Войти в систему
Войти с помощью соц. сетей:
22 декабря 1828 года
Сопроводительная записка
Бьёрну Блёндалю, сислуманну округа Хунаватн
Представляю Вашей чести следующие документы.
1. Оригинал постановления Верховного суда от 25 июня сего года по обвинению в убийстве, поджоге, грабеже, а также прочих преступлениях, выдвинутому против Фридрика Сигюрдссона, Агнес Магнусдоттир и Сигридур Гвюндмюндсдоттир, жителей округа Хунаватн. Приговор Верховного суда прибыл сюда 20-го числа текущего месяца срочной почтой из Рейкьявика.
2. Заверенная копия письма Его Королевского Величества касательно Сигридур Гвюндмюндсдоттир, направленного 26 августа сего года амтману Исландии. Волею и милостью королевской вышеупомянутая Сигридур Гвюндмюндсдоттир получает помилование и освобождается от смертного приговора, вынесенного ей вышеупомянутым Верховным судом Копенгагена. Взамен она, согласно указу Его Королевского Величества, будет отправлена в Копенгаген, дабы трудиться на тюремных работах под строгим надзором до конца отпущенных ей дней. Приговор Верховного суда, вынесенный осужденным Фридрику Сигюрдссону и Агнес Магнусдоттир, остается без изменений.
3. Заверенная копия письма от 29 августа сего года, направленного канцелярией Его Величества короля Дании амтману Исландии, в коем секретарь Его Величества выразил мнение, что наилучшим было бы осуществить правосудие в том самом месте, где было совершено преступление, или как можно ближе к нему, и только в том случае, если это событие не вызовет беспорядков или непредсказуемых последствий. Амтману надлежит поступать в полном соответствии с данным пунктом.
4. Подготовленное сегодня утверждение Гвюндмюндура Кетильссона, владельца хутора Идлугастадир, в качестве исполнителя приговора над осужденными Фридриком Сигюрдссоном и Агнес Магнусдоттир, вынесенного Верховным судом, каковое исполнение я, согласно письмам канцелярии, прошу Вашу честь осуществить надлежащим образом. Вашей чести надлежит обеспечить, дабы смертный приговор, с учетом изменений сообразно вышеупомянутому письму Его Королевского Величества, был исполнен в соответствии с законом и без малейшего промедления. После исполнения оного Вашей чести надлежит отрапортовать о приведении приговора в исполнение. Высокочтимый сударь, Вам как сислуманну доверено подготовить к казни и казнить осужденных сообразно требованиям закона и обустроить все с учетом особенностей данной ситуации. Я тем не менее вынужден настаивать на том, чтобы Вы уделили внимание следующим деталям.
A. Если сие не было уже сделано, Вашей чести надлежит немедленно обеспечить, чтобы обвиняемых особ, Фридрика Сигюрдссона и Агнес Магнусдоттир, ежедневно посещали священники. Необходимо осуществлять надзор за этими посещениями, сами же священники должны обращаться к заключенным с религиозными наставлениями, утешать их и приуготовлять к тому, чтобы достойно принять свою участь. Священникам надлежит сопровождать осужденных к месту казни.
Б. Общее мнение таково, что Ваша честь вольны решать, состоится ли казнь поблизости от Идлугастадира, либо же в удобном месте так называемого поля тинга, либо на каком-нибудь возвышенном (но не слишком высоком) холме, где происходящее будет видно со всех сторон.
B. Взамен помоста из досок Ваша честь вольны приказать соорудить помост из торфа с непременным ограждением. Вашей чести надлежит позаботиться о том, чтобы на этом помосте была установлена колода с желобком для стока крови и чтобы колода эта была покрыта красного цвета тканью, хлопковой либо шерстяной.
Г. Выбранного исполнителя приговора надлежит тайно и со всемерной помощью обучить в доме Вашей чести осуществлению дела, которое ему доверили. Сие необходимо для обеспечения того, чтобы он в решающий момент не допустил слабости духа или не утратил власти над собой. Обезглавливание надлежит исполнить единым ударом, без причинения боли осужденным. Гвюндмюндуру Кетильссону дозволяется принять спиртное, однако весьма скромную порцию.
Д. Вашей чести необходимо обеспечить явку как можно большего количества людей с окрестных хуторов, дабы образовать вокруг помоста два или три кольца. Упомянутые хуторяне обязаны откликнуться на призыв, не получая и не рассчитывая на получение какой-либо платы.
Е. Внутрь вышеупомянутых колец не должно быть допущено ни одно постороннее лицо.
Ж. Тому из осужденных, кому предстоит быть казненным вторым, не должно видеть казнь первого осужденного, и его надлежит содержать в месте, откуда помост ему не будет виден.
