию японских граждан и их багажа из Порт-Артура. Значительная часть этих граждан являлась офицерами разведки и сразу после прибытия в Инчхон была переправлена на «Микасу» для срочного доклада. Хеджу обследовали капитан-лейтенант Кимура и капитан Хондзе как резервный пункт высадки. Изучалась якорная стоянка и сам порт. Хотя в заливе был лед, а на берегах сугробы, что гарантировало дополнительные трудности при оборудовании пристаней, было образовано управление «Хэй» во главе с майором Миядзаки. Ему выделялся пароход «Фудзикава-Мару», рота пехоты, катера и лихтеры. В самом порту имелась возможность мобилизовать около полутора сотен различных плавсредств, в том числе десять больших лихтеров. Но в итоге от высадки в Хеджу отказались, поскольку сопротивление русских частей оказалось гораздо слабее, чем рассчитывали при планировании высадок, и в качестве следующего пункта выбрали порт Нампхо.

3. К началу войны на Сахалине проживало около 2000 коренных жителей, преимущественно айнов и около 46 000 заключенных, ссыльнопоселенцев и вольных жителей. Существовала практика отбывших свой срок заключенных отпускать на «вольные хлеба», снабдив за казенный счет лопатой, мотыгой, еще кое-каким простейшим инструментом и продовольствием на один месяц. Он должен был выбрать и подготовить себе участок земли для обработки. В этом случае его снабжали семенами, небольшой суммой денег и снова продовольствием на первое время. Но работать на земле хотели далеко не все. В основном на это соглашались старообрядцы, немцы-штундисты и поляки. Большинство же просто перебивались случайными заработками, при первой же возможности перебираясь на материк. Некоторые, объединяясь с беглыми отморозками, организовывали банды и промышляли грабежами. По данным властей, численность этих банд доходила до 400 человек. С началом войны на Сахалине формировались дружины ополченцев из каторжан и ссыльнопоселенцев. Многим за это «светила» амнистия или значительное уменьшение срока, лучший паек и условия жизни. Обучить военному делу их толком не успели. А вскоре после сформирования численность этого войска начала сокращаться. Выявились «больные» или не способные нести службу по другим причинам. Кое-кто просто сбежал. В итоге к началу боевых действий из первоначальных почти 2500 человек осталось около 1200. Вооружались эти дружины устаревшими винтовками Бердана. При этом часто ими руководили чины из тюремной стражи, что резко снижало авторитет командира и оказалось явно во вред делу. Моральный, нравственный и патриотический уровень в некоторых случаях также был низким, причем не только у бывших зека, но и у их бывших охранников, «вставших под ружье».

4. В реальной истории, вопреки уже сложившемуся и устоявшемуся мнению, на Второй Тихоокеанской эскадре очень высоко оценивали возможности радиотелеграфа. Благодаря стараниям Рожественского такие станции получили даже миноносцы, чего ранее не делалось. Всего же на эскадре набралось более 30 станций, в том числе две на транспортах «Китай» и «Корея». Правда, станцию с «Китая» позже перенесли на «Суворова». За время похода было выпущено более трех десятков приказов и циркуляров, напрямую имеющих отношение к радиоделу. Они затрагивали вопросы правил ведения переговоров, подготовки специалистов и защите от помех. Именно на Второй эскадре появился первый в истории полноценный документ по организации связи на соединении кораблей, именуемый «Инструкция по телеграфированию без проводов между судами 2-й эскадры флота Тихого океана». Она была введена в действие уже 21.10.1904! В ней большое внимание уделялось обеспечению беспомеховой работы и повышению скрытности. В частности, при передаче сообщений рекомендовалось работать минимально необходимой для уверенного приема мощностью. Прорабатывались и вопросы радиоэлектронного подавления. Хотя работы по оснащению радио перед походом проводились в жуткой спешке, что не могло не сказаться на качестве, а подготовка специалистов была низкой, в ходе всего плавания этот новый вид техники интенсивно осваивался, с изучением его скрытых возможностей. Огромная реальная работа по развитию радиосвязи, проделанная в ходе того беспримерного плавания, до сих пор никем не изучена и не обобщена, хотя значительная часть документации сохранилась. Этот опыт частично был использован в ходе подготовки к Первой мировой войне. Особый интерес вызывает циркуляр № 239 от 29.04.1905. Судя по тексту, к моменту его появления, что такое радио, как оно работает и как это выглядит со стороны, на эскадре уже знали очень хорошо. «Командующий эскадрою приказал кораблям, находящимся вне сферы переговоров по телеграфу без проводов с другими кораблями эскадры и находящимися в то же время в пределах видимости неприятеля, иметь в виду, что, телеграфируя попеременно то большей энергией одним телеграфистом и затем, как бы отвечая на свою телеграмму, телеграфируя очень малой энергией другим телеграфистом, можно неприятеля заставить предполагать, что данный корабль находится в телеграфном сообщении с другими кораблями…» К сожалению, этот документ не был реализован на практике. На фоне всего этого вызывает полное недоумение тот факт, что ни на одном корабле не имелось образца японского морского телеграфного кода, добытого Владивостокским отрядом крейсеров еще весной 1904 г.! (Японцы узнали о том, что русские читали их телеграммы, только после войны и оставались довольно беспечными в этом вопросе до самого окончания боевых действий.) Не было и ни одного специального переводчика с японского. Основным консультантом при обработке материалов радиоперехватов оказался капитан второго ранга Семенов, немного знавший этот язык. К слову говоря, японцы широко использовали и не шифрованные передачи, но даже и они были весьма сложны для непривыкших к японской азбуке наших телеграфистов (японская телеграфная азбука сильно отличается от азбуки Морзе, которой пользовались остальные флоты мира).

