24 января 1953

Сегодня взяла в школу ту мамину фотографию, что она подарила мне на Рождество, и Библию в картинках. После школы отправилась на Дивизион-авеню и отыскала номер 212 – маленький белый дом с провалившимся крыльцом. Мама сказала бы – дешевая государственная халупа. Я поднялась на крыльцо, постучала. Никого дома, кроме крошечной собачонки чихуахуа, заливавшейся лаем.

Я прождала до шести вечера. Наконец пришла какая-то женщина. Увидев меня сидящей на крыльце, она испуганно сказала:

– Дейзи Фэй, что ты здесь делаешь?

Выходит, знает меня. Я спросила, можно ли зайти, и меня впустили. К этому моменту я вспомнила, где ее видела. Она же работает в салоне красоты «Нита». Она очень похожа на Ивонну де Карло, только чуток покрупнее. Зайдя в дом, она спросила, не желаю ли я присесть, но я не собиралась садиться в доме того, кто разрушает семьи. Я показала ей фотографию мамы и сказала, что мой папа женат на этой женщине, а я их ребенок. Сказала – знаю, что они с папой крутят роман. Весь город об этом знает, включая мою маму. Кроме того, моя репутация тоже погублена, а она мне пригодится, потому что я – Юная дебютантка. Еще у нас в школе скоро ужин для мам и дочерей, а мне по ее милости теперь придется идти на него одной. Вид у нее был очень расстроенный, и она сказала:

– Дейзи, твой папа мне все про тебя рассказал, с самого твоего рождения. Я даже видела тебя в рождественском спектакле.

Я спросила:

– Правда?

Она сказала:

– Да, ты замечательно выступала.

Я спросила, заметно ли было, что я забыла текст, и она ответила – нет, совершенно незаметно.

Возвращаясь к теме разговора, я спросила:

– Если вы все обо мне знали, как же вы могли увести папу от такой хорошей жены?

На этот вопрос у нее не нашлось ответа. Сказала только, что не надо злиться на папу, потому что он меня очень любит, и они никому не хотели причинить боль – ни мне, ни маме. Потом добавила:

– Может, поймешь, когда вырастешь.

Вечно они пичкают тебя этой присказкой вот с такущей бородой.

Я сказала, что учусь в шестом классе, а читаю по нормам девятого, и понимаю довольно много, и ненавижу ее за то, что она обидела маму, и больше никогда не приду в салон красоты «Нита», и чтобы держалась подальше от папы и гуляла с одинокими мужчинами, – все это я выпалила одной фразой. Она спросила, не хочу ли я кока-колы. В кухне на холодильнике у нее висел на магните отчет миссис Дот о рождественском представлении. Могу поспорить, что она туда и не ходила, просто прочла газету.

Я заставила ее поклясться на Библии в картинках, что она оставит папу в покое. Она сказала, что оставит, если я так сильно ее ненавижу. Я сказала – да, так сильно. Отдала ей бутылку от кока-колы и ушла.

25 января 1953

Ох, батюшки, опять у меня неприятности. Вчера вернулась домой после Рэйетты, папы не было, я соорудила себе бутерброд с кокосовым маслом и вареньем, посмотрела телик и пошла спать. Но сегодня после школы застала папу дома, пьяного как сволочь.

Папа так рассердился за то, что я ходила к Рэйетте и взяла с нее клятву никогда больше с ним не видеться, что он бы меня убил, не будь рядом Джимми Сноу. Он плакал и орал: ты не понимаешь, что натворила, нечего лезть в дела, в которых ни черта не смыслишь. Я сказала, что у меня есть патриотический долг защищать маму и больше он не посмеет ее обидеть, предпочтя какую-то парикмахершу.

А он сидел и ронял слезы в свое пиво. Странно, он же вроде бы говорил, что она ему никто, что ж так убиваться-то.