З. Мертвые тела, оставшиеся после свершения казни, необходимо будет похоронить на том же месте, без обычного обряда, в гробах из некрашеного и необработанного дерева. Категорически необходимо, чтобы Ваша честь лично присутствовали при казни, дабы зачитать приговор Верховного суда и Его Королевского Величества, организовать процедуру казни и надзирать за ее проведением, а также внести запись о казни в соответствующую судебную книгу. Запись может быть сделана на датском либо исландском языке, по желанию Вашей чести, однако четко и ясно, а перевод оной следует отправить мне в канцелярию. Также Вам надлежит упомянуть в записи, какая сумма была предложена Гвюндмюндуру Кетильссону за исполнение приговора, и указать, на что именно он решил потратить деньги, полагающиеся ему за труды, с какой целью и так далее. И, наконец, я хотел бы поблагодарить Вашу честь за Ваше письмо от 20 августа сего года. В ответ на сие письмо сообщаю, что известный Вам топор после свершения казни надлежит возвратить в Копенгаген и что стоимость его доставки будет возмещена вкупе со всеми прочими расходами на данное дело.
Г. Йонсон
Секретарь Его Королевского Величества
Копенгаген, Дания
Старостам общин Свинаватн, Торкельсхоудл и Тверау
Получив приговор Высокочтимого Верховного суда от 25 июня, а также милостивое послание Его Королевского Величества от 25 августа, сим утверждаю, что преступники Фридрик Сигюрдссон и Агнес Магнусдоттир будут казнены во вторник 12 января, на небольшом холме близ горной хижины Раунхоула, между хуторами Хоулабак и Свейнсстадир.
После описания, предоставленного амтману 22 декабря, я должен просить вас приказать хуторянам общины Свинаватн, которых вы изберете сами, присутствовать вместе с вами на казни в указанном месте и в указанный день о полудне. Это должно быть исполнено как можно скорее. Согласно главе седьмой Свода законов Jónsbók, озаглавленной Mannhelgisbalk, и главе второй, озаглавленной Tjófnadarbalk, означенные хуторяне обязаны присутствовать на казни, а буде они не подчинятся вашим указаниям, то будут подвергнуты штрафу. Вам рекомендуется предостеречь об этом тех, кто выразит особое нежелание покидать свой хутор или претерпевать тяготы пути. Также будьте добры учесть, что и вы сами должны в непременном порядке присутствовать на этом событии.
Если случится так, что из-за непогоды исполнение казни в назначенный день окажется невозможным, то казнь будет проведена в другой выбранный день, и все, кому было приказано на ней присутствовать, должны будут точно так же исполнить приказ. Всем этим людям необходимо будет обеспечить себя запасом пищи и прочих нужных вещей, поскольку в это время года дорога к месту казни и обратно будет сопряжена с неизбежными задержками.
Сислуманн
Бьёрн Блёндаль
7 января 1830 года, четверг
Высокоуважаемому и возлюбленному другу и брату (Б. Блёндалю)
За все, что ты сделал для меня, за наши многочисленные встречи, а также за твои наставления и письмо, полученное нынче утром, я благодарю тебя со всей сердечностью и подтверждаю, что нынче же утром встречусь с жителями Видидалюра и предупрежу их о том, куда и как они должны без опоздания явиться в следующий вторник. Я сообщил Сигридур об условиях ее помилования, и сейчас она молится Господу и благодарит Его Величество за проявленную к ней доброту. Прости меня за некоторую поспешность, да пребудет Господь с тобою и твоими близкими, желаю всем вам наилучшего как в наступившем году, так и во всех последующих годах, в этой жизни и в будущей. С тем остаюсь, твой преданный и любящий друг
Бр. П. Пьетурссон
из Мидхоупа
Исландский похоронный гимн
Я мыслю о Спасителе,
Да будет Он со мной,
Да длань его хранит меня
В ночи и в час дневной.
Христос моя опора,
Надежная стена,
Он крестной смертью смерть попрал,
И смерть мне не страшна.
Я жил с Христовым именем
И во Христе умру, —
Пусть немощная плоть дрожит
На гибельном ветру.
О Смерть, где твое жало?
Где гроба торжество?
Со мною сила крестная —
Я не страшусь его.
НА ШЕСТОЙ ДЕНЬ ЯНВАРЯ ТОУТИ РАЗБУДИЛ громкий стук в дверь. Открыв один глаз, он обнаружил, что в комнату сочится слабый утренний свет: похоже, он заспался. Стук не прекращался. Тоути неохотно спустил на пол ноги в теплых чулках и выбрался из постели, завернувшись в одеяло, чтобы уберечься от пронизывающего холода. И на подгибающихся ногах двинулся к входной двери, одной рукой придерживаясь за стену, чтобы не упасть.
Гость, оказавшийся курьером из Хваммура, дышал себе на руки и притопывал на утреннем морозе. Он кивнул в знак приветствия и вручил Тоути небольшое, сложенное вчетверо письмо. Сургучная печать Блёндаля алела на белой бумаге, словно капля крови.
