Часть 3

Глава 31

Огонь почти погас, оставив раскаленные добела угли. Моя кожа высохла, и я почти перестал дрожать. Биг-Биг прикоснулся к моему плечу, потом ушел так же тихо, как пришел, оставив меня наедине с воспоминаниями и с отцовским письмом. Тело стало согреваться, но я не мог унять дрожь. Мне это никогда не удавалось. Я долго смотрел на воду и думал о том, что мой отец умер прямо здесь. Утонул из-за сердечного приступа.

Я мог лишь предполагать, какими были последние минуты его жизни. Познал ли он лишь боль от сердечного приступа и был ли он мертв еще до того, как рухнул в воду? Или сначала он изведал пронзительную боль в груди, за которой последовала медленная тяга ледяной воды и нежелание выбраться наружу, сопровождаемое удушьем до последнего вздоха? Даже сейчас, в возрасте сорока четырех лет, мне было трудно ответить на этот вопрос. Отец был силен, как бык. Если его сердце остановилось, то лишь потому, что оно было разбито. То есть, по правде говоря, это я разбил его. И это было хуже всего.

На следующее утро наступила пятница. Я поспал, принял душ, провел некоторое время на крыльце вместе с Джимми, а потом поехал в Лидвилль, где рассчитывал провести остаток дня. Но когда я попал туда, старика не было видно. Ни любопытной толпы, ни раскрытого гитарного футляра. Никаких песен. Только мокрые окурки на углу улицы.

Я вошел в бар на другой стороне улицы и обратился к бармену:

– Вы видели старика, игравшего на гитаре напротив вашего бара?

– Вы имеете в виду Джуба?

– Не знаю, как его зовут.

– Он умер неделю назад. Прямо здесь, на углу. С гитарой в руке, кучей бумажек в футляре и улыбкой на лице.

Я повернулся, собираясь уйти, потом остановился.

– Случайно, не знаете, где его похоронили?

Он показал.

– Два квартала отсюда, потом поверните налево. Кладбище в конце дороги. Он в заднем правом углу, на холме. Вы увидите свежую землю.

– Спасибо.

Кладбище было сравнительно новым, за ним хорошо следили. Мне не составило труда найти его надгробие. Когда я поднялся на холм, солнце уже заходило. На могильной плите не было никаких дат. Надпись гласила:

ДЖУБАЛ ТАЙР

ЛЮБЯЩИЙ ОТЕЦ

ВОСЕМЬДЕСЯТ ПЯТЬ ЛЕТ

ЕГО ДУША ТВОРИЛА МУЗЫКУ

«ЭТОТ НАРОД Я ОБРАЗОВАЛ ДЛЯ СЕБЯ; ОН БУДЕТ ВОЗВЕЩАТЬ СЛАВУ МОЮ»

Я долго простоял там, глядя на слова «образовал для себя». Английский язык времен короля Якова с его архаическим стилем был труден для понимания, но мой отец читал проповеди об этом самом стихе из Библии. Он приносил двенадцатифутовую стремянку и поднимался на предпоследнюю ступень, где складывал ладони рупором, как городской глашатай. Потом он громогласно объявлял:

– Образование – это заблаговременное объявление. Заявление о намерении, о котором провозглашают с крыш безо всякого объяснения. – Тут он делал паузу, убеждаясь, что владеет нераздельным вниманием слушателей. Потом он добавлял с лукавой улыбкой: – Или поют во весь голос!

Я подумал о старике на углу. Он превосходно подходил под это описание.

Когда я повернулся, собираясь уйти с кладбища, то увидел мальчишку, стоявшего за мной. На вид ему было не больше двенадцати лет. Он держал гитару на плече, как держат секиру. Это был тот самый «Гибсон», который я подарил старику.

Он посмотрел на меня:

– Мистер, вы его знаете?

Я засунул руки в карманы.

– Мы встречались однажды.

Он поднял гитару.

– Это вы ему подарили?

Я кивнул. Он задрал голову, чтобы лучше видеть мое лицо.

– Мой дед сказал, что человек, подаривший ему эту гитару, был лучшим гитаристом, которого он видел. – Он протянул инструмент. – Хотите ее забрать?

Я окинул его взглядом.

– А ты умеешь играть?

– Мой дед показал мне два-три приема, – ответил он, глядя на могильную плиту.

Интересно. Парнишка вроде бы не собирался доказывать мне свое мастерство, и это говорило о многом. Практически обо всем, что мне нужно было знать. Кончики пальцев его левой руки загрубели от мозолей. Стало быть, он много играет.

– Он отдал тебе гитару? – Я указал на земляной холмик.

Парень кивнул с таким видом, словно воспоминание об этом одновременно было приятным и болезненным.

– Возьми ее себе.