Они с Джимми Сноу немного побеседовали, потом Джимми зашел ко мне в комнату и попросил прогуляться с ним по берегу. Я объявила, что это не поможет, поскольку на него я тоже зла за то, что вообще ходил с папой к этой Рэйетте, прекрасно зная, что папа женат. На берегу Джимми Сноу сказал:

– Дейзи, твои мама с папой разводятся.

Я крикнула:

– Ничего подобного!

Даже если они так говорят, это ничего не значит. Они с тех пор, как я родилась, все разводятся и разводятся. Мама перестанет сердиться на папу и вернется.

Джимми сказал:

– Я знаю, тебе хочется верить, что мама вернется, но это не так.

Я говорю:

– Даже если это правда, – хоть это неправда, – все равно папе нечего якшаться с какой-то дрянной парикмахершей, да, дрянной, об этом все говорят, между прочим.

Тогда Джимми сказал:

– Слушай, Дейзи. Рэйетта Уокер всем нам друг – и тебе, и мне, и папе.

Я чуть не взбесилась.

– Мне она никакой не друг. Она разбила мою семью, из-за нее мама ушла. Я ее ненавижу, хоть бы она сдохла и могильные черви жрали ей внутренности!

Джимми долго молчал. Потом сказал:

– Дейзи, присядь. Я должен кое-что сказать.

Я не хотела садиться из-за песчаных блох, но он снял куртку и постелил. Вечер был ясный, и в лунном свете я видела его лицо. Он пил, но был вроде не пьян.

Он поднял на меня глаза:

– Дейзи, я могу тебе доверять?

– Конечно, можешь. Я умею хранить жизненно важные секреты до могилы. У меня даже есть кое-какие факты о Майкле Ромео и одной стриптизерше, которые я утаила от его матери.

– Ты очень умная девочка, Дейзи, и достаточно взрослая, чтобы понять то, что я собираюсь тебе сказать.

Я была согласна с той частью высказывания, где говорилось про мой ум, и велела ему продолжать.

И он продолжил:

– Мне бы очень не хотелось, чтобы ты совершила с Рэйеттой ошибку, о которой будешь жалеть всю жизнь. Итак, я тебе скажу это всего один раз и прошу дать слово чести, что никогда не спросишь об этом ни меня, ни кого-либо другого.

Я сказала:

– Даю, а теперь говори.

Он спросил:

– Уверена?

И я сказала:

– Да.

К тому моменту меня уже поедом ели комары и песчаные блохи. Если он мне сейчас же не скажет все, что хочет сказать, подумала я, меня сожрут заживо. К тому же это очень томительное ожидание, хуже, чем ждать следующей главы «Нэнси Дрю».

– В общем, Дейзи, если полиция когда-нибудь выяснит, кому принадлежит женский пистолет, пули из которого застряли в печени Клода Пистала, может, тогда ты поймешь, каким она была хорошим другом тебе и твоему папе.

Я сидела как пришибленная. Мне уже было не до песчаных блох с комарами. Я, конечно, это подозревала, но теперь точно знала, что было в тех бумажных пакетах, которые дала папе Пичи Уигам в ночь перед убийством Клода Пистала. Рэйетта, папа и Джимми Сноу убили Клода Пистала, чтобы меня защитить! Рэйетта солгала полиции – уже само по себе преступление – о том, что папа провел с ней всю ночь. Не говоря уж о том, что это погубило ее репутацию.

Я не сказала ни слова. Скоро мы вернулись в дом и обнаружили, что папа уже отключился. Проводив Джимми, я легла, но заснуть не смогла. Из-за меня у всех – даже у Пичи – столько неприятностей. А Клод даже не пытался меня убить!

Может, читаю я на уровне девятиклассницы, но порой здорово туплю. Я так жалела, что жестоко поступила с Рэйеттой. Только об одном я молилась: чтобы она держала рот закрытым и полиция не узнала, что это пули из ее пистолета. В общем, прочувствовала я выражение «многие знания – многие печали», оно явно не с потолка взято.