– Младший проповедник Торвардур Йоунссон?
– Совершенно верно.
Кончик носа у курьера покраснел от холода.
– Извините за задержку. В такую непогоду я никак не мог прибыть раньше.
Тоути устало предложил посланцу выпить кофе, но тот с беспокойством оглянулся на северный перевал.
– Если вы не против, преподобный, я лучше сразу двинусь в обратный путь. Того и гляди снова пойдет снег, а мне совсем неохота угодить в буран.
Тоути с трудом захлопнул входную дверь и поплелся в кухню, чтобы раздуть угли в очаге. Куда подевался отец? Он подвесил над очагом котелок, чтобы вскипятить воды, и медленно подтянул кухонный табурет поближе к огню. Дождавшись, когда головокружение схлынет, он сломал печать и развернул письмо.
Тоути перечел его трижды, затем положил листок бумаги на колени и устремил взгляд на огонь. Так не должно быть. Только не сейчас. Так много еще осталось несказанного и несделанного, и Агнес совсем одна – его нет рядом с ней. Тоути резко встал, позволив одеялу соскользнуть с плеч, и неверным шагом направился в бадстову. Он доставал из распахнутого сундука дорожную одежду и заталкивал запасную в мешок, когда в дом вошел отец.
– Тоути? Что случилось? Почему ты одеваешься? Ты еще не оправился после болезни.
Тоути выпустил крышку сундука из рук, и она с грохотом упала на место.
– Агнес, – сказал он. – Через шесть дней ее казнят. Я получил письмо только сейчас.
Он почти без сил рухнул на кровать и попытался натянуть сапог.
– Ты не в состоянии никуда ехать.
– Отец, все это произошло слишком внезапно. Я подвел ее.
Старик присел рядом с сыном.
– Ты слишком ослаб, – строго сказал он. – Холод убьет тебя. К тому же пошел снег.
Голова у Тоути раскалывалась от боли.
– Я должен добраться до Корнсау. Если выехать прямо сейчас, я, быть может, успею до бурана.
Преподобный Йоун положил тяжелую руку на плечо сына.
– Тоути, ты едва можешь одеться без посторонней помощи. Не обрекай себя на гибель ради этой убийцы.
Тоути ожег отца гневным взглядом, глаза его сверкнули.
– А как же Сын Божий? Разве Он умер только за праведников?
– Ты не Сын Божий. Если ты отправишься в Корнсау, то погубишь себя.
– Я уезжаю.
– А я запрещаю тебе ехать.
– Такова воля Господа.
Пожилой священник покачал головой.
– Это самоубийство. Это против Господа.
Тоути встал, с трудом сохраняя равновесие, и поглядел на оставшегося сидеть отца.
– Господь меня простит.
В церкви стоял лютый холод. Шатаясь, Тоути двинулся к алтарю и рухнул перед ним на колени. Руки его тряслись, тело, укрытое в несколько слоев одежды, бил озноб. Потолок над ним качался и плыл словно в тумане.
– Господи Боже… – Голос Тоути сорвался. – Смилуйся над ней. Смилуйся надо всеми нами.
Маргрьет повязывала платок, собираясь пойти в кладовую за кизяком, когда услыхала, что кто-то снаружи соскребает слой снега с входной двери. Она остановилась, помедлила. Дверь со скрипом отворилась.
– Силы небесные, это ты, Гвюндмюндур? – воскликнула Маргрьет, поспешно выбежав из бадстовы, и увидела, что по коридору бредет Тоути. Лицо его было молочно-белым, на лбу и висках блестели крупные капли пота. – Боже мой, преподобный! Да вы бледны как смерть! А как исхудали!
– Маргрьет, твой муж дома? – В голосе Тоути звучало лихорадочное волнение.
Маргрьет кивнула и провела его в бадстову.
– Присядьте в гостиной, – сказала она, отдернув занавеску. – Не следовало вам ехать сюда в такую погоду. Господи, как вы дрожите! Нет, пойдемте в кухню, вам надо согреться. Что с вами приключилось?
– Я был болен, – хрипло ответил Тоути. – Лежал в жару, и горло распухло так, что едва мог дышать. – Он тяжело опустился на табурет. – Вот почему я так долго не приезжал. – Тоути помолчал, сипло дыша. – Я ничего не мог поделать.
Мгновение Маргрьет неотрывно смотрела на него.
– Я сейчас позову Йоуна, – сказала она и шепотом велела Лауге помочь преподобному снять заиндевевший плащ.
Через несколько минут Маргрьет вернулась в кухню, ведя с собой Йоуна.
– Преподобный, – тепло проговорил Йоун, протягивая руку. – Рад вас видеть. Жена сказала, вы не со всем здоровы…
– Где Агнес? – перебил Тоути.
Маргрьет и Йоун переглянулись.
– Со Стейной и Кристин. Привести ее? – спросила Маргрьет.