5. В декабре 1898 г. на заводе Уайтхеда два японских морских офицера наблюдали за исполнением заказа на 813 торпед, 130 «выбрасывающих аппаратов» и 50 гироскопов. Об этом докладывал находившийся там лейтенант Е. П. Елисеев. Там же он стал свидетелем испытания торпеды калибром 700 миллиметров. Она на пробеге в 1000 метров должна была развить ход в 24 узла, а на 3000 метров – 23. Вес взрывчатого вещества в ее головной части предполагался не менее 100 килограммов. Имелись сведения, что такую же торпеду, втайне от всех иностранных представителей, постоянно посещавших завод, собрали и отправили в Японию. Также Елисеев сообщал, что японцы заказывали на заводе различные сложные станки и оснастку с приобретением лицензии для организации производства торпед у себя. В 1901 г. Уайтхед изготовил для них 163 мины калибра 450 миллиметров, длиной 6,5 метра «для береговой обороны». Такая длина при стандартной трехцилиндровой машине позволяла оснастить торпеды увеличенным до 510 литров воздушным резервуаром, рассчитанным на давление в 150 атмосфер, что обеспечивало 26,8 узла на дальности до 2000 метров.

6. Французские колониальные власти в Индокитае после окончания японо-китайской войны были всерьез встревожены ростом активности Японской империи. Контр-адмирал Жонкьер в разговорах с командиром прорвавшегося в Сайгон крейсера «Диана» капитаном первого ранга Ливеном и его старшим офицером капитаном второго ранга Семеновым высказался, что всерьез считал французские колонии следующей целью японцев, так как это путь наименьшего сопротивления. Французы на Востоке гораздо слабее России. А рядом с их владениями был Сиам, симпатизировавший Стране восходящего солнца. Принц Сиама был женат на японской принцессе, из министров двое, в том числе и военный, японцы. Армия вооружена японскими винтовками и обучена японскими инструкторами. В случае японского десанта население встретило бы его с радостью, а все военные припасы вполне годились бы для снабжения армии вторжения. В такой ситуации французская колониальная администрация могла надеяться лишь на защиту своего союзника – России. Только в Париже думали иначе. В итоге при полном попустительстве Санкт-Петербурга, не желавшего настоять на своем, не был предоставлен док для ремонта крейсера «Диана» и принято его интернирование, а затем отказано в длительной стоянке и обслуживании в портах кораблей эскадры Рожественского. Стоит заметить, что к тому времени между Парижем и Лондоном уже был заключен договор о «Сердечном согласии». Однако при появлении призрака союзного договора Германии и России, предпосылки к которому были в реальной истории, Франции уже пришлось бы сделать однозначный выбор: остаться с Англией, а значит и с Японией, или постараться стать союзником одновременно России и Германии. При этом второй вариант был сложнее, но предпочтительнее по целому ряду причин.

7. В реальной истории господин Моттэ еще ранней весной 1905 г. внес залог в 250 000 пиастров в Индо-Китайский банк за возможную утрату судна в зоне военных действий при фрахте в разведывательных целях парохода «Куангам» и взял на себя всю ответственность, заключая соответствующие контракты от своего имени. Благодаря этому, японцы после ареста «Куангама» не смогли предъявить губернатору южной провинции французского Индо-Китая Кохинхины господину Родье никаких обвинений в действиях, нарушающих принципы нейтралитета, поскольку судно было зафрахтовано хоть и французским подданным, но частным лицом. После окончания воны и ухода «Дианы» этого француза швейцарского происхождения, по рекомендации светлейшего князя Ливена назначили нештатным вице-консулом России в Сайгоне. Не получая никаких инструкций из Генерального консульства, он успешно проработал на этой должности до 1910 г., когда по состоянию здоровья был вынужден уехать в Швейцарию, но продолжал числиться нештатным российским императорским вице-консулом. «Уволен от должности» он был только 15 февраля 1913 г. приказом по МИД России.