Мы простояли несколько минут, глядя на серый гранит.

– Что произошло? – наконец спросил я.

– Допился до смерти, – деловито ответил парнишка. – Сердце остановилось.

– Я имею в виду, раньше. Много лет назад.

Паренек пожал плечами.

– Он любил бабушку, но еще больше он любил дорогу. Мама говорит, что в одном из ее первых воспоминаний она стояла на обочине и смотрела, как он залезает в автобус. Бабушка называла дорогу ревнивой любовницей. Иногда он уезжал на месяцы, присылал открытки с обещаниями. Иногда присылал деньги. – Он помолчал. – Когда моя мама уехала учиться в колледже, бабушка отключила телефон и сожгла его одежду. Он вернулся домой и обнаружил кучу пепла, а его ключ не подходил к новому замку. Поэтому он забрался в бутылку и больше не вылезал оттуда.

Я кивнул и пробормотал себе под нос:

– Некоторые люди живут со своим стыдом.

Он посмотрел на шрамы на моей шее и руке.

– Вы тоже?

Я кивнул. Парнишка был сообразительным, и он мне нравился.

– Да.

– А что с вами случилось?

– Я был молодым и самовлюбленным, поэтому восстал против того, кто любил меня больше всех. А когда попал туда, куда очень хотел попасть, то связался с кое-какими нехорошими людьми.

– Вы когда-нибудь возвращались?

– Да. – Я улыбнулся.

– И что?

– Когда я вернулся домой, мой отец уже умер. Это случилось полтора года назад.

– Вы любили своего отца? – Его глаза были круглыми, яркими и чистыми.

– Да, и до сих пор люблю.

Он покачал головой:

– А я никогда не видел своего отца.

Я повернулся к пареньку.

– Это его беда, а не твоя.

– Моя мама тоже так говорит. – Он немного нахмурился и с любопытством спросил: – Если бы у вас было тридцать секунд на встречу с отцом, что бы вы ему сказали?

Я не ответил.

– А что бы ты сказал твоему отцу?

Он пожал плечами.

– Я бы сказал, что мы не особенно любим болонскую колбасу и что ближе к концу месяца мама начинает разбавлять молоко водой. Когда становится холодно, я краду дрова у соседей и не говорю об этом маме, но, думаю, она об этом знает, потому что не смотрит на меня, когда я возвращаюсь. Я бы сказал ему, что три года подряд побеждал на школьном конкурсе талантов. Что у меня хорошие оценки. Что я могу читать на уровне колледжа. И еще я бы сказал ему, что мама плачет по ночам после того, как я ложусь в постель. Я слышу через стену. – Он посмотрел на меня. – Я бы сказал ему об этом.

Я опустился на корточки, чтобы наши глаза оказались на одном уровне, и вздохнул.

– А я бы сказал моему отцу, что мне очень жаль.

Паренек кивнул, повернулся и пошел прочь.

– Тебя подбросить до дома? – окликнул я.

Он покачал головой и указал на лачугу на склоне холма. Из трубы поднимался белый дым, а на крыльце стояла женщина с наброшенной на плечи шалью и наблюдала за нами. Он прошел еще несколько шагов, когда я крикнул:

– Эй, парень!

Он повернулся и посмотрел на меня.

– Как тебя зовут?

Он указал на надгробный камень, как будто ответ был очевидным:

– Джубал.

После обеда я поехал в «Ривервью». Мэри дремала в постели. Я тихо подошел к кровати и стал смотреть на нее. Через несколько минут ее глаза открылись, и один глаз сфокусировался на мне.

– Ты уже долго здесь? – хрипло спросила она.

– Несколько минут.

– Ох… – Она вдруг оживилась и попыталась сесть. Я помог ей и подложил под спину несколько подушек. Запах аммиака говорил о том, что ей нужно было сменить подгузник.

– Ты слышал новости? – спросила она.

– Какие новости?

– Делия выступает у Водопада.

– Когда?

– Через несколько недель.

– Как это случилось?

– Видеозапись вашего выступления в «Канате» стала вирусной рекламой в Интернете. До сих пор не могу понять, как получилось, что меня не пригласили.

– В некотором роде это было спонтанное выступление.

– Это не оправдание. Так или иначе, она добралась до казино на юге и начала играть новые песни, которые никто до сих пор не слышал. Похоже, это грандиозные вещи. Билеты на ее концерты стали хорошо продаваться. Теперь они собираются записать живой концерт у Водопада и привезти с собой целый хор.

Я понял, что будет дальше.

– Ты возьмешь нас?

– Нас?

Она сделала широкий жест.

– Да, всех нас!

Я усмехнулся:

– И Биг-Бига тоже?

– Разумеется.

Я был совершенно уверен, что не проживу еще месяц. Но я пожал ей руку.

– Ну конечно.