– Нет, не сейчас, – ответил Тоути. С усилием стянув перчатку, он запустил руку под рубашку. – Вот, – сказал он, судорожно сглотнув, и протянул Йоуну письмо сислуманна.
– Что это? – спросил Йоун.
– От Блёндаля. Назначен день казни Агнес.
Лауга вскрикнула.
– Когда? – тихо спросил Йоун.
– Двенадцатого января. А сегодня шестое. Так вы ничего об этом не слышали?
Йоун покачал головой:
– Нет. Погода такая, что и носа наружу не высунешь.
Тоути мрачно кивнул.
– Что ж, теперь вы все знаете.
Лауга поглядела на молодого священника, затем на отца:
– Вы скажете ей об этом?
Маргрьет, потянувшись через стол, взяла Тоути за руку. И заглянула в лицо.
– Какой сильный у вас жар, – проговорила она. – Я схожу за Агнес. Она наверняка хотела бы услышать это именно от вас.
Преподобный говорит со мной, но я не слышу его слов, как будто мы погребены под толщей воды, высоко над головой мерцает свет, и я различаю, как руки преподобного плавно движутся передо мной, он то сжимает мои запястья, то отпускает, он похож на тонущего человека, который безуспешно пытается ухватиться хоть за что-то, лишь бы выбраться на поверхность. Преподобный сильно исхудал, остался лишь скелет. Откуда взялась вся эта вода? Кажется, я не могу дышать.
Агнес, повторяет он, Агнес. Я буду там с тобой.
Агнес, говорит преподобный.
Он такой добрый, он протягивает ко мне руки, привлекает меня ближе к себе, но я не хочу этой близости. Он открывает и закрывает рот, точно рыба, кости на исхудавшем лице проступают сквозь натянутую кожу, точно ножи, но я не могу ему помочь, я не знаю, чего он хочет. Тем, кого не поволокут силком на смерть, не понять, как холодеет и отвердевает сердце, превращаясь в гнездо из камней, в котором лежит лишь пустое яйцо. Я бесплодна, безжизненна; ничто больше не произрастет из меня. Я мертвая рыбина, сохнущая в стылом воздухе. Я мертвая птица на берегу. Я иссохла, и, когда на мою шею опустится топор, я не уверена, что из меня потечет кровь. Нет, моя плоть еще тепла, кровь пока еще бурлит в моих жилах, завывая, точно ветер, сотрясает каменное гнездо и вопрошает: где же птицы, куда они улетели?
– Агнес! Агнес! Я здесь. Я с тобой.
Тоути с тревогой смотрел на нее. Женщина уставилась в пол, тяжело дыша и раскачиваясь так, что под ней скрипел табурет. Он ощутил, как подступают к горлу жгучие слезы, но сознавал, что за спиной у него стоят Маргрьет, Йоун, Стейна и Лауга, что в дверном проеме кухни теснятся слуги, не сводя с них глаз.
– Я думаю, ей нужно дать воды, – сказала Стейна.
– Нет, – отозвался Йоун. И обратился туда, где толпились слуги. – Бьярни! Принеси бренвина, будь добр.
Бьярни сбегал за бутылкой, и Маргрьет поднесла ее к губам Агнес.
– Ну вот, – сказала она, глядя, как Агнес сделала глоток и поперхнулась, расплескав добрую половину на платок. – Теперь тебе станет легче.
– Сколько дней осталось? – прохрипела Агнес.
Тоути заметил, что она впилась ногтями в мякоть собственной руки.
– Шесть дней, – мягко ответил он и, подавшись к Агнес, взял ее ладони в свои. – Но я здесь, я больше никуда не уйду.
– Преподобный Тоути…
– Да, Агнес?
– Может, я сумею упросить их, может, если я пойду к Блёндалю, он передумает, и мы сможем подать прошение? Преподобный, вы можете поговорить с ним от моего имени? Если вы поговорите с ним и все объясните, он, наверное, вас послушает. Преподобный, они не могут так…
Тоути положил дрожащую руку на плечо женщины.
– Я приехал к тебе, Агнес. Я здесь, с тобой.
– Нет! – Агнес оттолкнула его. – Надо с ними поговорить! Надо, чтобы они нас выслушали!
Тоути услышал, как Маргрьет поцокала языком.
– Несправедливо это, – пробормотала она. – То была вовсе не ее вина.
– Что? – Тоути обернулся к ней: – Она говорила с тобой?
Маргрьет кивнула, глаза ее наливались слезами.
– Как-то ночью. Мы сидели вдвоем допоздна. Не справедливо это! – с силой повторила она. – Ох Господи! Мы хоть что-нибудь можем сделать? Тоути? Что мы можем сделать для нее?
Прежде чем он успел ответить, Маргрьет всхлипнула, закрыла лицо руками и, шаркая, вышла из комнаты. Йоун последовал за ней.
Агнес дрожала всем телом, неотрывно глядя на собственные руки.
– Я не могу ими пошевелить, – тихо проговорила она. И подняла на Тоути широко раскрытые глаза. – Я не могу ими пошевелить.
Тоути снова взял ее застывшие ладони в свои. Он не знал, кто из них дрожит сильнее.
– Я здесь, я с тобой, Агнес, – вот и все, что он мог сказать.
Я держусь, я стараюсь думать о мелочах. Мысленно сосредоточиваюсь на прикосновении полотна простыни к своей коже.
Я дышу как можно более глубоко и бесшумно.
Темнеет небо, и холодный ветер дует сквозь тебя, как будто тебя и нет, дует насквозь, как будто ему безразлично, жива ты или мертва, потому что тебя не станет, а он вечно пребудет здесь, вечно будет приминать траву к земле, безразличный к тому, промерзла земля или оттаяла, потому что она промерзнет и снова оттает, и скоро твои кости, омытые теплой кровью, насыщенные костным мозгом, высохнут, станут ломкими, рассыплются на кусочки и станут замерзать и оттаивать вместе с толщей навалившейся на тебя земли, и последние капли влаги твоего тела поднимет наружу трава, и налетит ветер, и прибьет ее к земле, и разбросает тебя по скалам либо же соскребет тебя когтями и унесет в море под безумные пронзительные вопли снежной бури.
Преподобный Тоути безотлучно пробыл с Агнес до глубокой ночи, до тех пор пока она наконец не забылась сном. Маргрьет из угла бадстовы следила за преподобным с тревогой. Он тоже заснул – сидя, привалившись боком к столбику кровати и отчаянно дрожа под одеялом, которым его бережно укрыла Маргрьет. Она подумывала разбудить его и уложить на свободную кровать, но решила, что все-таки не стоит. Вряд ли он согласится.
В конце концов Маргрьет отложила вязанье. Ей припомнилась смерть Хьёрдис. После первого появления Агнес в Корнсау Маргрьет больше ни разу не вспоминала об усопшей служанке… но все это – мрачное ожидание неминуемой смерти, свет, горящий в доме допоздна, состояние, когда больше нет сил плакать, – все это вызывало в памяти те давние дни. Маргрьет окинула взглядом спящих домочадцев. И обнаружила, что постель Лауги пуста.
Она поднялась со стула, чтобы отправиться на поиски дочери, – и тут приступ кашля обрушился на нее с такой силой, что Маргрьет упала на колени. И гулко закхекала, пока легкие не исторгли на половицу комок кровавой слизи. Маргрет охватила слабость, и она так и осталась сидеть на четвереньках, тяжело дыша и дожидаясь, пока вернутся силы.
Лаугу она нашла не сразу. Дочери не было ни в молочне, ни у теплого очага в кухне. Шаркая ногами, Маргрьет заглянула в темноту чулана и повыше подняла свечу.
– Лауга?
Из угла, где стояли сдвинутые друг к другу бочонки, донесся едва слышный шорох.
– Лауга, это ты?
Пламя свечи заплясало, бросая тени по стенам, и наконец высветило за наполовину опустошенным мешком с припасами неясную человеческую фигуру.
– Мама?
– Лауга, что ты здесь делаешь?
Маргрьет шагнула ближе, поднесла свечу к лицу дочери.
Лауга зажмурилась от яркого света и поспешно встала. Глаза ее были красны.
– Ничего.
– Ты расстроена?
Лауга вздрогнула и поспешно протерла глаза.
– Нет, мама.
Маргрьет окинула дочь испытующим взглядом.
– Я тебя искала, – сказала она.
– Мне просто захотелось немного побыть одной, вот и все.
Мгновение они смотрели друг на друга в неверном свете оплывающей свечи.
– Тогда иди спать, – наконец промолвила Маргрьет. Вручила Лауге свечу и молча вышла вслед за ней из чулана.
Не было никакого набитого кошеля. Фридрик так и не нашел денег, которыми так жаждал завладеть. Агнес, Агнес, где он спрятал деньги, в сундуке? Поздно, мои пальцы уже покрыты скользким китовым жиром, жир уже втерт в половицы и смешался с натекшей на пол кровью, я уже швырнула в эту смесь лампу, и Сигга пронзительно закричала, услышав звон бьющегося стекла.
Меня пытаются накормить, но, Тоути, я не могу есть. Не корми меня, или я тебя укушу, укушу руку, которая кормит меня, которая отказывает мне в любви, которая покидает меня. Где мой камушек? Ты не понимаешь! Мне нечего сказать тебе – где вороны? Йоуас отослал их прочь, они больше не говорят со мной, это нечестно. Видишь, что я делаю ради них? Жую камни, крошу зубы о камни, а они все равно не говорят со мной. Только ветер. Только ветер что-то говорит, но речи его бессмысленны, он воет и причитает, словно вдова всего мира, и не станет ждать ответа.
Ты сгинешь бесследно. Не будет последнего приюта, не будет похорон, будет лишь непрерывное рассеяние, путешествие окольными путями, куда угодно, только не домой, ибо дома нет, есть лишь этот холодный остров, и твоя темная душа рассеется по нему, и ты переймешь вой ветра и станешь вторить его одиночеству, ты не найдешь дома, ты уйдешь, безмолвие заберет тебя, втянет твою жизнь в свои черные воды и породит звезды, быть может, похожие на тебя, но если и так, они этого не скажут, они не назовут твое имя, а если никто не назовет твоего имени, ты забыта, я забыта.
В ночь перед казнью все обитатели Корнсау собрались в бадстове. Заплаканная Стейна принесла все лампы, какие сумела найти, зажгла их и расставила по комнате, чтобы разогнать тени, затаившиеся по углам. Слуги расселись по своим кроватям, привалившись спиной к стене, и безмолвно глазели на Тоути и Агнес, которые сидели, прижавшись друг к другу, у нее на постели. Они держались за руки, и преподобный что-то шептал Агнес. Она неотрывно смотрела в пол и дрожала всем телом.
Вернулся, задав корм скоту, Йоун, опустился на кровать рядом с Маргрьет и нагнулся, распутывая завязки на башмаках. Маргрьет отложила вязанье, встала, помогла ему снять куртку и замерла, продолжая держать ее.
– Мама!
Стейна, сидевшая рядом с Лаугой, встала; Лауга осталась сидеть, бесстрастно глядя, как пляшет огонек на фитиле ближайшей лампы.
– Мама, дай я заберу куртку.
Маргрьет поджала губы и молча отдала мокрую куртку Стейне. Затем медленно опустилась на колени и, подавляя кашель, передвинулась ближе к кровати. Дочь безмолвно смотрела, как она засунула руку под кровать.
– Стейна, – позвала Маргрьет.
Та нагнулась и помогла матери выволочь из-под кровати раскрашенный сундук.
– Поставь его вот здесь, рядом с Йоуном.
С видимым усилием Стейна подняла тяжелый сундук и водрузила его поверх одеял. Взлетело облачко пыли. Стейна смотрела, как Маргрьет откинула железный засов. В сундуке лежала одежда.
Искоса глянув на Агнес, которая, дрожа всем телом, прижималась к преподобному, Маргрьет запустила руку в сундук и достала платок из тонкой шерсти. Без единого слова она подошла к кровати Агнес и, кивнув Тоути, набросила платок на ее плечи.
Тоути взглянул на Маргрьет в свете лампы и натянуто улыбнулся. Лицо его было серым.
Все молча наблюдали за тем, как Маргрьет, решительно поджав губы, продолжает рыться в сундуке. Она вынула темную юбку с вышитым узором по подолу и бережно положила ее рядом с собой на одеяла. За юбкой последовали белая хлопчатая сорочка, расшитый корсаж и, наконец, полосатый фартук. Маргрьет разгладила ладонями складки на ткани.
– Мама, что это значит? – спросила Стейна.
– Это – самое меньшее, что мы можем сделать, – ответила Маргрьет. Она оглядела комнату, словно ожидая услышать возражения, затем со стуком захлопнула крышку сундука и жестом велела Стейне убрать его назад под кровать.
Мгновение Маргрьет стояла неподвижно, глядя в другой конец комнаты, где сидела на своей кровати Лауга. Затем в несколько стремительных шагов пересекла бадстову и протянула руку.
– Дай сюда брошь, – сказала она. Лауга подняла глаза, рот ее приоткрылся. После секундной заминки она встала и, нагнувшись, пошарила под кроватью. Затем медленно вручила матери брошь и села на место, смаргивая слезы. Маргрьет вернулась и положила серебряную брошь поверх разложенного на одеялах корсажа. Затем взялась за свое вязание.
Снегопад прекратился, и в мире прекратилось всякое движение; облака зависли в стылом воздухе, точно мертвые. Движутся только вороны да люди из Корнсау, но я не могу отличить одних от других: все они в черном, все безостановочно кружат около меня, дожидаясь пищи. Куда девалось время? Ушло вместе с летом? Я осталась вне времени. Где преподобный? Ждет у реки в Гёйнгюскёрде. Высматривает скелет среди мха, среди лавы, среди пепла.
Маргрьет тянется ко мне, берет мою руку в свои, стискивает так, что становится больно, больно.
– Ты не чудовище, – говорит она. Лицо ее раскраснелось, она кусает губы, впивается в них зубами. Ее пальцы, сплетенные с моими, на ощупь горячие и сальные.
– Меня хотят убить. – Кто это сказал? Неужели я?
– Агнес, мы будем помнить тебя.
Маргрьет сдавливает мои пальцы еще сильнее, так, что я готова заплакать от боли, и вот уже плачу. Я не хочу, чтобы меня помнили, я хочу быть здесь, живой, во плоти!
– Маргрьет!
– Я здесь, Агнес. Все пройдет, девочка моя. Девочка моя.
Я плачу, и рот мой открыт, что-то не дает мне дышать, я почти давлюсь и наконец выплевываю. На снегу лежит камень, и я смотрю на Маргрьет и вижу, что она ничего не заметила. «Этот камень был у меня во рту», – говорю я, и Маргрьет морщится, потому что не понимает. Времени объяснять нет, она уже передала мои руки Стейне, словно я реликвия или облатка, и все они причащаются мною, а пальцы Стейны холодны. Она выпускает мои ладони и обвивает руками мою шею. Ее всхлипывания громко отдаются у меня в ухе, но я приникаю к ней, потому что она теплая, а я не могу припомнить, когда в последний раз меня обнимали вот так, когда хоть кому-нибудь захотелось прижаться щекой к моей щеке.
– Мне так жаль, – слышу я собственный голос. – Мне так жаль.
Вот только я не знаю, о чем жалею. Слова срываются с губ у всех пузырьками воздуха, и последние мои силы уходят на то, чтобы не плакать, судорога скручивает позвоночник оттого, что я стараюсь не плакать, но я плачу, слезы текут по моему лицу, не знаю, может быть, это слезы Стейны. Все мокрое, повсюду вода. Это море?
– Меня утопят? – спрашиваю я, и кто-то качает головой. Это Лауга. «Агнес», – говорит она, а я говорю: «Первый раз, когда ты назвала меня по имени», – и это правда, она скрючивается и оседает, словно я ударила ее ножом в живот.
– Думаю, нам пора, – говорит Тоути, и я хочу повернуться к нему, но не могу, потому что все мы под водой, а я не умею плавать.
– Давай. – Кто-то берет меня за руку, и я отрываюсь от земли. Небо становится ближе, и на долю секунды я взлетаю почти к самым облакам, но потом понимаю, что меня посадили на лошадь и, словно труп, повезут к месту погребения, словно покойницу, засыплют землей, словно камень, бросят в могилу. В небесах – вороны, но что за птица летает под водой? Какая птица может петь, если камень не слышит ее песни?
Натан наверняка знает. Не забыть бы спросить у него.
Снег укрыл долину, точно льняная простыня, точно саван, ждущий, когда в него канет мертвая плоть обмякшего над головой неба.
Все кончено, подумал Тоути. Он пустил кобылку галопом и нагнал коня, на котором везли Агнес. Держа поводья одной рукой, он стащил с другой перчатку и потянулся, чтобы похлопать Агнес по колену. И тут же в нос ударила горячая вонь мочи. Агнес глянула на него широко открытыми глазами. Зубы ее безудержно стучали.
– Извините, – почти беззвучно проговорила она.
Тоути ободряюще сжал ее колено. Он старался смотреть в глаза Агнес, но взгляд ее загнанным зверьком метался по всей долине.
– Агнес, – пробормотал он, – Агнес. Посмотри на меня.
Агнес искоса глянула на него, и ему подумалось, что яркая голубизна ее глаз выцвела почти до белесого оттенка.
– Я здесь, я с тобой, – сказал Тоути и снова сжал ее колено.
Рядом с ним, сжав рот в тонкую линию, скакал приходской староста Йоун. Тоути с удивлением отметил, что к ним присоединились еще несколько всадников. Все они были одеты в черное, рты прикрыты шарфами от морозного воздуха. Всадники ехали россыпью, кони грызли удила, выдыхая тугие облачка пара.
– Преподобный! – окликнули сзади. Обернувшись, Тоути увидел, что их нагоняет крупного сложения всадник с длинными светлыми волосами. Подъехав ближе, он сунул руку за пазуху, достал небольшую фляжку и без лишних слов вручил ее Тоути. Священник кивнул. Наклонившись, он взял Агнес за руку и вложил ей в ладонь фляжку.
– Выпей, Агнес.
Женщина поглядела на фляжку, затем на Тоути, и он снова кивнул. Она обеими руками поднесла фляжку к дрожащим губам, глотнула – и тут же поперхнулась, закашлялась. Тоути ласковым шепотом подбодрил ее.
– Глотни еще, Агнес, – настойчиво проговорил он. – Это поможет.
Второй глоток пошел легче, и Тоути отметил, что Агнес уже не так лихорадочно стучит зубами.
– Выпей все, Агнес, – сказал светловолосый всадник. – Я прихватил эту фляжку для тебя.
Агнес извернулась в седле, пытаясь разглядеть говорившего. И отбросила с лица длинные темные волосы, чтобы лучше его видеть.
– Спасибо, – пробормотала она.
Некоторое время спустя всадники поднялись на гряду, протянувшуюся к выходу из долины, и увидели первые холмы Ватнсдалсхоулара. В голубом свете причудливые очертания холмов казались призрачными, и Тоути при виде их содрогнулся.
Агнес уткнула подбородок в намотанные вокруг шеи шарфы, упавшие волосы целиком закрывали ее лицо. Тоути подумалось было, не задремала ли она под воздействием спиртного, но в тот самый миг, когда эта мысль промелькнула в его голове, лошади резко встали, и Агнес подняла голову. Она поглядела на устье долины и снова затряслась всем телом.
– Мы уже приехали? – шепотом спросила она Тоути. Преподобный спешился и передал поводья одному из всадников. Тряхнув головой, чтобы отогнать подкатившую к горлу тошноту, он сделал несколько шагов по снегу, и в стылом воздухе разнесся отчетливый хруст. Тоути протянул руки к Агнес:
– Дай я помогу тебе спуститься.
Вместе с Йоуном и еще одним спутником преподобный снял Агнес с седла. Когда они поставили женщину на ноги, она зашаталась и упала.
– Агнес! Вот, держись за мою руку.
Агнес подняла взгляд на Тоути, в глазах ее были слезы.
– Меня ноги не слушаются, – прохрипела она. – Ноги не слушаются.
Тоути наклонился, обхватил ее одной рукой за плечи. Когда он попытался поднять Агнес, колени его подогнулись, и они оба упали в глубокий снег.
– Преподобный! – Йоун стрелой метнулся на помощь.
– Нет! – пронзительно выкрикнул Тоути. И снизу вверх пристально оглядел спутников, которые кружком стояли над ними. Агнес цеплялась за его руку. – Нет, – повторил он. – Дайте мне самому поднять ее. Это должен сделать я.
Люди расступились, и Тоути кое-как поднялся на колени, затем медленно встал. Пошатнулся было, но тут же выпрямился, закрыл глаза, глубоко и размеренно дыша, дожидаясь, пока головокружение ослабнет. «Держись», – велел он себе. Затем снова наклонился и протянул руку Агнес.
– Возьми меня за руку, – сказал он. – Возьми.
Агнес поглядела на руку Тоути – и ухватилась за нее изо всей силы, вонзая ногти в кожу.
– Не уходи! – жалобно проскулила она. – Не покидай меня!
– Я тебя не покину, Агнес. Я здесь, с тобой.
Стиснув зубы, Тоути выволок женщину из сугроба, закинув ее руку себе на шею.
– Ну вот, – шепнул он, крепко обхватив ее за талию и словно не замечая зловония испражнений. – Я держу тебя.
Хуторяне округа нестройно двинулись мимо них к трем холмам, которые высились неподалеку. Вокруг среднего холма уже стояли около сорока человек, все до одного в черном. Тоути подумалось, что они смахивают на хищных птиц, окружающих свою добычу.
– Нам идти с ними? – срывающимся голосом спросила Агнес.
– Нет, Агнес. – Тоути свободной рукой отвел с ее глаз пряди волос. – Нет, нам нужно будет пройти совсем немного, а потом – ждать. Первым пойдет Фридрик.
Агнес кивнула и прижалась к Тоути, и они медленно побрели через сугробы к кочковатому лугу. Тоути поддерживал ее, насколько хватало сил. Тяжело дыша, он бережно опустил Агнес на заснеженную землю и почти рухнул рядом. Йоун присел на корточки возле них и поднял фляжку, выпавшую из руки Тоути. Преподобный видел, как староста торопливо отхлебнул из фляжки и поморщился.
Одна за другой тянулись минуты. Тоути старался не замечать, как мертвящие иглы холода все глубже и глубже проникают в тело. Он держал руки Агнес в своих, голова женщины лежала на его плече.
– Почему мы не молимся, Агнес?
Она открыла глаза и невидяще всмотрелась в даль.
– Там поют.
Тоути повернул голову в ту сторону, откуда доносилось пение. Он разобрал похоронный гимн – «Подобно цвету на лугу». Агнес, дрожа, напряженно вслушивалась.
– Что ж, тогда послушаем вместе, – прошептал он. И обнял Агнес за плечи, а слова гимна взлетали над заснеженным лугом и оседали на них, словно туман.
Слева от Тоути стоял на коленях Йоун, молитвенно сложив руки, губы его шевелились, шепча «Отче наш». «И прости нам наши прегрешения». Тоути сильнее сжал руку Агнес, и женщина тихонько вскрикнула.
– Тоути, – проговорила она испуганным голосом. – Тоути, мне кажется, я не готова. Мне кажется, они этого не сделают. Ты можешь попросить их подождать? Они должны подождать.
Тоути теснее прижал Агнес к себе, стиснул ее пальцы.
– Я не покину тебя. Господь с нами, Агнес, он – все, что нас окружает. Я никогда не покину тебя.
Женщина подняла взгляд в пустое небо. По долине эхом прокатился первый удар топора.
Войти с помощью соц. сетей: